Мария Федоровна

Поворот от войны к миру, наметившийся в конце 1916-го — начале 1917 года, способствовал распространению в воюющих и нейтральных странах антивоенных настроений. Представители датских деловых кругов, заинтересованные в скорейшем завершении войны, брали на себя функции посредников-миротворцев. В марте 1915 года директор Восточно-Азиатской компании, крупный финансист X. Н. Андерсен посетил в Берлине германского императора Вильгельма II, с которым был лично знаком. Во время их бесед Андерсен повторил слова Николая II, сказавшего, что «мобилизация была России навязана». Судя по всему, слова эти не произвели на Вильгельма II впечатления. Тогда Андерсен привел доводы, высказанные британским министром иностранных дел Греем: Англия готова достичь согласия с Германией, ведь именно с этой целью ее в 1912 году посетил британский военный министр лорд Холден. Вильгельм II и после этого никакой «склонности к примирению» не проявил. Во время беседы Андерсена с рейхсканцлером Т. Бетман-Гольвегом датчанин подчеркнул, что его миссия была «санкционирована королем Дании с целью достижения общего блага».

После Германии Андерсен отправился в Петроград и был принят Николаем II, с матерью которого, Марией Федоровной, был лично знаком. Во время беседы Андерсен, в частности, заметил, что «хотя в Германии и не наблюдается недостатка в съестных припасах и других предметах первой необходимости, сильно развитая система кредита достигла крайнего напряжения, грозя большими осложнениями». Николай II, в свою очередь, сказал, что военные успехи России не допускают мысли о мире, однако «некоторое время спустя он, Андерсен, может вновь приехать».

Вопрос о сепаратном мире волновал и Александру Федоровну. В своем письме от 14 июня 1915 года, передавая Николаю II содержание разговора с великим князем Павлом Александровичем, она давала собственную оценку этой проблеме: «Павел пил со мною чай и просидел 1 1/4 [часа]. Он был очень мил, говорил откровенно и просто, благожелательно, без желания вмешаться в дела, которые его не касаются, — только расспрашивая о разных вещах. С его ведома я о них и рассказываю. Ну, во-первых, — недавно у него обедал Палеолог и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался выведать у Павла, не имеешь ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, так как он слыхал об этом здесь, и во Франции распространился об этом слух; — они же будут сражаться до конца. Павел отвечал, что он уверен, что это неправда, тем более, что при начале войны мы решили с нашими союзниками, что мир может быть подписан только вместе, ни в коем случае сепаратно. Затем я сказала Павлу, что до тебя дошли такие же слухи насчет Франции. Он перекрестился, когда я сказала ему, что ты и не помышляешь о мире и знаешь, что это вызвало бы революцию у нас, — потому-то немцы и стараются раздувать эти слухи. Я предупредила его, что в следующий раз он услышит, будто я желаю заключения мира».

Отношения между Данией и Россией во время войны, естественно, нашли отражение в переписке Марии Федоровны с сыном. Так, в декабре 1916 года она обращала внимание сына на то, что «Дания уже год тому назад предлагала переправить к себе больных военнопленных, чтобы они были, по крайней мере, хорошо накормлены и остались в живых. К сожалению, однако, им так и не дали никакого ответа… Мне непонятно — почему, ведь это делается из чувства христианского милосердия и не будет ничего стоить, так как датчане подготовили все за свой счет. Я надеюсь, что после твоего приказа военному министру, дело, наконец, сдвинется с места».

Особое внимание уделяла Мария Федоровна и деятельности в России датского Большого Северного телеграфного общества. «Посылаю тебе одну бумагу, — сообщала она сыну, — которую Вальдемар просил показать тебе. Это по поводу Det Store Nordiske Telegrafselskab, которое существует уже почти 50 лет и никогда не вызывало нареканий. Теперь датчан после их лояльной службы в течение всех этих лет совершенно несправедливо одним махом изгоняют из России, как если бы они были разрушителями. Словом, ты увидишь сам, что надо сделать».

В начале 1917 года на аудиенции у Марии Федоровны побывали два датских представителя Трансатлантической компании, учрежденной в России в годы войны, которые информировали императрицу о ее деятельности. Вдовствующая императрица обещала поддержать их интересы. Она хотела написать письмо в русские министерства, с которыми компания намеревалась иметь дело.

Министр иностранных дел Дании Густав Расмуссен, состоявший в 1917–1918 годах на службе в датском посольстве в Петрограде, позже говорил о «всепроникающей протекции датской принцессы». Мария Федоровна активно содействовала продвижению датских прошений, покровительствовала датским предпринимательским интересам, «часто замолвливая словечко» за датских предпринимателей, подвизавшихся в России. Эрик Скавениус охарактеризовал как-то могущественного директора Восточно-Азиатской компании, рыцаря ордена Слона X. Н. Андерсена как «особого представителя двора и вдовствующей императрицы».

