Мария Каллас

Однако не будем торопить события. Мария с каждым днем все больше и больше сил отдавала искусству, и это вскоре стало приносить плоды. В то лето 1944 года, когда на фронтах Европы кардинально изменилась расстановка сил и предчувствием скорой победы была пропитана атмосфера, она впервые исполнила главную роль в «Фиделио», единственной опере, написанной Бетховеном.

В декорациях величественного античного амфитеатра эта двадцатилетняя девушка слилась со своей героиней; она не играла Леонору, она была Леонорой. Публика, пришедшая послушать эту немецкую оперу, конечно же состояла преимущественно из немцев. Эти вояки доживали последние дни своих побед и вот-вот должны были познать горечь поражения и все связанные с ним унижения и лишения. О скором крахе немцев возвещала Мария посредством своей героини, освободившей своего супруга от оков тирании. Она бросала в лицо оккупантов страстный призыв к свободе… Ее пение настолько впечатлило публику, что по окончании спектакля весь зал аплодировал ей стоя. Под магическим воздействием музыки и вокальной интерпретации образа героини угнетатели и угнетенные смешались в общем восторженном порыве; это был первый триумф Каллас, каких, как мы знаем, впереди ее ждало великое множество.

Этот новый успех Марии и бойцовские качества ее характера вызывали волну зависти. Между певицей и ее товарищами по сцене — это расхожее выражение, не надо понимать его буквально — все больше расширялась пропасть, однако она, кажется, не придавала этому значения. «Эти люди наводят на меня тоску, — говорила она матери, — и я нисколько не боюсь их».

Не было ли это началом печально известной в театральных кругах «звездной болезни»? Нет, она вовсе не ставила себя выше других, а ее порой шокировавшее окружающих поведение можно было объяснить тем, что она понимала свое особое предназначение. Она словно предчувствовала, какую роль суждено ей сыграть в эволюции оперного искусства. Вот почему она отвергала все, что могло отвлечь от достижения поставленной цели или стать препятствием на ее пути. Впрочем, «звездная болезнь» ей будет несвойственна и в будущем. Резкие перепады настроения, вспышки гнева и раздражительность на гребне славы были вызваны отнюдь не манией величия, а, напротив, свидетельствовали о терзавшей ее постоянно неуверенности, что со временем превратилось в навязчивую идею.

Как бы там ни было, Мария не имела в то время возможности заняться восстановлением своего душевного равновесия. Если дамы Калогеропулос сравнительно безболезненно пережили период вражеской оккупации, вскоре на их долю выпали страдания, без которых они предпочли бы обойтись. Однако вначале все складывалось для них как нельзя лучше: немцы наконец разбиты, Греция дышала воздухом свободы. Солдаты союзников прибывали с карманами, набитыми столь любимыми Марией лакомствами. Мария благодарила вновь прибывших своим пением. Она пела с таким же радостным подъемом, как несколько месяцев раньше пела для итальянцев. Короче, на улице Патиссон был праздник…

Но недолго музыка играла. Когда американцы и русские делили в Ялте зоны влияния, они договорились, что Греция останется в западном секторе. Однако, как известно, у Сталина были далеко идущие планы по захвату территорий. Он вынашивал их, когда еще вступал в сговор с Гитлером. Получив Гитлера в качестве противника, Сталин ничуть не умерил свои аппетиты. Он решил наверстать упущенное и направил на захват власти своих коммунистических вольных стрелков. Так, Греция после мук оккупации познала ужасы гражданской войны. 3 декабря 1944 года в исключительно холодную погоду — Мария надолго запомнила этот день, когда ей исполнился двадцать один год, — греческие коммунисты предприняли попытку военного переворота. Довольно быстро они захватили ключевые позиции в столице и потребовали отречения короля от престола. Королевские и английские подразделения сосредоточились в центре Афин вокруг крупных гостиниц и посольства Великобритании, откуда могли контролировать обстановку в городе. И тем не менее произошла нешуточная стрельба. К несчастью, дом на улице Патиссон оказался, что называется, на линии пересечения огня. Если Джекки повезло — ее жених Милтон, будто предвидев подобный поворот событий, переселился вместе с ней в гостиницу «Отель де Парк», находившуюся под надежной защитой греческих и британских войск, то Мария с матерью целых три недели жили без света, отопления и воды. Женщины оказались на грани нервного срыва, поскольку были оглушены не прекращавшейся стрельбой, к тому же из еды у них осталось только несколько банок консервированной фасоли. Можно представить, как такая еда пришлась по вкусу Марии. Кроме того, сцены кровопролитных боев вряд ли радовали взгляд девушки, имевшей двадцать один год от роду. Несмотря на то, что Мария была отнюдь не робкого десятка, но когда однажды вечером увидела труп молодого английского солдата, долго не могла прийти в себя от страха. Со своей стороны, Евангелия, отличавшаяся, как мы успели заметить, в своих воспоминаниях особой эмоциональностью, рассказала нам, что трое мужчин были убиты на ее глазах на крыше соседнего здания. Как всегда она описывала события на грани правды и вымысла. Так, она повествовала, как однажды ночью к ней в дом явился один человек и попросил убежища: речь шла ни больше ни меньше, как о министре внутренних дел греческого правительства генерале Дурентисе, которого коммуниста хотели уничтожить.

