Мария-Антуанетта
Шрифт:
Измученная той ролью, которую она взвалила на себя, неспособная здраво оценить преимущества нового режима, она категорически отказывалась принимать его. По мере того как приближался ужасный для нее момент принятия конституции, у нее начинали сдавать нервы, иногда с ней даже случались истерики. «В конце этой недели королю представят грамоту, — писала она Мерси 21 августа. Это ужасный момент. […] В этой грамоте будет идти речь о продолжении курса реформ, которые будут все дальше и дальше удалять нас от трона. […] Нужно, чтобы император вмешался. Это единственный способ, которым он может оказать мне услугу». «Невозможно больше так жить; речь идет лишь о том, чтобы усыпить нашу бдительность, чтобы завоевать наше доверие, а после этого отыграться за все обиды. Поверье это должно было так случиться, поскольку я это говорила», — добавит она спустя пять лет. «Итак, у нас нет иного источника силы, лишь иностранные державы. Нужно любой ценой добиться их вмешательства, однако возглавить это должен именно император. […] Уверяю Вас, положение вещей на сегодняшний день таково, что было бы лучше
Все угрозы делали планы Людовика еще более трудными для осуществления. В это время Барнав работал над речью, которую Людовик должен был произнести перед депутатами при принятии конституции. Он уговаривал королеву также приготовить речь для Собрания, повторяя ей, что эта речь должна будет сыграть весомую роль в ее будущем. Призвав на помощь всю свою мудрость, королева отказалась от этого предложения. «Пусть королева мужественно воспримет завоевание королевства, — говорил он ей. — Окруженная врагами, которые покушаются на ее власть, тем не менее королева должна быть всегда вместе со своим народом». Однако королева не видела в этих словах никакого реального смысла.
Когда все было улажено между Барнавом, королевой и королем, делегация, состоящая из 60 депутатов, принесла в Тюильри текст конституции 3 сентября к 10 часам вечера. Сохраняя приличие, Людовик XVI хотел выиграть время, чтобы внимательно ознакомиться со всеми статьями. Институт монархии был в этом документе значительно преобразован. Король Франции оставался наследным монархом, отныне он возглавлял нацию, которая наделяла его исполнительной властью. Король отвечал за исполнение законов и за решение законодательного органа. Его власть оставалась доминирующей во внешней политике, война могла быть объявлена только по его решению; он подписывал международные договоры и управлял посольской службой. Власть его становилась весьма условной в законодательной области, однако он сохранял за собой право вето. В своей деятельности король продолжал опираться на министров, которых он назначал и увольнял, однако под любым его решением должна была стоять их подпись. Министры имели право брать слово перед Собранием, однако они не подчинялись ему. Король больше не распоряжался национальным доходом. Наконец, конституция предполагала три случая, когда король мог быть лишенным всех прав. Законодательная власть представлялась Собранием, избиравшимся голосованием, в основе которого был имущественный ценз. Депутаты обладали правом издавать законы и могли объявлять вотум недоверия министрам.
13 сентября Людовик XVI официально подписал конституцию. Тюильри охватило оцепенение. 14 сентября король отправился на торжественное заседание в зал манежа, чтобы дать клятву верности конституции, которую он подписал. Королева присутствовала на этой торжественной церемонии, не имея, однако, в себе сил скрыть свои истинные чувства, закрыла лицо вуалью. Когда королевская чета вернулась в свои покои, король разрыдался как маленький. Все же он должен был играть свою роль до конца. Нужно было создавать впечатление радости, участвуя в празднествах, которые состоялись в воскресенье, 18 сентября, по случаю этого события. Париж ликовал. В 5 часов вечера аэростат поднял в небо эмблему конституции. Вечером король и королева прогуливались по Елисейским полям в открытой карете до площади Этуаль. По воспоминаниям современников, это был грандиозный праздник. Повсюду слышалось: «Да здравствует король!», однако вряд ли эти возгласы были искренними. «Как грустно, — говорила королева, — что вся эта красота оставляет в нашем сердце лишь чувство беспокойства и печали!» Затем монархи отправились в Оперу, где давали балет «Психея». Как обычно, король не произнес ни слова и унесся мыслями куда-то очень далеко. Мария-Антуанетта старательно улыбалась. Мадам де Сталь присутствовала на представлении и рассказывала, что «лица короля и королевы были бледны при мысли о будущем, которое их ожидало». Уверенные в том, что принятие конституции было их роковой ошибкой, король и королева ни минуты не испытывали уважения к основному закону. Они желали, чтобы он оказался недееспособным.