«Все это приведет нас к революции…»

Государственная дума возобновила свои заседания. 8 февраля 1916 года император лично явился в Таврический дворец на открытие сессии. Французский посол Морис Палеолог так описывает атмосферу в зале заседаний, когда был отслужен молебен в честь открытия Думы: «Большой подъем настроения в зале. Реакционеры, поборники неограниченного самодержавия обмениваются взглядами, полными раздражения и отчаяния, — как будто Царь, Избранник и Помазанник Божий совершает святотатство. Левые, напротив, исполнены бурной ликующей радостью. У многих слезы на глазах».

Ситуация в стране принимала крайне опасный характер. Императрица-мать переживала за сына и династию.

1 ноября 1916 года в Ставку приехал великий князь Николай Михайлович с письмом, в котором содержалась просьба великих князей убрать Г. Распутина. В тот же день в Думе на первом заседании пятой сессии четвертого созыва с разоблачениями в адрес императрицы Александры Федоровны выступил П. Н. Милюков. Речь была размножена на машинке и разошлась по всей стране. Сам инцидент описан Милюковым в его «Воспоминаниях». «За моей речью, — вспоминал Милюков, — установилась репутация штурмового сигнала к революции». 7 ноября с этой же просьбой — избавиться от Распутина — в Ставку приезжал великий князь Николай Николаевич.

Генерал В. И. Гурко в своей книге «Царь и Царица» писал: «Да, вред, нанесенный Распутиным, огромный, но старался он работать на пользу России и династии, а не в ущерб им. Внимательное чтение писем Императрицы, заключающих множество преподанных Распутиным советов, приводит к убеждению, что среди этих советов, в большинстве случаев азбучных и наивных, не было ни одного, в котором можно усмотреть что-либо мало-мальски вредное для России. Действительно, что советовал Распутин? „Не ссориться с Государственной думой“, „Заботиться о народном продовольствии“, „Беречь людской состав армии до достаточного снабжения войска оружием“».

Великий князь Николай Михайлович, поддерживавший регулярную переписку с императрицей Марией Федоровной, в письме от 30 октября (5 ноября) 1916 года писал ей: «Я не только удовлетворен, но просто на седьмом небе от счастья от того, что выполнил свой долг по отношению к моему Государю и Отечеству; теперь моя совесть спокойна, потому что 1 ноября Ваш сын позволил мне высказать Ему все — в течение двух часов, с 9 до 11 часов вечера. Я, насколько это возможно, щадил Его самолюбие и чувства к Ней (императрице Александре Федоровне. — Ю. К.),однако ничего не утаил и открыл Ему глаза на все безобразия, творящиеся за Его спиной. Он выслушал меня очень внимательно, не перебивая, и, когда мы обсудили все насущные вопросы, Ники трижды с величайшей нежностью обнял меня и поблагодарил за мою откровенность и чрезвычайную смелость».

Великая княгиня Елизавета Федоровна незадолго до убийства Распутина посетила свою сестру императрицу Александру Федоровну. Она попыталась убедить ее удалить от двора Распутина, но в ответ услышала: «Мы знаем, что святых славословили и раньше» и прервала разговор. В ответ Елизавета Федоровна сказала императрице: «Помни судьбу Людовика XVI и Марии-Антуанетты». Слова оказались пророческими.

Как явствует из дневниковых записей Марии Федоровны от 9 (22) ноября 1916 года, в эти осенние месяцы с Николаем II имели беседы великий князь Николай Михайлович, генерал М. В. Алексеев, протопресвитер армии и флота Г. И. Шавельский, великий князь, главнокомандующий войсками Николай Николаевич (младший). Императрица-мать писала: «…Был Георгий (великий князь Георгий Михайлович. — Ю. К.),обсуждали с ним многое до полудня. Надеюсь, что он видит ситуацию в слишком черном свете. Говорил, что мы на пороге революции, поскольку умы взбудоражены, а доверие исчезло. Надеется, что беседы с Ники четырех разных людей откроют ему глаза и принесут свои плоды. Алексеев, Шавельский, Николай (великий князь Николай Михайлович. — Ю. К.)и, наконец, Николаша (великий князь Николай Николаевич. — Ю. К.),которого, по-видимому, было тяжелее и неприятнее всего слушать, сказали ему (Ники) всю правду. Господи, помоги же ему! На Него единственного мы только и можем уповать!»