Если верить откровениям Евангелии, то они вместе с Марией с угрозой для жизни приютили бедолагу генерала и даже поделились с ним остатками консервированной фасоли. Несмотря на подобную жертву с их стороны, гость остался недоволен и Мария, невзирая на его погоны, тут же поставила его на место.

К радости матери и дочери, генерал-министр покинул их гостеприимный дом несколько дней спустя. И сами они вот-вот должны были быть спасены. Однажды утром какой-то мальчик принес им билет: один английский офицер, любитель бельканто и большой поклонник Марии, пригласил ее вместе с матерью перебраться в британский сектор. Несмотря на то, что хождение по афинским улицам было весьма рискованным предприятием, Мария решила выйти из дома и пойти вслед за общительным мальчуганом. Два дня спустя Евангелия присоединилась к ней в посольстве Великобритании. Именно здесь они встретили Новый год. Здесь же Мария застала приезд энергичного улыбчивого господина преклонных лет в офицерской форме британской армии, курившего легендарную сигару: самого Уинстона Черчилля, который прибыл в Афины для того, чтобы на месте оценить масштабы понесенных потерь. Совершенно ясно, что юная Мария вряд ли могла предположить, что через каких-то пятнадцать лет, уже будучи великой Каллас, во время круиза на роскошной яхте Онассиса она вновь встретится все с тем же Уинстоном Черчиллем в тот момент, когда будет переживать еще более «исторический» момент своей биографии, чем спасение ее родины от коммунистической диктатуры…

После нескольких недель кровопролитных боев греческие правительственные войска при поддержке английской армии одержали победу над коммунистическими повстанцами, и страна наконец смогла вздохнуть полной грудью. Для Марии, напротив, наступили не самые лучшие дни. Как мы уже знаем, дирекция Королевского оперного театра, ссылаясь на ее выступления перед оккупантами, не пожелала оставить ее в труппе. Однако истинной причиной такого решения театральной администрации была удивительная способность Марии настраивать против себя коллег по сцене.

Как бы там ни было, но она оказалась в положении витязя на распутье. Какую из дорог выбрать, чтобы поскорее подняться на следующую ступеньку лестницы, ведущей к славе? Эльвира де Идальго часто повторяла, что земля Италии, словно созданная для вокального искусства, будет для нее тем идеальным полем, где в будущем она сможет пожать самые обильные плоды своего таланта. Однако судьба распорядится по-своему. Выйдет так, что живший в Америке Георгиос Каллас — почти забытый отец — вдруг напомнит о себе. За океаном богатство — именно так, по его словам, случилось и с ним — могло на следующий день обернуться банкротством и наоборот: Георгиосу вновь удалось купить аптеку. Он выслал семье 100 долларов с пожеланием, чтобы его младшая дочь приехала к нему. В то же время посольство Соединенных Штатов уведомило Марию о том, что она рискует утратить американское подданство — не будем забывать, что она родилась в Нью-Йорке — в случае, если она не проведет какое-то время на своей родине. Девушка не стала сопротивляться столь необыкновенному совпадению. Кроме того, она была не прочь уехать подальше от Евангелии, чей постоянный контроль становился для нее все более и более тягостным. В конце концов, ее охватило внезапное желание увидеть своего родителя, которого она едва знала. Как нам уже известно, если она чего-либо хотела, никакая сила не могла заставить ее отказаться от своего желания… И вот было решено, что она едет в Нью-Йорк. Попутно с этим она впервые поступила наперекор воле Эльвиры де Идальго, поскольку та не отступала от своей идеи отправить ее в Италию.

В августе 1945 года Мария, заработав напоследок необходимые для поездки деньги, уложила чемоданы. Мэр Пирея дал в ее честь прощальный обед, на который она отказалась пригласить мать и сестру, словно отрезала пуповину… Вот почему на пристани порта Пирей Эльвира де Идальго в полном одиночестве провожала глазами отплывавший небольшой океанский теплоход «Стокгольм», увозивший Марию и ее мечты…

