Мария-Антуанетта
Шрифт:
Плотских наслаждений — вот чего так не хватало принцессе в самом расцвете ее юности, ее восемнадцати лет. Находясь в обители извращенной любви, посреди изысканного двора, где распутство являло образ существования и обладало силой закона, она, казалось, была обречена терпеть жалкие попытки супруга, неспособного сделать ее матерью. При полном безразличии к своим супружеским обязанностям, дофин тем не менее испытывал нежность и одновременно страх к женщине, которой он овладел с большим трудом. Он сомневался в себе с того самого момента, как переступил порог супружеской спальни.
Лучше забыть наставления Мерси, стараться не замечать сплетен и насмешек придворных. Нужно притворяться, как будто веришь в искренность этих слащавых улыбок, которыми ее встречали, потому
Необычайная любовь подданных к молодым супругам стала отражением популярности монархии в целом. Король поздравлял себя с успехом, противники же просто молчали. Дофина брала реванш.
Вскоре она получила разрешение короля ездить в Париж каждую неделю «без всяких церемоний с небольшой свитой». Ее можно было видеть и в художественном салоне Лувра, и в галерее растений, и на ярмарке в Сент-Овид, которая размещалась на площади Людовика XV. Она неторопливо прогуливалась по английскому саду, принадлежавшему маршалу Бирону. Она могла предаваться мечтаниям на руинах и гротах, которые находились неподалеку и в которых был свой неуловимый шарм. И везде ее ожидал блистательный успех.
С каждым днем Мария-Антуанетта становилась все более и более независимой. Теперь она осмеливалась просить милости у своего деда, который старался во всем ей угодить. Когда умер сын госпожи де Майли, которая была принята ко двору, принцесса хотела отправиться в Париж, чтобы выразить свои глубочайшие соболезнования. Однако тетушки напомнили ей о порядке, согласно которому положение дофины не позволяло совершить подобный демарш. Разозлившись на этот запрет, она тут же написала королю, который находился в Марли. Людовик XV ответил ей очень нежным посланием, позволив поступать по собственному желанию: «Дорогая моя дочь, вы можете делать все, что продиктует вам ваше доброе сердце по отношению к этой несчастной женщине». Принцесса тут же отправилась в столицу. Этот акт доброты и милосердия имел огромный успех среди парижан, которые не привыкли к подобному состраданию и сочувствию со стороны королевской семьи.
Однако на горизонте снова замаячила угроза альянсу. Мария-Антуанетта вновь с надменностью начала относиться к фаворитке. С приближенными мадам Дюбарри отношения были примерно такими же. Начиная придворную жизнь, дофина не удостоила вниманием свою племянницу, которая вышла замуж за виконта Дюбарри. 1 января 1774 года дофина проигнорировала присутствие фаворитки, которая находилась в другом конце кабинета вместе с герцогиней д'Эгильон и герцогиней Мазорин.
Людовик XV оставался «очень деликатным во всем, что касалось дофины». Тем не менее никто не мог утверждать, что его страсть ослабела. «Привычная связь, которая его объединяла с любовницей, неминуемо бы разорвалась, если бы здоровье его пошатнулось и привело к благочестию», — утверждал посол Швеции.
А в это время все как будто выжидали появления малейшего признака усталости или недомогания на постаревшем лице короля. Смерть только что унесла с собой трех его близких друзей и оттого он казался подавленным. 23 ноября 1773 года маркиз Шовелен, который всегда играл с ним в вист, скоропостижно скончался, сидя в своем кресле. Через какое-то время скончался маршал д'Арментьер, также скоропостижно. Аббат де Лавиль из министерства иностранных дел внезапно умер от апоплексического удара. «Арментьер успел позвать к себе исповедника. Для меня страшнее всего умереть как собаке, как Шовелен или Буйон», — признавался король. Он вспоминал также смерть шведского короля, который умер за игрой в карты два года назад. Разговор с герцогом де Кони окончательно поверг его в уныние. Король спросил, отчего возникла «болезнь Бернара, который сошел с ума». И услышал совершенно спокойный ответ: «Все просто, Сир, он был распутником и слишком часто для своего возраста
путался с женщинами». Несчастный был с королем одного года рождения.Дофин и дофина не могли даже предположить, что дни старого монарха уже сочтены. Людовик-Август продолжал охотиться, читать и участвовать в семейных праздниках. Мария-Антуанетта развлекалась и наслаждалась положением дофины. Жизнь казалась ей такой чудесной.
