Марина Мнишех, супруга Димитрия Самозванца

Самозванец чрезвычайно усилился, и войско его, в котором находилось много опытных польских полководцев и отборных воинов сего народа, беспрестанно подкрепляемое русскими, казаками и татарами, сделалось ужасным Шуйскому. Князь Роман Рожинский в продолжение полутора года вел войну с различным успехом; наконец одержал многие значительные победы, покорил области и замки, и прежде нежели Польский король Сигизмунд выступил за границу, он уже облег Москву и расположился лагерем при селе Тушине в 12-ти верстах от столицы (1609 г.). Во все это время Марина, находясь в плену вместе с отцом своим, не участвовала в сих бедственных для России происшествиях и не только не была ненавидима русскими – напротив того, возбуждала всеобщее сострадание как невинная жертва хитрой политики. Наконец ударил час ее освобождения и вечного стыда. Шуйский, устрашенный успехами самозванца (который от вступления своего в Тушинский лагерь получил от верных россиян прозвание Тушинского вора), и желая уничтожить предлог к раздорам с поляками, которые упрекали его задержанием послов польских и Мнишеха с дочерью, Шуйский решился освободить их и приказал всех, а особенно Марину, под крепкою стражею препроводить к литовским границам.

Послы польские Гонсевский и Олесницкий воспользовались свободою и возвратились в свое отечество. Все, наверное, думали, что воевода Мнишех с дочерью последует сему примеру, ибо сами поляки, служа самозванцу, не верили ему и употребляли его только как орудие для привязания россиян к своим выгодам. Вышло противное: Марина нарочно медлила в пути и завела тайные сношения с Тушинским лагерем. Иван Сапега для удовлетворения ее желаний послал ротмистров своих Збороввского и Стадницкого, которые разогнали стражу и привели ее с отцом в Тушинский лагерь (1609 г.).

Здесь открылись ее замыслы и властолюбие, которые казались странными даже самим полякам. Гетман Жолкевский говорил в насмешку, что Марине непременно, во что бы то ни стало, хотелось царевать (carowac chcialo sie). Все воины с нетерпением ожидали свидания ее с Лжедимитрием и желали знать развязку сей странной комедии. Но первая встреча Марины с мнимым ее супругом не удовлетворила ожиданиям приверженцев сего последнего. На другой день прибытия Марины в лагерь явился Тушинский вор к Сапеге. Марина никак не могла скрыть своего удивления при виде человека, который вовсе не был похож лицом на первого ее мужа. Женский стыд и правила добродетели, в которых она дотоле пребывала, превозмогли над всеми расчетами властолюбия; она приняла его холодно, в замешательстве, даже без всяких наружных знаков радости или других каких сильных ощущений. Мнимые супруги по кратком свидании расстались и в смятении поспешили возвратиться в свои жилища. Многие из легковерных приверженцев самозванца приведены были в соблазн сим хладнокровным свиданием мнимых супругов, и разнесшаяся о сем весть в лагере произвела сильное в умах волнение, даже могла бы много повредить самозванцу, если б политические виды не заставили польских военачальников устроить это дело иным образом и прикрыть ложь завесою истины. Не только Марина, но даже Мнишех долго колебался, должно ли жертвовать честью видам властолюбия, но пагубные советы, лесть и блистательные выгоды заглушили в слабых сердцах голос чести и совести. Марина решилась признать бродягу своим супругом, но для внутреннего успокоения пожелала сочетаться с ним тайным браком [4] . Чрез несколько дней после первого свидания самозванец навестил свою мнимую жену, сопровождаемый многочисленною свитою, и тогда уже Марина употребила всю женскую хитрость и все театральное искусство, чтобы представить зрителям чувствительную супругу, объятую живейшею радостью при свидании с возлюбленным мужем, с которым она не надеялась более увидеться в сей жизни. Слезы и нежные объятия, вопли и рыдания – все употреблено было сею хитрою женщиною для обольщения многочисленных свидетелей, из коих некоторые в простоте душевной были тронуты сею сценою, другие, знавшие завязку комедии, притворялись растроганными. С этой минуты участь Марины решилась: она переступила за черту добродетели и вверглась в пучину интриг и порока.

4

Польский писатель Немцевич утверждает, что духовник Марины, иезуит, тайно обвенчал ее с бродягою.