Глава 4 Певица и ее избыточный вес

На борту корабля, направлявшегося в Новый Свет, мысли Марии в основном были заняты размышлениями об отце. Для нее он был почти мифическим персонажем. Существовавший между родителями разлад по сути лишил ее возможности делить свою привязанность между матерью и отцом, что бывает у большинства детей. Ей мало что было известно об этом далеком родителе. Представление о нем она имела только со слов матери. Евангелия постаралась нарисовать дочери самый нелестный и весьма искаженный портрет отца. В действительности Георгиос Каллас — так отныне мы будем его называть, поскольку вот уже двадцать лет, как он носил эту фамилию, — вовсе не был таким чудовищем, как его обрисовала супруга. Конечно, он был далеко не ангел и ему были свойственны многие недостатки. Полностью лишенный честолюбия, он не хватал звезд с неба; в народе про таких говорят: «Добрый малый», что совсем не устраивало мечтавшую о славе и почете Евангелию. Однако Мария, давая волю своему воображению, хотела поскорее узнать своего отца и изо всех сил приукрашивала портрет этого вполне заурядного мужчины. Совсем недавно она ничего не хотела знать о нем, теперь же с нетерпением ждала встречи с ним. В этом была вся Мария: без особой причины она могла внезапно увлечься человеком, а затем легко отвернуться от него.

За несколько дней до отъезда она еще сомневалась, так ли хочется ей увидеть этого столь недостойного, по словам матери, родителя. Теперь же она считала дни до встречи с ним. Была еще и другая причина, по которой ей хотелось поскорее воссоединиться с отцом: антагонизм на уровне подсознания по отношению к собственной матери значительно усилился за последние два или три года. Когда Мария окончательно сожгла все мосты между собой и членами ее семьи, семейство Каллас можно было с уверенностью сравнить с их знаменитыми соотечественниками — артридами…

Во время путешествия через океан Мария не могла не думать еще об одной своей проблеме: избыточном весе. Ограничения, связанные с войной, повлияли на объем ее талии самым благоприятным образом. Эйфория освобождения с притоком восточных сладостей и американских конфет имела для ее фигуры печальные последствия. Впрочем, существуют противоположные высказывания о том, как она выглядела в то время. Евангелия приписывала ей 110 килограммов; Менегини, ее будущий муж, не намного расходился с ней в подсчетах, поскольку позднее заявил журналистам — если только его слова не исказили газетчики, — что когда он встретил Марию, она весила 105 килограммов. Этот вес, впрочем, указывается чаще всего. Когда Каллас задавали вопрос на эту щекотливую тему, она всегда отказывалась отвечать. Из чего можно заключить, что она без особого удовольствия вспоминала о том, как выглядела в те времена. После многих сопоставлений можно с уверенностью сказать, что приписываемые ей 105 килограммов были некоторым преувеличением; Мария весила в то время всего 95 килограммов. Это свидетельствует только о том, что двадцатидвухлетняя девушка отнюдь не страдала худосочием. До сей поры она не сильно расстраивалась из-за своих пышных форм. Когда в Афинской опере она слышала колкости в свой адрес, то немедленно отвечала тем же. И все же никакие насмешливые замечания не могли умерить ее аппетит.

По мере того как она приближалась к берегам Америки, в ее душу закрадывалось некоторое беспокойство. В глянцевых журналах она видела немало голливудских кинозвезд, и теперь ее мучил вопрос, не станет ли ее полнота препятствием при поиске ангажемента. Однако эти заботы не мешали девушке объедаться в свое удовольствие на борту «Стокгольма».

И вот эта юная особа «в полной форме» — в прямом и переносном смысле — высадилась на берег в Нью-Йорке и попала в объятия шестидесятилетнего немного уставшего от жизни мужчины, изо всех сил старавшегося выглядеть бодрячком, своего отца Георгиоса Калласа. Увы, действительность не совсем соответствовала тому, что Мария представляла себе в мечтах: в отличие от того, что можно было ожидать, если судить по письмам Георгиоса, он не был владельцем аптеки, а работал там в скромной должности начальника отдела. Он жил в тесной квартирке на 157-й улице, а комната, которую он предоставил Марии, оставляла желать лучшего. В приподнятом настроении из-за того, что так кардинально она поменяла свою жизнь, Мария не обращала внимания на несоответствия. Не будем забывать, что Мария прибыла из страны, где бедность встречалась на каждом шагу, а в результате войны стала почти вопиющей. Как могла не восхититься молодая эмигрантка сверкавшим тысячами огней Нью-Йорком с его гигантскими небоскребами, с его роскошными магазинами на 5-й авеню? Конечно, Америка не была ей в диковинку, поскольку она здесь родилась, но ее увезли отсюда еще ребенком. И главное, после всех тяжких испытаний, выпавших на долю ее страны, не знавшая бед Америка на фоне обескровленной Европы, тщетно пытавшейся возродиться, казалась девушке такой ликующей, живой и праздничной! В глазах Марии огни Нью-Йорка светились еще ярче, небоскребы увеличивались в размерах, а магазины на 5-й авеню выглядели еще шикарнее. Мария посчитала сказкой полученную возможность хотя бы одним глазком посмотреть на все эти сокровища; она была счастлива, ее не охватывали тайные мысли и сомнения; такое состояние души было совсем не свойственно Марии и не могло оставаться незамеченным.