Марина Влади и Высоцкий. Француженка и бард

Напомним, что Андропов и Громыко одновременно стали членами Политбюро — в 1973 году, а Устинов вошел в высший ареопаг тремя годами позднее, присовокупив к этому и звание Маршала Советского Союза. Андропов в том же 1976 году стал генералом армии, а за два года до этого был награжден Золотой Звездой Героя Социалистического Труда за свои успехи на ниве обеспечения государственной безопасности. Он уже нацелился на пост генсека и поэтому с каждым годом вел себя все более уверенно и независимо, подтягивая во власть (и в культуру) социально близких ему деятелей либерального толка — например, земляка Михаила Горбачева из Ставрополя.

Но вернемся к казанским выступлениям Высоцкого в октябре 1977 года.

Вел он себя на них достаточно раскованно и в паузах между песнями даже стал позволять себе рассказывать некие юморески с политическим подтекстом, чего раньше с ним не случалось. Например, 17 октября, во время концерта в Доме актера ВТО, он рассказал следующее:

«Вы знаете, ведь сейчас уже все те времена прошли, что приезжает кто-нибудь из Советского Союза, и уже говорят: «А! Интересно!». Вот сейчас поехал Владимиров из Ленинграда (Игорь Владимиров — главный режиссер Театра имени Ленсовета. — Авт.) в Париж и еще, кстати, — в дни визита э-э… нашего Председателя Президиума Верховного Совета, Первого секретаря… э… Леонида Ильича Брежнева. И был визит, а в это время, значит, привезли спектакль, который написал Генрих Боровик про Чили. Ну и что? И там — человек двадцать людей. И все. Не пошли, и не загонишь. Никакая компартия не загонит, там солдат нет».

Зал встретил этот рассказ громким хохотом и аплодисментами. Самое интересное, что очень скоро «Таганка» отправится на гастроли во Францию, причем под «крышей» все той же Французской компартии. И у нее тоже возникнут проблемы с посещаемостью — на некоторых спектаклях будут полупустые залы. Но Высоцкий, вернувшись на родину, об этом в своих концертах тактично промолчит.

И еще. О тех казанских монологах Высоцкого в паузах между песнями были прекрасно осведомлены в казанском КГБ. Но относились к ним вполне благодушно. А ведь администратор Высоцкого В. Гольдман подстраховался: понимая, что за эти речи их по головке не погладят, сразу после концерта в ВТО попросил владельцев магнитофонов (а их было 12) сдать пленки. Все подчинились. Однако на следующий день выяснилось, что пленки сдали не все. Как вспоминал один из организаторов тех гастролей М. Тазетдинов, «Мне позвонили из КГБ: «Что за концерт был в ВТО?». Все нормально, говорю, пел, что положено. Уверенно так соврал, пленки же все сдали. «Ладно, ладно, — слышу в ответ, — знаем мы, что он пел, но ничего, нам понравилось». Значит, был и тринадцатый магнитофон…».

Вообще Высоцкий был отменным рассказчиком, но этот его талант не был известен широкому кругу людей — только близким друзьям. Это вполне объяснимо, учитывая тот факт, что его юмористические рассказы касались не кого-нибудь, а… самой что ни на есть верхушки КПСС. Особенно от него доставалось нескольким членам Политбюро: застегнутому на все пуговицы главному идеологу М. Суслову, министру культуры П. Демичеву, «хозяину» Москвы В. Гришину, президенту страны Н. Подгорному, «хозяину» Ленинграда Г. Романову. Вообще, как уже отмечалось, из всего состава Политбюро Высоцкий по-настоящему уважал только одного человека — шефа КГБ Юрия Андропова.

Кстати, сам Высоцкий чужую критику своих поступков воспринимал крайне болезненно. Например, он обиделся на злую пародию на себя, которую сочинил сатирик Аркадий Хайт, а озвучит Геннадий Хазанов в своем спектакле «Мелочи жизни» (1978). Выходит, про других можно, а про себя — ни-ни? Про «маразматиков из Политбюро» остри сколько хочешь, а про «злобствующую черепаху» нельзя? А почему нельзя, если кому-то из коллег, да и не только, вдруг показалось, что глаза Высоцкому буквально застит злоба на окружающую его действительность? Ведь написал же другой известный артист следующую эпиграмму на Высоцкого: «Ему велели слогом бойким повсюду сеять гниль и плесень, и черпать из любой помойки сюжеты ядовитых песен».

В этой эпиграмме обратим внимание на слово «велели», поскольку именно такое впечатление порой складывалось у многих людей от деятельности Высоцкого: дескать, его широкая гастрольная деятельность явно поддерживается определенными силами во власти, заинтересованными в существовании такого певца-бунтаря. Это, во-первых, поднимает престиж СССР на Западе как демократического государства, во-вторых — способствует приближению долгожданных либеральных реформ.

С либеральными реформаторами Высоцкий давно на дружеской ноге. Например, с «птенцом гнезда Андропова» Львом Делюсиным он дружит уже двенадцатый год. Солидный срок для того, чтобы срастись душами. Видимо, именно Делюсин был одним из тех, кто информировал Высоцкого о ситуации в «верхах», давал советы, с кем там стоит дружить, а с кем, наоборот, не рекомендуется. Высоцкий платил ему той же монетой: периодически приезжал к нему домой и исполнял свои новые песни, всегда интересуясь: ну, как? Вот и в конце октября 1977 года Высоцкий снова приезжает к своему либеральному другу и проводит очередной «квартирник».

