Мария, княгиня Ростовская

— В этой ничтожной крепости было меньше ста воинов, мой Сыбудай. Бурундай же положил больше трёх сотен. Если мне придётся платить такую цену за каждый ничтожный городишко…

— И это четвёртая причина, почему тебе не следует принимать предложение урусов. У тебя в войске триста с лишним тысяч голов…

— У меня сто сорок тысяч настоящих воинов, Сыбудай. Остальные — сброд, дерьмо собачье, и ты это знаешь.

— Неважно. Так вот, мой Бату. Никакой урусской дани не хватит, чтобы оправдать чаяния трёхсот тысяч человек. Это может сделать только огромная военная добыча. И очень хорошо, что многие из них полягут под стенами урусских городов. Тем больше будет доля оставшихся.

Старик снова отхлебнул из пиалы, поморщился — чай остыл… Выплеснул содержимое в сторону, поставил пиалу наземь, и тотчас маленький слуга-китаец вновь выскочил из тени, наполнил пиалу чаем и юркнул обратно.

— У тебя нет другого выхода, мой Бату. Твои воины хотят войны. Все хотят, от нашего могучего Джебе-нойона до последнего оборванца в обозе, мечтающего спать с урусскими девками, потому что дома ему не заплатить калыма даже за старую козу.

Бату-хан неожиданно засмеялся, тоненько и визгливо, и Сыбудай заперхал старческим смехом в ответ.

— Тебе тоже хочется молоденьких урусских девок, мой славный Сыбудай?

— Девки меня уже не интересуют, мой Бату. Я жду от этого похода другого.

Молодой монгол поворошил угли, вновь засыпая уже сильно обуглившийся чурбачок, но тот не сдавался, и спустя пару секунд пламя выпыхнуло из-под углей снова.

— Чего же ты ждёшь от него, мой верный Сыбудай?

Старик засопел.

— Я хочу, чтобы ты осуществил наконец то, что задумал твой великий дед Чингис-хан — омыл копыта своего скакуна в водах Последнего моря. А потом вернулся с этой победой в Каракорум и стал наконец истинным Повелителем Вселенной. Не по названию, а по сути, мой Бату. А больше мне ничего не надо.

— Я знаю, мой верный Сыбудай, что ты всегда желал мне только добра, и ни разу ещё не дал плохого совета, — ласково заговорил Бату-хан.

— И не дам никогда, — Сыбудай вновь глотнул из пиалы. — Я уже стар, мой Бату, и скоро, должно быть, встречусь с твоим дедом… Ты моя последняя надежда. Я не хочу, чтобы тебя затёрли твои многочисленные братья и прочие родственнички, давно забывшие про завет Чингис-хана и пекущиеся не о величии монголов, а только о себе и своём брюхе.

Старик отёр лицо полой халата и туда же шумно высморкался.

— И не бойся потерь, мой Бату. Жёны и наложницы твоих славных нукеров нарожают тебе столько воинов, сколько нужно, и даже гораздо больше.

Кони всхрапывали в темноте, переминались, косясь на костры, откуда раздавались гортанные крики, смех и конское ржание. Костров было много, очень много, и даже на открытом воздухе дым щекотал ноздри.

Путята сидел в темноте, силясь унять дрожь, сотрясавшую его тело, несмотря на тёплую волчью доху. Надо решаться, вот что… Это его шанс, и другого, вероятно, не будет.

Путята Сухинич был крепко обижен на судьбу. Сын незнатного боярина, он всю жизнь подвизался на самых малозаметных местах, не приносивших ни почёта, ни богатства. Ей-богу, ключники, так те хоть украсть могут… Им же помыкали все, кому не лень, как будто он не сын боярский, а холоп у князя Юрия. И в посольство рязанское он попал случайно — взяли, дабы не брать холопа-конюха для пригляда за лошадьми. Ладно…

Путята полагал, что судьба всегда даёт человеку шанс, и важно не упустить его. Слуга князев… Хватит. Вот он идёт, великий и страшный воитель, которого сами поганые… нет, нет, славные воины-монголы называют Повелитель Вселенной. А что, вполне даже возможно. С такой-то силищей несметной почему бы не дойти до Последнего моря? И уж всяко не соперник этому Батыге… нет, нет, величайшему из величайших Бату-хану князь Юрий Ингваревич Рязанский. Раздавит походя…

Вот он, его шанс. Надо предложить свои услуги хану Батыю, покуда это не сделал кто-то другой. Не может быть, чтобы хан не нуждался в своих людях в чужой стране, тем более во вражьем стане. И сделать это надо сегодня же. Сейчас же.

Путята встал, плотнее запахнув шубу, сжав зубы, чтобы не стучали. Чего это так холодно-то?

Костры вокруг шатра Бату-хана располагались правильным кругом, и издали казалось, что шатёр стоит в огненном кольце.

Рослые, закованные в сталь воины разом возникли перед Путятой, в грудь ему упёрлась острая сталь.

— Мне нужно к Бату-хану! — заявил Путята, стараясь, чтобы голос не дрожал, но это ему не удалось — Бату-хан, понял?

Монгольский нукер убрал от груди Путяты клинок, и стражники заговорили меж собой на своём языке. Вот досада, подумал Путята, ни слова не понимаю. Надо срочно учить ихний поганый язык… тьфу ты, вырвалось. Вслух бы не ляпнуть когда…

Один из нукеров повернулся и скрылся в шатре Повелителя. Понятно, побежал докладывать.

Шатёр распахнулся, и тот же монгол появился в сопровождении чернявого человечка неопределённого роду-племени, одетого пёстро и разномастно.

— Ты есть урус из Рязани? — спросил по-русски человечек, выговаривая слова с сильным булгарским акцентом.

— Я состою при посольстве рязанского князя Фёдора, что нынче прибыл к вам! — Путята постарался придать себе хоть какой-то солидный вид.

— Какое дело у тебя к Повелителю Вселенной? — продолжал допрос человечек.

— О том позволь сказать лично величайшему Бату-хану, почтенный.

Толмач, или кто он там, ухмыльнулся.

— Дело твоё, урус. В шатёр Величайшего из Величайших часто приходят разные люди. Вот выйти удаётся далеко не всем.

Человек что-то сказал охранникам-нукерам, один из них, похоже, старший, кивнул. Чьи-то руки грубо распахнули шубу на Путяте, обшарили с ног до головы, попутно отцепив меч и кинжал вместе с поясом и заодно ненавязчиво избавив рязанца от кошелька и прочих ненужных металлических предметов.

— Проходи, урус.

Путята, изо всех сил стараясь подавить дрожь, вступил под своды шатра, в сопровождении двух дюжих нукеров. Большинство светильников были уже потушены — Повелитель Вселенной, похоже, готовился отойти ко сну — и оттого своды шатра утопали в полумраке.

У золотой жаровни сидел молодой монгол в жёлтом китайским халате и шапочке с шёлковой кисточкой. Нукер хотел подтолкнуть рязанца, но Путята опередил его, распростёршись ниц. Эту позу он успел подсмотреть у какого-то важного монгольского начальника.

— Приветствую тебя, Повелитель, величайший из величайших!

Толмач заговорил, негромко и чётко, переводя. Бату-хан сощурился, заговорил в ответ.

— Величайший Бату-хан тоже приветствует тебя, и надеется, что твоё дело достаточно важно для того, чтобы оправдать его прерванный отдых.