Но вскоре надежда Марины царствовать в России затмилась стечением неблагоприятных обстоятельств. Король Польский с войском коронным осаждал Смоленск и вошел в переговоры с русскими боярами о прекращении войны. Посол, отправленный самозванцем к королю, Безобразов, объявил публично, что русские гораздо лучше согласятся признать своим царем королевича польского Владислава, знаменитого родом и похвальными качествами, нежели бродягу. Для произведения своих замыслов в действо король старался о присоединении к своему войску поляков, находившихся в Тушинском лагере, которые явно отложились от него, говорили, что находятся в службе Русского царя Димитрия, и даже требовали, чтобы король выступил из Северской земли, которой доходы определены были им на жалованье. Но несогласие военачальников самозванца и открытая вражда между Сапегою, князем Рожинским и Зборовским были еще опаснее для его выгод, нежели королевская армия. Тщетно Марина старалась примирить их: недостойное поведение нового ее мужа, его грубость, невежество и все признаки низкого происхождения не могли снискать ему уважения. Презрение к нему простиралось до такой степени, что однажды князь Рожинский, рассердившись в присутствии мнимого царя на одного поляка, его любимца, погнался за ним и принудил самозванца скрыться, чтоб не подвергнуться побоям своего гетмана. Тышкевич в полном собрании назвал Лжедимитрия обманщиком и поносил его самыми укорительными словами. Даже русские его приверженцы наконец уверились в обмане, но одни удерживались при нем боязнью наказания за свою измену, другие, подобно полякам, надеялись на богатую добычу по взятии Москвы. Вскоре и эта надежда рассеялась переговорами Польского короля с русскими боярами о мире и возведении на Русский престол королевича Владислава. Поляки Тушинского лагеря, наскучив долгим ожиданием награды, беспрестанными битвами, междоусобиями своих вождей также преклонили слух к речам королевских послов и начинали поговаривать о соединении с королем. Бродяга, предвидя решительную минуту, в которую должен будет восприять достойную казнь за свои злодеяния, и опасаясь измены от своих, ночью бросил свой двор и жену и убежал в Калугу с малочисленною дружиной русских и казаков.

Хотя самозванец был презираем и ненавидим войском, поляками и русскими, но бегство его произвело величайшее неудовольствие и замешательство в лагере. Он был, так сказать, средоточием соединения всех выгод, всех надежд; в нем видели средство к вознаграждению стольких трудов и потерь, и сей призрак царского звания служил войску для устрашения Шуйского и для сопротивления влиянию короля Польского, которого послы, находясь в лагере, употребляли всевозможные ухищрения, чтобы привязать войско к выгодам своего государя и отвлечь оное от самозванца. Воины готовы были оставить бродягу, но они ужаснулись, когда бродяга их оставил, ибо с ним исчезал благовидный предлог их подвигов и корыстолюбия. Русские опасались Шуйского, поляки боялись потерять все свои заслуги, вступая как бы снова в службу королевскую; отчаяние, злоба и корыстолюбие произвели мятеж в войске, несогласие между вождями.

Когда весть о бегстве самозванца разнеслась в лагере, воины, как исступленные, бегали из ставки в ставку, советовались между собою, приступали с угрозами к вождям, упрекали их во всех бедствиях и наконец, бросившись на оставшийся обоз самозванца, как бы в утешение себе разграбили его и поделили между собою все драгоценные вещи. Марина, услышав о происшедшем и опасаясь, чтобы гетман, князь Рожинский, не выдал ее Польскому королю, немедленно переоделась в мужское платье, уехала из лагеря с одною только служанкою и пажом, но не попала на следы самозванца и скрылась в городе Дмитрове в 62-х верстах от Москвы.

Между тем бунт в Тушинском лагере утих, и русские, дотоле державшиеся стороны самозванца, соединились с поляками и утвердили между собою договор, коим обязывались взаимно не разлучаться, советоваться во всех делах и делить взаимно будущую свою участь, отказавшись однако ж от повиновения самозванцу, который столь бесчестно их оставил. Войско польское, находившееся в Тушинском лагере, просило прощения у королевских послов в причиненных им беспорядках, обещало покориться королю и требовало несколько дней сроку на составление пунктов примирения, которые оно намеревалось послать в королевский лагерь под Смоленск чрез своих собственных послов.