Однако их разговоры касаются не только внутренней политики, но и внешней. Делюсин, как мы помним, является одним из известных в стране китаеведов — с 1972 года он работал главным научным сотрудником Института востоковедения АН СССР, возглавлял там отдел Китая, поэтому консультирует Высоцкого по вопросам контактов ЕС с Китаем и рассказывает, чем это может грозить СССР. Учитывая международную направленность деятельности Высоцкого, эта информация ему не помешает. Тем более, что вскоре после «квартирника» у Делюсина он в очередной раз, в третий за последние пять месяцев, отправляется во Францию, чтобы снова принять участие в очередном мероприятии тамошних коммунистов — в празднике, который проходит 26 октября в зале «Павиньон де Пари». Вообще о ситуации вокруг еврокоммунизма, сложившейся во второй половине 70-х в Западной Европе, стоит сказать отдельно.

Истоки еврокоммунизма уходили в конец 60-х, когда у западных коммунистов наступило разочарование в советском социализме после чехословацких событий и зародились надежды, что в бурлящей Европе они сумеют перехватить инициативу у своих оппонентов из конкурирующих партий. И такие надежды действительно имели под собой основания. Так, во Франции после двух десятилетий непрерывного правления правые потеряли доверие, и в их рядах начался раскол. Это привело к тому, что французские левые партии — ФКП и ФСП — решили объединиться в Союз левых сил летом 72-го. В соседней Италии коррупция и некомпетентность правящей Христианско-демократической партии тоже вызвали рост симпатий к коммунистам. В Испании доживала последние дни диктатура Франко, и у тамошней компартии также появились большие шансы встать во главе грядущих изменений.

Что касается участия Москвы в этом процессе, то она не имела больших возможностей вмешиваться в этот процесс, поскольку большинство западных компартий собирались прийти к власти именно на волне отрицания советского социализма. В итоге из трех ведущих западноевропейских компартий — ФКП, КПИ, ИКП, самой близкой Москве, как мы помним, оставалась французская. И когда ее руководство затеяло создать Союз левых сил; в Москве это дело одобрили, положившись на мнение аналитиков из Международного отдела ЦК КПСС, которые увидели в этом Союзе возможность победы ФКП в будущем. Но этот прогноз оказался ошибочным. К концу 77-го стало окончательно понятно, что Союз левых сил принес ФКП больше вреда, чем пользы, а лавры победителей достались их союзникам по блоку — социалистам. Благодаря Союзу, им удалось в значительной мере восстановить влияние и организацию своей партии: численность ФСП за пять лет выросла более чем вдвое и достигла 180 тысяч человек. Их лидер Франсуа Миттеран, а не вожак коммунистов Жорж Марше, стал претендовать на роль лидера всей левой оппозиции, а ФСП — на роль первой политической партии Франции. Как отметит чуть позже сам Жорж Марше,

«Политика нашей партии в период Союза левых сил привела к тому, что, по существу, мы поддержали идею, будто партия как таковая должна стушеваться, чтобы во Франции могли произойти изменения… Совместная программа породила иллюзии относительно социалистической партии, создавая впечатление, что она изменилась в такой мере, что между ФКП и ФСП исчезли различия…».

Неудача с Союзом толкнула Марше и его единомышленников в объятия еврокоммунистов Италии и Испании, которые на тот момент находились в лучшем положении — их опыт взаимодействия с соперничающими партиями оказался положительным. Как итог, в марте 77-го лидер ФКП имел личную встречу с лидерами ИКП и КПИ, где выразил согласие со многими позициями апостолов еврокоммунизма. Более того, в том же году Марше написал книгу, где он в открытую назвал себя еврокоммунистом, хотя до этого старался всячески этого термина применительно к себе избегать.

В Москве все с большей тревогой наблюдали за тем, как ФКП дрейфует в сторону по сути антисоветской позиции, разделяемой итальянской и испанской компартиями, хотя дрейф этот был вполне закономерен и во многом явился следствием ошибок самой Москвы, которая дала свое согласие на союз ФКП с социалистами. Впрочем, было большим вопросом, какой именно характер носила эта ошибка: непреднамеренный или все же сознательный. Ведь в том же Международном отделе, который и направлял стратегию КПСС и братских компартий в международном коммунистическом движении, и раньше было много сторонников еврокоммунизма, а в пору разрядки их и вовсе стало большинство. Эти люди считали благом союз коммунистов с буржуазными партиями, поскольку видели в этом перспективу такого же поворота и в деятельности самой КПСС. Эти люди лишь на словах называли себя ленинцами, а на самом деле во многом действовали вопреки его учению. Фактически ими были похоронены его слова, что главное в оппортунизме — идея сотрудничества классов. Продолжая работать в цитадели ленинизма, эти люди на самом деле были заодно с теми же испанскими коммунистами, которые убрали определение «ленинская» из названия своей партии. Испанцы призвали мировое комдвижение искать дорогу к социализму не на пути ленинской теории социалистической революции, а на некоем третьем пути — «между социал-демократизмом и марксистским социализмом». Не случайно в среде высших советских партноменклатурщиков ходил рукописный «самиздат» — работы наиболее воинствующего ревизиониста, французского еврея Ж. Элленштейна.