Марина Мнишек

Подробные сведения о коронации Марины Мнишек собрал Станислав Немоевский, тоже бывший в этот день на кремлевской площади и допущенный в Успенский собор среди немногих друзей сандомирского воеводы. Немоевский писал, что распорядители с русской стороны больше всего боялись, как бы не произошло осквернение храма. Особое подозрение вызывал посол Николай Олесницкий, гордо ходивший повсюду в своей «магерке с перьями». К нему как бы невзначай подошел «канцлер» Афанасий Власьев и предложил подержать посольскую шапку, после чего быстро передал ее слуге, чтобы магерку вынесли из церкви. На все просьбы посла вернуть шапку дьяк Афанасий Власьев отговаривался и отшучивался: «будет», «уже скоро будет», «однако в церкви теперь не студено», «солнце тебя также не освещает, и ты видишь, здесь никто на голове не имеет шапки». То, что это не была глупая игра, понимали и поляки: посольский дьяк пытался тем самым предотвратить возможные казусы, «чтобы посол не надел шапки на голову, с неуважением места, действия и особы великого князя». Случившееся, по словам Немоевского, очень повеселило москвичей; они говорили: «Надули мы литву».

Описание церемонии коронации Марины Мнишек было сделано Станиславом Немоевским в ссылке в Ростове, и это первое «надувательство», как и последующие пережитые потрясения, наложило свой отпечаток на его рассказ. Особенно ему не понравилась служба, которую он воспринял как «бормотание», запомнив, что из пения священников «по книгам» ничего «нельзя было понять, кроме одного “Господи, помилуй”, так как они повторяли это более ста раз» (сейчас чин такой молитвы сохранился в старообрядческой церкви). «Когда они замолкли, – описывал Станислав Немоевский обряд возложения русской короны на Марину Мнишек, – двое старейших владык взяли корону, которая стояла перед алтарем на позолоченной миске, затем бармы, что на другой, и понесли на трон к патриарху, который, благословив и окадив корону, возложил ее на голову стоявшей великой княгини и, благословив ее самое, поцеловал в плечо. За сим, наклонивши голову, великая княгиня со своей стороны поцеловала его в жемчужную митру. Как скоро патриарх отошел на свое место, все владыки попарно поднимались на трон и благословляли великую княгиню, касаясь ее двумя пальцами – ее чела и плечей, крестом; взаимное же целование с владыками отбывалось тем же порядком, как с патриархом». Тем же порядком на «царицу» (которая в описании Немоевского корректно, с королевской точки зрения, называется «великой княгиней») возложили бармы. Царь Дмитрий Иванович слушал обедню стоя на своем царском месте у боковых дверей («сделанном, наподобие церковной кафедры»), а Марину Мнишек «с несколькими дамами провели в занавес, за алтарь». Дальше в дело снова вступил дьяк Афанасий Власьев, которому, видимо, поручили наблюдать за соотечественниками Марины Мнишек в Успенском соборе. Станислав Немоевский писал: «После этого подошел к нам, полякам, канцлер Афанасий с просьбой выйти наперед из церкви, говоря, что и государь уже имел выйти. Мы удовлетворили его требование; но государь задержался в церкви, а двери за нами заперли. Спрашиваем мы, что же там будут делать с нашей девицей? Но москвитяне нас утешают:

– Не бойтесь, ей ничего не будет!

Позже мы узнали, что государь приказал нам выйти затем, что устыдился брачной церемонии, которая, как передавали нам после наши дамы, что оставались при государыне, была такова: оба стали пред патриархом, который, благословив, дал им по кусочку хлеба, чтобы ели, потом чашечку вина; наперед пила государыня; что осталось, то, взяв от нее, выпил государь, а чашечку бросил о землю на сукно; но она не разбилась, и патриарх ее растоптал, и такими церемониями бракосочетание закончилось» [115] .

115

[115]Записки Станислава Немоевского С 56-60.

Другие польские свидетели торжественной коронации, например автор «Дневника Марины Мнишек», говорили о миропомазании по греческому обряду. В рукописи Яна Велевицкого, основанной на свидетельствах духовных лиц из свиты Марины Мнишек, тоже содержится прямое указание на этот обряд: «Она была принята патриархом и духовенством московским, которое, встав в ряды, ожидали ее внутри храма. Потом она была помазана и коронована по обряду церкви греческой и после одного или двух часов отвезена обратно во дворец с той же пышностью» [116] .

116

[116]Записки гетмана Жолкевского С 169.

