Марк Аврелий. Золотые сумерки

Неужели по неведению или, не умея оберечь наперед, или не давая возможности исправить, допустила бы зло природа целого?! Неужели по немощи или по нерасторопности она так промахнулась, что добро и худо случаются равно и вперемежку и с хорошими людьми, и с дурными? Ведь, если приглядеться, смерть, рождение, слава, безвестность, хворь, здоровье, боль и наслаждение — все это случается одинаково и с хорошими людьми, и с дурными. Так что все это ни прекрасное, ни постыдное. Следовательно, не добро это и не зло, но круговорот, обращение космоса.

Что же сетовать не неизвестность, когда нет неизвестности…»

Мысли неожиданно сбились на коварство германцев, на их скудоумие и детскую доверчивость к ржанию белого коня, к воплям каких-то Ганн.

Мир порочных страстей держится не на вере, а на суеверии, но и это не зло, а всего лишь стадия, момент вращения. Здесь по издавна воспитанной привычке укорил себе — ничего личного в записях, ничего обидного по отношению к другим существам, пусть даже это будут германцы. Глупый, к слову сказать, народ, дерзкий, похожий на чернь, промышляющую мелким разбоем на Бычьем рынке в Риме. Но все же и они люди.

Отписавшись, в сумерках обошел окрестности, посетил пост в начале просеки, ведущей в сторону Карнунта, прорубленной скрытно, с расчетом значительно сократить путь до места предполагаемой высадки. В темноте собрал военный совет.

Пора было принимать решение — двигаться ли далее на помощь Авидию Кассию или, как мечталось в феврале, свернуть в сторону Карнунта?

Как предощущал, так и вышло. Всем было позволено говорить открыто, но искренности, настойчивости в отстаивании своего решения так и не добился. Никто, даже прямой и жесткий Септимий Север не отважился честно и однозначно сказать, что думает. Каждый пользовался знакомыми оборотами — «с одной стороны, с другой стороны», «в общем и целом», «конечно, было бы не плохо, однако…».

Все эти увертки, побочные рассуждения преследовали единственную цель — снять с себя ответственность и повесить решение на принцепса.

Марк не мог не подивиться про себя. В который раз убедился — вот они, граждане, так жаждущие свободы, вот их отвага и решимость, чувство гражданской ответственности, которые должны были помочь им объявить свое неподкупное и нелицеприятное мнение! Каждый помалкивает, оглядывается на цезаря, пытается отгадать, к какому решению склоняется принцепс. Это лучшие из лучших! Дай им волю, в момент перегрызутся — Авидий Кассий с Публием Пертинаксом, Септимий Север с префектом претория Приском, а в Риме Цивика с Цинной.

В конце Марк заявил, что следует подождать до полуночи. Далее распорядился — солдатам отдыхать, оружия и доспехов и доспехов не снимать, личную поклажу не распаковывать, со стороны реки выставить усиленные караулы, тягловых животных из повозок не выпрягать.

Это были долгие, изматывающие часы. Марк Аврелий запретил людям, присланным префектом лагеря ставить для себя палатку. На крик не сорвался, однако вел себя нервно, вид имел мрачный, брови насуплены. Терзал себя, с ехидцей выпрашивая помощи у философии, у знаменитых мудрецов древности. Что же вы, умники, посоветуйте, как быть? Куда вести легионы? Трибуны, даже командиры легионов не решались лишний раз подойти к нему, всегда славящемуся вежливым обращением, умением выслушать собеседника, вникнуть в просьбу. Поздней ночью в лагере навели суматоху конные, прискакавшие со стороны Карнунта. Доложили — на той стороне у квадов непомерный шум, мычат быки, ржут кони, да так голосисто, многоголосо, будто их там тыщи на водопой привели.

Далее Марк расспрашивать не стал. Вновь укрылся в экипаже, некоторое время прикидывал и так и этак. (Феодот вновь занял свой пост.) Досадливо поморщился — ах, до писанины ли сейчас!

Выругавшись, помянув назойливых, аидовых демонов, успокоился.

