Марионетка для вампира

Овсянка с медом и кусочками яблока не была амброзией даже для меня здоровой, а сейчас я уж точно не могла без содрогания глядеть на эту медовую лужу. Меня тошнило. От еды, сотрапезников и полученных знаний. Мне хотелось закрыть глаза и проснуться от кошмара. Но кошмар не исчезал. Он даже говорил. На два голоса. О чем, меня не интересовало, как, похоже, и пана Драксния, потому что скрипучего голоса за целых пять минут я так и не услышала.

Неожиданно я вздрогнула. Нет, ко мне никто не прикоснулся. Просто вдруг наступила тишина, и через мгновение ее разорвал голос барона Сметаны. Четкий:

— Я считаю классовую ненависть пережитком прошлого века. Ее, как и национальной, не должно существовать в душе нормальных людей.

Я даже вскинула голову, но барон не заметил моей заинтересованности: он смотрел на Яна, а тот — на него.

— Но, похоже, у поляков это хроническая болезнь. Что плохого лично тебе сделали русские?

Секунда тишины и ни минуты — раздумье. Ян закричал… Или же ответил ровно, но мне все равно захотелось заткнуть уши. Благо руки были свободны от столовых приборов. Я не притронулась к овсянке.

— А вы, пан барон, похоже, очень любите русских.

Милан резко перевел взгляд на меня, и я не спрятала глаз. Он выглядел жутко. Постарел за ночь лет на десять. Седина стала в разы заметнее, а шрамы в районе глаз собрались веером.

— Да, я люблю русских. С пятнадцатого года, когда полевой хирург собрал меня из кусков окровавленного мяса. Меня, солдата вражеской армии, который не думал переходить на сторону русских. Да, я любил русских сестер милосердия, которые отпаивали меня водкой, когда я выл от ран, и с особой заботой меняли примочки на лице. И тех русских солдат, которые потом делились со мной своим скудным пайком. Я вообще люблю людей, Ян, за их дела, и мне нет никакого дела до их паспортов. Кстати, Вера, — Я вздрогнула, и все равно не отвела глаз. — Ондржей вернул тебе паспорт?

Я отрицательно мотнула головой.

— А вот некоторых представителей собственного народа я, мягко говоря, недолюбливаю, как и одного наследника Речи Посполитой. Так вот, паны, ваше общее дело с треском провалилось, и вам, если в вас сохранилось еще хоть что-то от мужчин, должно быть стыдно хотя бы до той степени, чтобы встать, когда в комнату входит женщина…

Ян молчал. Я, не мигая, смотрела в глаза барону: они горели страшным огнем. Он не спал всю ночь. Чинил куклу и раскладывал по полочкам мои вещи.

— Это не женщина, — вдруг буркнул поляк и едва увернулся от брошенного бароном подсвечника, сиганув с головой под стол.

А я заткнула уши от крика Милана и желала, чтобы "молчал" именно он. Ян выполз из-под стола и вновь взгромоздился на стул. Прямой, сухой и безразличный к крикам хозяина особняка. Милан сжал губы и с таким же усердием стиснул в кулак край скатерти. В эту секунду я мечтала, чтобы он дернул ее на себя — пусть бы тарелка с кашей упала на пол, избавив меня от необходимости ее съедать. Но нет, барон опустился на стул со словами:

— Вера, прошу нас простить.

— Я уже простила вас, — выдала я, глядя в этот раз в тарелку.

— Обоих? — это был уже вопрос Яна.

Я так и не подняла глаз:

— Всех троих, — чтобы больше вопросов не возникало.

— А я — нет.

Это сказал пан Драксний, и я непроизвольно дернулась от тарелки, но на меня никто не глядел. Старик искал молоко на дне пустой кружки, и остальные глядели на него.

— Я это заметил по ошейнику! — прорычал Ян и даже оскалился. На манер волка.

— Отчего же ваш драгоценный Милан не получил по заслугам?

— Он получил, — ответил старик тут же, хотя и растягивал каждый звук. — От самого себя… Вы на него поглядите…

— Я на него насмотрелся! — Ян вскочил со стула, но не отошел от стола. Напротив, уперся в него руками, перегнувшись к пану Дракснию. — Мы с Ондржеем не сделали ничего плохого.

— Ничего плохого? — уже чуть быстрее заговорил старик. — Вы впустили сюда женщину. Беззащитную. Ничего страшнее сделать вы не могли. Милан, да дайте ей уже салфетку!

Пан Драксний кричал! Впервые. И от его крика у меня действительно заслезились глаза. Или от дыма. У него не было трубки, но изо рта при каждом слове вырывался дым. Ну так чему удивляться… Дракон… Огнедышащий… За столом… Одним… Со мной…

Я схватила салфетку не глядя, но барон удержал ее в руке. Пришлось открыть глаза. Мы тянули тонкий лист бумаги каждый в свою сторону, и сквозь дым и слезы я сумела прочитать русские слова: жди меня в библиотеке. Я рванула салфетку, но не порвала: барон вовремя разжал свои пальцы. Я уткнулась в нее лицом и на ощупь, вернее — считая шаги, нашла выход из дыма и гари. От слез чернила потекли, а лучше бы и вовсе исчезли — я не пойду в библиотеку, не пойду… Но я уже стояла перед ее дверью. И, не понимая, зачем делаю это, дернула за ручку.

На низком столике дымилась чашка с кофе. Рядом стояла вазочка с печеньем. Карличек! Язык жестов или что похуже… Телепатия? Чтение мыслей? Что они могут? Могут делать? И что они еще могут сделать со мной?

— Вера!

Я не обернулась. Дверь хлопнула во второй раз. Пусть и тише, чем в первый, за мной, но почему я не услышала шагов? Вообще… Да потому что это шаги не шаги человека! Я резко обернулась. Барон ни на шаг не отошел от двери.

— Кто вы? — спросила я шепотом.

Не потому что таилась от остальных обитателей особняка, а потому что потеряла голос. Даже не от страха. А просто так. Страха не было. Была апатия. И слабость. Секунда, и я грохнусь на пол. Барон почувствовал мое состояние и сделал первый шаг, а через секунду я уже безвольно откинулась на руке, которую он подставил мне за спину.

— Кто вы? — я повторила вопрос скорее машинально, чем для того, чтобы наконец получить на него ответ.

Язык горел от ночных воспоминаний. Ответ мне не требовался. Шея… Вот зачем на мне ошейник. Дракон мудр. Дракон защищает свою собственность. От кровопийцы…

— Вера…

Я уже лежала на диване, рука нащупала ворсинки ковра, но я даже не попыталась ее поднять. Прошла минута, а то и две, когда барон наконец усадил меня и ткнул в лицо горячей чашкой.

— Один глоток, Вера. Всего один глоток. Прошу тебя.

Я сделала глоток, и барон отставил кофе на другой край стола, сполз с дивана и уткнулся лицом в мои колени.

— Кто вы, Милан? — продолжала вопрошать я, хотя знала уже ответ.

Барон вздрогнул, поднял голову и вперился в меня остановившимся взглядом.

— Если это вопрос, Вера, то я отвечу на него честно. Я не Милан.

Его руки продолжали сжимать мои колени, и я не сумела скрыть от барона охватившую меня дрожь. Он не Милан, да… Сейчас он не Милан… Он совсем не мил… Сейчас он чудовище… И я с ним один на один в закрытой библиотеке. Никто не придет. Пан Драксний сам разрешил ему передать мне записку. Гадости барон Сметана предпочитает делать с письменного уведомления.