Все, что видели гости из Речи Посполитой, не противоречит «Чину» свадьбы царя Дмитрия Ивановича с «государынею» Марией Юрьевной. Только в нем предусмотрена еще одна часть церемониала – «обрученье», предшествовавшее венчанию на царство и свадьбе. Если сопоставить свадебный «Чин» с польскими известиями, то получится, что они описывают то, что произошло после обручения, совершившегося в «столовой избе», где рождественский протопоп говорил «молитвы обручалные по чину». Именно туда Марина Мнишек шла в сопровождении отца и княжны Мстиславской, именно там было предписано «быть у обручанья одному воеводе сендомирскому, да тем, которые в поезду». Все остальные главные свидетели обряда, включая «воеводиных приятелей и литовских послов», должны были дожидаться в этот момент «государева выхода в Золотой палате».

После обручения царь Дмитрий Иванович и царица Мария Юрьевна шли в Грановитую палату, где их встречал тысяцкий (одно из главных действующих лиц в свадебном обряде) боярин князь Василий Иванович Шуйский. Будущий царь, всего через девять дней возглавивший кровавый переворот в Москве, говорил речь, обращаясь к Марине Мнишек в таких выражениях: «А наяснейшая и великая государыня цесарева и великая княгиня Марья Юрьевна всеа Русии!» Он подтверждал, что «обручанье ваше цесарское ныне свершилось», и приглашал царицу к венчанию на царство, точнее на русский престол, ставший по желанию царя Дмитрия Ивановича не просто царским, а императорским. «И вам бы, наяснейшей и великой государыне нашей, – говорил тысяцкий, – по Божьей милости, и по изволенью великого государя нашего его цесарского величества, вступите на свой царский маестат [117] , и быти с ним великим государем на своих преславных государствах». Только после этого «цесарь» и «цесаревна», сев на свои царские места, принимали в Грановитой палате послов Речи Посполитой Николая Олесницкого и Александра Госевского, а также родственников и друзей сандомирского воеводы Юрия Мнишка по поданному им списку.

117

[117] От польского majestat – величество.

Из Грановитой палаты все должны были прошествовать в Успенский собор, где состоялось венчание Марины Мнишек на царство: «цесарь» Дмитрий Иванович и «цесарева» Мария Юрьевна «пойдут в соборную церковь по ряду; а вести государя под правую руку воеводе сендомирскому, а государыню вести под левую руку Мстиславской княгине» [118] . Это именно та часть церемонии, которую могла видеть вся свита сандомирского воеводы Юрия Мнишка (проход царя и царицы к Успенскому собору изображен также на упомянутой картине из Государственного исторического музея). Только в «Чин» были внесены на ходу изменения, и воевода Юрий Мнишек уступил честь вести по правую руку царя в Успенский собор послу Речи Посполитой Николаю Олесницкому.

118

[118]СГГиД Т 2 № 138 С 291-293.

Один из православных иерархов, архиепископ Арсений Елассонский, находившийся тогда в Москве и участвовавший в коронации царицы Марины Мнишек (он называет ее Марией), оставил описание всего торжества, в том числе того, что происходило внутри Успенского собора. Его известие содержит очень подробное описание и создает эффект «присутствия» на этой церемонии, поэтому лучше привести его целиком, не делая никаких купюр:

«Когда наступило 8 мая, то, с великим чином, торжественностию и честию соединившись, царь Дмитрий с Мариею вышли из дворца в сопровождении всех бояр, синклита, мужчин и женщин, со славою и торжественностию великою. Весь пол дворца и путь, ведущий в соборный храм Пречистой Богородицы, и весь пол соборной церкви были устланы бархатною парчою, затканною золотом. При входе в церковь их встретил патриарх с архиереями и благословил их честным и святым крестом. Певцы пропели ей царское многолетие. Патриарх, взявши обоих, в сопровождении архиереев вошел на приготовленное высокое место посредине церкви, все покрытое и украшенное бархатною с золотом парчою. Вверху на этом высоком месте стояли три сребровызолоченные скамеечки с драгоценными подушками для патриарха, для царя и невесты [его] Марии. Они сели на эти скамеечки, а архиереи сели на ступеньках возвышенного места на золототканые подушки. Пред Царскими дверями, на приготовленном хорошо убранном столике лежали царские одежды царицы. Патриарх, царь и все архиереи, сидящие с ними, встали, патриарх сказал: “Благословен Бог наш”. Во время чтения молитв патриархом и архиереями, по чину, два архиерея принесли царские одежды, каждый по одной, по чину. Патриарх, принявши их, благословил их и возложил на царицу Марию, при помощи архиереев. Царь, будучи наперед коронован царскими одеждами, стоял [на своем месте]. По возложении на царицу всех одежд, когда патриарх прочитал молитвы, певцы пропели “ Agios’’ [119] и многолетие. По возложении одежд и по прочтении молитв царь и царица, оба облаченные в царские одежды, сошли вниз и, в предшествии патриарха, вошли на высочайший царский трон, оставаясь для выслушания божественной литургии. Патриарх начал божественную литургию и по окончанию ее певцы пропели царское многолетие по чину. После божественной литургии благовещенский протопоп Феодор повенчал их посредине церкви пред святыми вратами. И после венчания своего оба они не пожелали причаститься Святых Таин. Это сильно опечалило всех, не только патриарха и архиереев, но и всех видевших и слышавших. Итак, это была первая и великая печаль, и начало скандала, и причина многих бед для всего народа московского и всей Руси» [120] .

