Марина Влади и Высоцкий. Француженка и бард

«В столичном аэропорту Домодедово один из пассажиров пытался вывезти из России картины русских художников. Об этом, как передает ИТАР-ТАСС, сообщили в пресс-службе Федеральной таможенной службы (ФТС) РФ. При оформлении пассажирского рейса в Вену таможенники досмотрели чемодан одного из пассажиров, в нем были обнаружены картины известных художников конца XIX — середины ХХ веков, в том числе Бенуа, Васнецова и Тышлера, а также предметы декоративно-прикладного искусства, быта и столового обихода в количестве 18 штук. Эксперты Россвязьохранкультуры заключили, что данные предметы являются культурными ценностями.

«В действиях пассажира усматриваются признаки преступления, предусмотренного статьей 188 УК РФ — «Контрабанда», — добавил представитель ФТС»».

Но вернемся к Высоцкому.

В тот же день, когда с ним случился скандал в аэропорту, он позвонил одному из своих «крышевателей» — высокому чиновнику из министерства внешней торговли: заместителем министра там был родной брат генсека Юрий Брежнев, с которым наш герой тоже был знаком. Тот посоветовал написать объяснительную на имя министра Патоличева. Высоцкий так и сделал. В итоге вещи ему вернули, что было логично: видимо, целью было припугнуть певца и лишить наркотиков, но отнюдь не препятствовать его вылету к Влади, которой было дано слово, что супруга к ней выпустят. Тем более в свете того, что именно в марте 80-го Жорж Марше загорелся идеей провести конференцию компартий, и в Париж отправился Вадим Загладин.

В Венеции, где снималась Влади, между нею и Высоцким состоялся серьезный разговор. Влади в своих мемуарах пишет, что именно тогда впервые узнала о наркотиках в жизни мужа. Но в это верится с трудом, учитывая, что Влади была «в теме» — у нее старший сын был наркоманом. Влади пишет:

«…Ты говоришь мне, что обязательно поправишься, и чувствуешь сам, что это — конец.

— Я возьму себя в руки. Как только приеду в Париж, мы начнем соблюдать режим, мы будем делать гимнастику, вся жизнь еще впереди.

В конце концов нам всего по сорок два года! Ты обещаешь, что к моему дню рождения в мае «все будет в порядке»…».

Высоцкий и в самом деле надеется, что сумеет взять себя в руки, поскольку от этого зависит его благополучие в дальнейшем. Он еще не догадывается, что наркотики превратили его в безвольного человека: он мог дать слово и через день уже об этом обещании забыть. Поэтому, вернувшись в Москву 21 марта, он уже очень скоро снова начинает «колоться». Колет не в вены, а в мышцы, чтобы не было особо заметно. Причем никого уже не стесняется. Так, будучи в Ленинграде у Кирилла Ласкари, попросил у его жены шприц. К. Ласкари пишет:

«Такового в доме не было. На ее вопрос «зачем?» — сослался на горло: плохо со связками. Пошли с Ирой на бульвар Профсоюзов, в косметическую поликлинику. Одна из сестер его узнала и дала шприц. Дома ушел в ванную комнату и плотно закрыл дверь. Оттуда до Иры доносился его хрип. Потом поцеловал ее и умчался обратно в Москву…».

Причем умчался, оставив на столе записку со своими стихами, в конце которых значилось:

А я теперь на выручку

К Мариночке лечу…

Какая там Мариночка, когда шприцы опять идут в дело? Хотя остатки воли еще остаются. Как и надежда на то, что бывшие патроны со Старой площади вернут его в дело, поскольку без него, без постоянного риска, жизнь ему кажется никчемной и постылой. Как говорил Володя Шарапов из «Места встречи…», имея в виду бандита Фокса, мол, жизнь без риска для него, что еда без соли. Вот и Высоцкий по-настоящему страдал без риска и приключений. И вовсе не друзья заставили его лечиться, а отсутствие смысла в жизни. Настоящих друзей у него и не было вовсе — такие люди всегда одиноки. Вот и В. Янклович говорит о том же:

«Практически ни с кем из нас Володя не чувствовал себя свободным, даже с нами — ближним кругом…».