30 сентября конституционное Собрание прекращало свою работу и отныне называлось Законодательным. В большинстве своем оно состояло из новых депутатов, юристов и адвокатов. Фракция правых депутатов насчитывала 264 человека, фракция левых — 136, якобинцы называли себя врагами двора и аристократии. Некоторые из них были представителями Жиронды. Между правыми и левыми находились так называемые независимые, или конституционники, их было 345. Они могли внезапно присоединиться к любой из фракций.
В новом Собрании королева видела лишь неуправляемую «толпу животных», которая «не могла предпринять ничего действенного». Она мечтала о подавлении революционеров, полном уничтожении их идей. Однако, опасаясь будущего, старалась примирить и правых и левых. «Нужно быть очень осторожными с теми, кто располагает властью, нужно стараться понравиться им». Она делала все возможное для осуществления этого.
Тайная роль Барнава вот уже несколько педель была известна не только во Франции, но и за границей. Его обвиняли в пособничестве дворцовым интригам, многие коллеги молодого адвоката стали относиться к нему с недоверием. Его влияние на Марию-Антуанетту было подорвано той ошибкой, которую он допустил в разговорах с эмигрантами, в которых назвал королеву «демократом». «Ходили слухи, что королева спала с Барнавом», — утверждал Ферзен
в своем дневнике. Сбитый с толку поступками женщины, которую любил и хорошо знал, он спросил ее откровенно: «Считаете ли Вы, что Вы искренне относитесь к революции, и как, по-вашему, есть ли иной выход? Есть ли у Вас план и каков он?». «Поверьте, я не позволю вести со мной двойную игру. Если вижу, что мои люди довольно часто совершают ошибки, я никогда больше не буду обращаться к ним», — ответила она ему.В Тюильри обстановка была уже не столь напряженной-. Слежка, которой были подвержены король и королева, ослабла после принятия конституции, но Людовик XVI и Мария-Антуанетта были убеждены, что повсюду их окружают шпионы. Король пребывал в постоянной тревоге. Елизавета, которая переписывалась со своими братьями, резко критиковала политику, которую вела ее золовка. «Наша жизнь — это ад, иных слов нет, чтобы выразить то, что со всеми нами происходит. Моя сестра стала очень раздражительной, она окружена интриганами и шпионами, […] нет никакой возможности поговорить с ней, чтобы не поссориться», — жаловалась королева Ферзену. Принцесса Ламбаль устроила в своих апартаментах светский салон. У нее собиралась вся оставшаяся в Париже знать. Королева тоже иногда становилась гостьей этого салона. Несмотря на советы Барнава, она перестала ходить в театры и общалась лишь с персонами, «решительно настроенными против революции».
Мария-Антуанетта сильно изменилась. Художник Кухарский, которому она согласилась позировать несколько сеансов, оставил весьма лестный портрет, однако современники говорили о разительных переменах в ее внешнем виде. Она похудела, побледнела, волосы стали седыми. Постоянная тревога за будущее, груз невероятной ответственности, постоянные писания посланий — все это сказалось на ее внешности. Она уже не могла узнать сама себя.