Мысли потекли ровнее. Что делать, как поступить? Вот, например, пересидит он здесь, в лесу, оставит армию не у дел, а сарматы тем временем разгромят Авидия. Чем в эти минуты могло помочь знание? Научит, вселенский логос, дай знак, уйми сердце! Недобрыми словами помянул свихнувшегося на суеверии Иеронима. Вот было бы здорово, сумей он как в сказке обернуться невидимкой, метнуться на противоположный берег, проникнуть в мысли коварного Ариогеза, в точности определить, на что решился этот взбунтовавшийся дерзкий князек. Трезво, с присущей ему обстоятельностью взвесил и эту возможность. С горечью решил, что даже если изловчится проникнуть в мысли царя варваров, все равно полной уверенности не будет. Даже при таких благоприятных обстоятельствах придется действовать в мысленной полутьме, на ощупь. Брать на веру все, что варится в сердце у Ариогеза, а что у того может вариться, кроме дерзости, нахальства, безрассудства и скудоумия — неразумно. Здесь таилась загадка, но поиск ответа Марк оставил до лучших времен. В полночь собрал легатов и объявил — утром обоз и вспомогательные части пусть не спеша следуют в сторону Аквинка, а легионы проведут следующий день в этом же лагере.

Приказ высшие командиры выслушали молча, тут же разошлись, и с осветлением горизонта центурии Пятого Флавиева, Двенадцатого Молниеносного, Четырнадцатого Германского Сдвоенного легионов занялись обустройством лагеря. Тут же с рассветом со стороны Карнунта вновь налетели конные, объявили, что германцы числом видимо — невидимо, оседлали реку выше города и в трех местах, отстоящих друг от друга на несколько миль, выбираются на римский берег. Приграничные когорты уже вступили с ними в бой, но сил не хватает, и командир Двадцать первого Стремительного легиона Клувий Сабин приказал отступать в направлении летнего вспомогательного лагеря. Тут же последовал приказ главным силам собираться в поход, и уже через полчаса, изменив направление на противоположное, первая центурия Пятого Флавиева легиона вышла на просеку, напрямую выводящую к Карнунту.

Солнце в тот день жарило неумолимо. Лесная прохлада спасала от зноя, но не давала покоя мошкара и слепни, тучей висевшие над шагавшими легионерами. Места, по которым продвигались войска, были болотистые, грунт, а кое — где и гати, проминались под ногами, за плечами на вилообразном шесте чуть меньше сотни фунтов груза* (сноска: Римский фунт равнялся 327,4 грамма.) С такой тяжестью от слепней и комарья не отобьешься, не нашлепаешься. К тому же центурионы совсем озверели, подгоняли палками.

В полдень прискакал гонец от командира Двадцать первого легиона и уже более внятно, по карте прояснил общую картину вторжения. Оказалось, «видимо — невидимо» лишь в слабой степени отражает ту степень опасности, какую в действительности представляли многочисленные орды германцев, выбравшиеся на правый берег реки. Шли они нестройными толпами, впереди выходцы с севера. Причем при всей на первый взгляд неорганизованности воинской массы, германцы сразу позаботились выставить заслон на государственной дороге, ведущей в сторону Аквинка, так что, если бы Марк решил вернуть легионы к Карнунту, ему пришлось пробиваться к главному городу провинции сквозь многочисленные отряды врагов. Теперь германцы решительно подбирались к малому лагерю. Легат Сабин сообщал, что сможет продержаться не более дня — двух, так как на одного римлянина приходилось до четырех варваров.

В ответном послании император приказал легату твердо оборонять лагерь, перекрывавший ордам варваров доступ вглубь провинции. На словах потребовал передать — не для того мы так тщательно выбирали место для обороны, насыпали валы, возводили башни, укрепляли подходы к ним, чтобы в решительный момент при виде толпы бородатых дикарей ты отступил от реки. Принцепс потребовал любой ценой связать германские дружины боем, стойко держаться до тех пор, пока главные силы не развернутся и не ударят во фланг и тыл германцев. Пусть Сабин знает, император спешит на подмогу.

На словах просил передать — ждите нас к утру.

Колонна шла весь день, к вечеру высланные вперед конные заставы обнаружили германских всадников, шарящих по окрестностям, сжигающих поместья, селения, угоняющих пленников за реку. Ночь провели на заранее подготовленной возвышенности. Коннице было поручено вылавливать и уничтожать мелкие отряды варваров, захватить пленных, а Катуальде и Агнедестрию было предписано выпустить верных людей, которые бы не побоялись в открытую появиться в стане врага и объявить, что повернувший назад, к Карнунту, император обложен как медведь в берлоге, а высланный им на помощь Двадцать первому легиону отряд поголовно уничтожен. Другим лазутчикам были поручено принести сведения противоположного характера — будто Марк спешно возвращается по главной дороге и уже успел в клочья разметать выставленные против него заслоны. Затем был отдан приказ плотно накормить солдат — завтра с марша в бой. Костров не зажигать, пусть насытятся всухомятку, вина на раздачу не жалеть, выдать самое лучшее, фалернское.