Послы королевские, исполнив столь удачно свое поручение в Тушинском лагере, вознамерились склонить Марину отречься от ее притязаний к престолу. Родственник ее Стадницкий написал к ней по сему предмету письмо, в котором однако ж не величал ее царским титулом. Ответ Марины состоял в следующих словах: «Изъявление вашего ко мне доброжелательства тем приятнее для меня, что оно происходит от особы, близкой мне по кровному союзу. Надеюсь на Бога, мстителя обид, защитника невинности, что он не попустит врагу моему Шуйскому наслаждаться долее плодами измены и преступления». В заглавии письма Марина, выписав весь титул царей Российских, подписалась: «Марина, царица Московская», а в конце прибавила собственною рукою: «Помните, что, кого Бог облечет однажды блеском царского величия, тот никогда не теряет сего блеску, подобно солнцу, которое не меркнет от скоропреходящего облака».

Нельзя не удивляться твердости Марины. Оставленная войском и супругом, друзьями и родными, без денег, без всяких способов, одна в земле чужой, наполненной ее врагами, она не покорилась бедственным обстоятельствам, но умом своим и постоянством успела не только избегнуть гибели, но даже переменить течение дел, направление умов и обратить их в свою пользу. Пока войско польское, находившееся в Тушинском лагере, составляло пункты примирения с королем и пока в лагере под Смоленском происходили переговоры с русскими боярами о возведении на престол Московский королевича Владислава, Марина завела тайные сношения с Тушинским лагерем и с Москвою. Одним внушала она чрез своих приверженцев пункты, на которые король не мог никогда согласиться, другим объявляла о намерении короля завладеть Россиею и подчинить ее Польше: всех смущала и возбуждала к раздорам.

В числе двенадцати пунктов, составленных войском польским в Тушинском лагере и поднесенных королю на утверждение, находилось условие: дать самозванцу в удел одно из самых обширных русских княжеств, Марине отдать все волости и замки, означенные в свадебном договоре, а войску не только выплатить все, обещанное самозванцем, но даже из королевской казны вознаградить все издержки, выдать жалованье за прошедшее, обеспечить плату на будущее время и, если б военные обстоятельства воспрепятствовали исполнить обещания самозванца вознаграждением из русской казны, в таком случае обеспечить сей долг на польских казенных имениях. Одним словом, войско требовало несбыточных вещей, и потому невозможно было никаким образом удовлетворить его желаний.

Король весьма благоразумно и умеренно отвечал на сии пункты и обещал исполнить одно только справедливое, отказываясь вознаградить войско за службу чуждому человеку, которому оно служило без позволения и ведома короля и Сейма. Ответ сей произвел еще сильнейшее смятение в Тушинском лагере, в котором соумышленники самозванца и друзья Марины во все это время не переставали воспламенять бунты и посевать неудовольствия. Главные начальники войска, князь Рожинский, Сапега, Зборовский и отличные воины, или товарищи, пребывали непоколебимыми в своем намерении соединиться с королем; но вся сволочь, бездомные бродяги, искатели приключений, восстали противу мнения старшин и, надеясь получить более от устрашенного самозванца, нежели от сильного короля, объявили, что они намерены снова соединиться с Лже-димитрием и с ним испытать своего счастия. Сама Марина появилась в это время в лагере. Сия хитрая и смелая женщина более всех содействовала к воспалению умов и возбуждению строптивых к раздорам. Польский писатель Немцевич, основываясь на современных записках, говорит, что Марина, отложив врожденный женскому полу стыд, бледная, с распущенными волосами, в слезах, перебегала из ставки в ставку, призывала по именам своих знакомых, не щадила подарков, обещаний и женских ласкательств, умоляла, заклинала, чтобы воины не оставляли мнимого Димитрия в несчастии. Слезы, просьбы и обещания прекрасной и красноречивой женщины произвели желанное действие. Всеобщее смятение царствовало в лагере, но поляки еще не осмеливались оставить знамен своих. Напротив того, донские и запорожские казаки, бывшие под начальством Заруцкого, презрев власть своего атамана и польских военачальников, среди дня выступили из лагеря и пошли прямо в Калугу к самозванцу. Но твердость духа князя Рожинского прекратила сей явный мятеж: он с полком латников устремился в погоню за казаками, истребил около двух тысяч, а остальных принудил возвратиться в лагерь.