Барнав, наконец, понял, что король и королева ведут двойную игру, и поэтому прекратил переписку с Марией-Антуанеттой. «Тот план, которому Вы следуете, не принесет успеха, и Вы будете потеряны для Вашего народа еще прежде, чем сами отвернетесь от него», — писал он ей в тайном послании. Разочарованный и огорченный молодой адвокат оставил политику и уехал в Гренобль.
Глава 27. А ДАЛЕЕ… КОНЕЦ!
Ферзен и Мерси оставались для Марии-Антуанетты верными и надежными советниками. Вот уже несколько недель Ферзен пытался прорваться в Париж, увидеться с королевой и рассказать ей о новом плане. Речь шла о том, чтобы увезти королевскую семью в Нормандию, где Густав III планировал высадку. Несмотря на то, что королева сгорала от желания увидеть Ферзена, она была против этого свидания, которое было очень рискованным как для него, так и для нее. Все знали, что Ферзен организовывал бегство королевской семьи в Варенн. Тем не менее в начале февраля 1792 года она согласилась на этот визит.
Прибыв в понедельник 13 февраля поздним вечером, он тайно проник в Тюильри в ее апартаменты. Только его личный дневник может поведать нам об этой встрече: «Пройдя к королеве через охрану национальной гвардии, я оказался в ее покоях. Вокруг все спали. Остался здесь». Это все что нам известно об этой интимной встрече.
Ферзен встретился с Людовиком XVI на следующий вечер в десять часов. Ожидая своего спасения от войны, которая назревала, или от европейского конгресса, король отказался от побега. «Это останется между нами, и мы можем говорить свободно, — говорил он ему. — Я знаю, что мой недостаток это слабость и нерешительность, но никто и никогда не оказывался в моем положении. Я знаю, что упустил момент. Это было 14 июля. Нужно было бежать именно тогда, и я хотел этого. Но что поделаешь, когда принц умоляет тебя остаться. Я упустил время, и больше такого момента у меня не было. Я был покинут всеми». Людовик XVI попросил Ферзена повторить представителям европейских держав, что он не свободен и его официальные заявления не имеют никакого значения. Вскоре король удалился, оставив королеву с ее верным рыцарем. Согласно дневнику Ферзена, королева пробыла с ним довольно долго и рассказала ему все детали побега в Варенн. В половине десятого Ферзен ушел. Мы так же ничего не знаем о прощании Ферзена и королевы. Однако доподлинно известно, что он «заставил ее поверить, будто едет в Испанию, и через неделю вернется обратно».
10 марта было получено сообщение о скоропостижной смерти Леопольда. В связи с этим событием развернулись жаркие споры. Бриссо предложил вернуть прежнего министра, Вернио взял слово и заявил: «С трибуны, с которой я говорю, можно легко увидеть советников, которые обманывают короля и готовят заговоры, которще повергнут нас перед Австрией. Я вижу окно, откуда веет ветер контрреволюции. […] Пусть эти обитатели дворца, эти советники знают, что наша конституция защищает интересы короля».
Король и королева ожидали последствий этого ужасного события. Мария-Антуанетта была поражена смертью брата, у нее начались нервные приступы. Принцесса Ламбаль всю ночь провела у ее кровати. На следующий день король, его дети и весь двор приняли траур, который, по обычаю, должен был длиться два месяца. Как только королева пришла в себя и обрела спокойствие, она отправила посланника с депешей к своему племяннику, новому императору Франциску II. Опасаясь доверять компрометирующее послание своему секретному агенту, она просто вручила ему бумагу, на которой было написано: «Доверяйте, дорогой мой племянник, этому человеку». Король добавил: «Я думаю так же, как ваша тетушка». Агенту было поручено описать молодому монарху «ужасное положение», в котором находились король и королева Франции. Война, должен был добавить он, безусловно, будет объявлена жирондистами, которые скорей всего начнут ее, атаковав со стороны Тревы или Кобленца. Посланник просил помощи от имени французских монархов.