Действительно, какая может быть свобода, когда надо все время таиться и скрывать свои мысли даже от ближнего круга людей!

В конце апреля Высоцкий предпринимает еще одну попытку вылечиться. Рассказывает врач Института скорой помощи имени Склифосовского Леонид Сульповар:

«И я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая — и я Володю в этом убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию (очистка крови). Я договорился…».

Вспоминает В. Янклович: «В Москве Володе впервые в Союзе делают гемосорбцию. Сульповар договорился с профессором, который занимался этим. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет… Решили попробовать. Володя остался в больнице — гемосорбцию сделали…» (Это произошло 23–24 апреля. — Авт.).

Свидетель тех событий врач А. Федотов продолжает рассказ:

«Кровь несколько раз «прогнали» через активированный уголь». Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему в больницу на следующий день. Он был весь синий.

— Немедленно увезите меня отсюда!».

После этой неудачи руки у Высоцкого опустились окончательно. И ситуация стремительно покатилась к своей трагической развязке. У безвольного и больного человека и дом превращается в проходной двор, в «неродящий пустырь» по Высоцкому — новых произведений он уже давно не пишет, а если и берется за ручку, то урывками. В этом доме двери (а они были снабжены множеством сложных замков) уже открыты настежь, там куролесят гулящие девки, а шприцы разбросаны по полу. Вспоминает О. Афанасьева:

«2 мая Володя должен был приехать за мной. Жду его дома на Яблочкова. Нет. Звоню, подходит Янклович. «Не волнуйся, все нормально, мы тебе позвоним». — «А где Володя?» — «Он не может подойти» — «Я сейчас приеду» — «Нет-нет, не вздумай».

Беру такси, через 10 минут вхожу в квартиру, там — е-мое: столы грязные, посуда, бутылки — настоящее гулялово. Захожу в спальню. Там Даль спит с какой-то бабой. Кошмар, вертеп, воронья слободка. Я хочу войти в кабинет, и вдруг оттуда выходит девка, мне знакомая, — в рубашке, босая. Я зову ее на кухню: «Ира, значит так: я сейчас уезжаю. Я приеду в половине третьего. В половине третьего в квартире должна быть идеальная чистота, и помойка вынесена, и вас, блядей, не должно быть здесь даже духу». И уезжаю. Пошла на рынок. Через полтора часа звоню: «Все убрали?» — «Да» — «Хорошо. Можете спускаться».

Я приехала — девственная чистота в квартире, девственно на кровати спит Володя, в другой комнате спит одинокий Даль. Он проснулся, вышел, и я первый раз в жизни видела, как у человека трясутся руки, и он пьет, держа стакан водки через шею на полотенце (в спектакле БДТ «Энергичные люди» по В. Шукшину это с блеском показывал актер Евгений Лебедев. — Авт.). У Володи такого не было. Я Володе потом ни слова не сказала, он извинялся. Еще потом был такой же неприятный эпизод — вот и все за два наших года…».

10 мая Высоцкий вылетает в Париж, хотя уже почти не верит в удачу. Сильные мира сего снова отпускают его в эту поездку, поскольку Влади приступает ко второй стадии своего плана: хочет уложить мужа в парижскую клинику «Шарантон». Там несколько лет назад лежал ее старший сын Игорь, и это лечение благотворно сказалось на его самочувствии. То же самое теперь предполагалось проделать и с Высоцким. Но поскольку воли у него уже не осталось, он опять «начудил».

Позвонил Влади и сказал, что встречать его не надо, мол, доеду сам. И не доехал — прямо из аэропорта Орли завис в ресторане «Распутин» со случайными знакомыми. Влади, которая безуспешно прождала его несколько часов дома, взяла с собой своего среднего сына Петю и отправилась на поиски мужа. Нашли они его в «разобранном» состоянии и на следующий день отвезли в «Шарантон».