26 апреля, когда Людовик XV находился в компании мадам Дюбарри и нескольких близких друзей в маленьком замке Трианон, он вдруг почувствовал себя плохо и отказался обедать. На следующий день он чувствовал себя слишком слабым, чтобы сесть в седло, как он обычно это делал, поехал на охоту в карете, вечером у него начался сильный жар. Через два дня помимо жара добавилась тошнота. Ла Мартиньер, его хирург, велел ему побыстрее покинуть Трианон: «Сир, вы можете болеть только в Версале». Король не заставил себя долго уговаривать. Он накинул манто прямо на домашнее платье. Садясь в карету, крикнул: «Гони!». Прибыв в Версаль, он сразу лег в постель, чувствуя сильную слабость. Дети поспешили к его изголовью, никто не был особенно обеспокоен.
В течение следующей ночи врачи советовались по поводу состояния их величественного пациента, у которого сильный жар сопровождался мучительными мигренями. 29 апреля, на рассвете, врач решил сделать кровопускание. Церемония проходила по все правилам, несмотря на это, король продолжал находиться в постели. Через три часа кровопускание повторили, но улучшения не наступило, что доказывало серьезность случая. Из-за сильного жара голос короля стал еле слышным. Часто он звал своего дворецкого и посылал его за мадам Дюбарри, которая проводила все ночи у постели больного, в тот вечер она также оставалась с ним. Мария-Антуанетта и дофин ходили без устали по королевской спальне. Вся королевская семья бродила по апартаментам короля в нервном оживлении. Беспокойство начало нарастать и через несколько часов превратилось в тревогу.
Ближе к полуночи по Версалю прокатился страшный слух: у короля оспа. Дофин и дофина узнали об этом первые, Мария-Антуанетта написала несколько записок, сообщавших эту ужасную новость. Сразу же врачи запретили всем принцам и принцессам заходить в комнату, поскольку никто, исключая графиню Прованскую, не болел этой болезнью. Марии-Антуанетте в свое время сделали прививку против оспы. Дофина с ужасом вспоминала эпидемию 1767 года в Вене, когда болезнь унесла с собой жену брата Иосифа и сестру Марию-Жозефину, которая в то время была помолвлена с королем Неаполитанским. Но что ожидало французский двор? Дофина трепетала, проходя с мужем по небольшому саду. Тем не менее отважная дофина собралась дежурить у постели короля. Врачи воспротивились, поскольку риск был слишком велик. «Однако сам факт, что дофина предложила остаться наедине с больным королем, чтобы ухаживать за ним, останется навсегда в памяти подданных», — отмечал Мерси.
С того момента, как король заболел, Мерси поселился в Версале, для того чтобы подготовить принцессу ко всему, что могло произойти. Наследника престола и Марию-Антуанетту не допускали к монарху, они уединились в своих апартаментах и не принимали никого. Лишь Вермон и Мерси приходили к Марии-Антуанетте. Необходимый как никогда Мерси рассказывал мадам эрцгерцогине все, что только могло представить себе ее воображение, все, что могло случиться в данных обстоятельствах либо в самом ближайшем будущем.
Теперь уже все знали, чем болен государь, за исключением его самого. Тетушки, которые, впрочем, никогда не болели оспой, оставляли спальню короля лишь ночью. Не опасаясь заразиться, герцоги Орлеанский, Ришелье, де Круа, д'Эгильон, де Ноай, министры и многие другие каждое утро навещали больного. Входило ли в их намерение сказать ему правду? Все окружение короля и его врачи расходились во мнениях, стоит ли это делать. Одни утверждали, что эта новость убьет его. Другие же говорили о том, что надо сказать королю о его болезни, чтобы он успел примириться с Богом. В любом случае все знаменовало конец мадам Дюбарри. Победили сторонники умолчания — герцоги Ришелье и д'Эгильон.