119

[119]Аксиос (гр.) – достойный; песнопение, подтверждающее согласие с достоинством рукоположенного в священническом, архиерейском и царском чине.

120

[120]Арсений Елассонский Мемуары из русской истории // Хроники Смутного времени М, 1998 С 181-182.

То, что произошло в храме, московские ортодоксы никогда не могли простить царю Дмитрию Ивановичу. Позднее, когда стало известно о его тайном католичестве, все случившееся было воспринято как осквернение святынь. По «Чину» царица Мария Юрьевна должна была прикладываться к иконе Владимирской Божьей Матери, образам митрополитов Петра и Ионы. Составители «Чина» предусмотрели даже такую деталь, как помощь «цесареве», отличавшейся маленьким ростом, в более удобном подходе к иконам: «А у образов и у чудотворцов, где государыне прикладыватца, приступцы зделати колодочки, смотря по местом». Ключевым моментом должно было стать получение царицей причастия из рук московского патриарха Игнатия: «А архидиакон и протодиакон зовут государыню цесареву на помазание и к причастию, и государыня пойдет к причастию, а государь пойдет с нею ж. И после совершения обедни, тутож перед царскими дверми быти венчанью». Но от миропомазания, как свидетельствовал архиепископ Арсений Елассонский, Лжедмитрий I и Марина Мнишек отказались, согласившись исполнить только обычный русский свадебный обряд.

Вот где должны были выйти наружу глубоко спрятанные конфессиональные разногласия по поводу принятия католички Марины Мнишек в православие. То, что являлось необходимым условием коронации с точки зрения иерархов русской церкви, – было невыполнимо из-за прямого запрета римского папы, отказавшего Марине Мнишек даже в компромиссе. Она, как уже говорилось, была обязана оставаться в католической вере и не принимать причастие от православного патриарха. Между тем сам Лжедмитрий I, венчавшийся в 1605 году на царство через обряд миропомазания во время литургии, вряд ли что-нибудь мог изменить в этом «Чине». Ничто другое, с точки зрения хранителей чистоты традиции – иерархов церкви во главе с патриархом греком Игнатием (при всей лояльности самозванцу и его самого, и всего Освященного собора), – не позволяло полностью воплотить идею Божественного освящения происходящего – только через обряд миропомазания на царство. Б. А. Успенский считает, что значение этого обряда еще больше усиливалось тем, что, в отличие от западной и даже византийской традиции, он по существу совпадал с чином крещения [121] . Участники церемонии решили успокоить свидетелей свадьбы царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек уподоблением венчания древним образцам, но ничего не смогли сделать с ключевым пунктом причастия, который должен был символизировать в глазах окружающих переход царицы в православие. Не случайно поэтому из храма перед завершением коронации заранее решили удалить гостей. Так легче было убедить сомневающихся, что все свершилось как надо. Не случайно и то, что даже в свите Марины Мнишек были уверены, что коронация прошла по греческому обряду. И только прекрасно разбиравшиеся в литургических тонкостях иерархи православной церкви поняли, что могло стоять за отказом от причастия. Поняли – но не осудили царя, хотя и не смогли скрыть своей тревоги уже тогда в Успенском соборе. Впрочем, запоздалые признания обоих будущих русских патриархов – казанского митрополита Гермогена и ростовского митрополита Филарета, – последовавшие уже за свержением самозваного царя, стоили недорого: слишком много в них оказалось желания убедить современников в своей правоте и слишком мало – правды.

121

[121]Успенский Б А Царь и патриарх Харизма власти в России (византийская модель и ее русское переосмысление) М, 1998 С 136-143, Ульяновский В И Царское венчание Лжедмитрия I С 76-92.

Итак, коронационный обряд, который должен был сопровождаться миропомазанием, окончательно запутал смысл торжеств для «московской стороны». Даже присутствовавшим, не говоря об историках, осталось неясным, приняли ли все-таки царь Дмитрий Иванович и Марина Мнишек причастие из рук московского патриарха. Подданные царя Дмитрия Ивановича могли считать, что произошло присоединение к православию их царицы, но такой вывод они делали, глядя на русское платье и коронационные регалии Марины Мнишек. В литургические же детали оказались посвящены немногие, причем некоторые из присутствовавших на коронации архиереев свидетельствовали, что миропомазание состоялось, другие говорили об обратном.