Марк Бернес в воспоминаниях современников
Шрифт:
— Послушайте, товарищ Пуговкин, подвезите меня до центра.
— Мне ненадолго машину дали — ну ладно, садись.
У Марка Бернеса была одна особенность: его не узнавали на улице. Есть такие артисты, на которых люди смотрят и не могут понять, кто это. На концертах, разумеется, узнавали, а на улице проходили мимо {101} . И я его не узнал. Мы едем в машине и разговариваем. Он спрашивает меня:
— Скажите, трудно сниматься в кино?
— А как ты думаешь? — говорю я. — Конечно, не просто. Это же тяжелый труд!
—
В то время уже прошли его известные фильмы, и «Истребители» в том числе. Бернес был популярнейший артист. Ходил в кепке. Потом кепки называли «бернески». И я сшил себе кепку и так кепошником и остался на всю жизнь.
Я обернулся к Марку Наумовичу и прямо в лицо ему говорю:
— Дорогой мой, чтобы сниматься в кино, надо хотя бы внешние данные иметь!
Подъезжаем к «Аквариуму», машина останавливается, Бернес говорит:
— Вы разрешите мне еще две остановочки проехать?
Я разрешил. Позволил, так сказать, ему две остановочки на моей машине проехать, потом вышел из машины, хлопнул дверцей, так и замер:
— Боже мой, так это же Бернес!
Первая слава понесла меня по молодости лет. На следующий день я прихожу в киностудию и уже в проходной мне сообщают:
— А вас спрашивал Бернес.
Потом еще несколько человек:
— Вас Бернес разыскивает.
Когда мы наконец встретились, Бернес сказал:
— Да, вы взрываетесь моментально. А я потом думал, куда его понесет дальше?!
С тех пор у нас были не то, чтобы приятельские отношения, но какие-то доверительные. Звал он меня «крестьянин». А я всю жизнь знал, что такое субординация. Месяца за три до своей смерти он позвонил мне:
— Слушайте, крестьянин, давайте попробуем выступать вместе? В Киев предлагают приехать. Интересно, сделаем сборы или нет?
— Давайте, — согласился я, — а что я должен делать?
У меня был номер: я читал лекцию, подражая Аркадию Райкину, а потом показывал кусочки из фильма «Свадьба в Малиновке». До этого мы уже выступали с Бернесом в Калининграде, где его хорошо знали. Марк Наумович пел песню про фонарики: «Просто я работаю волшебником…» [22] Успеха не было. Мы стояли с женой за кулисами, Бернес выходит со сцены, и я ему говорю:
— Вы меня извините, я из крестьян. Но мне кажется, что вы неправильно построили свое выступление. Это же Калининград — город войны. Вас здесь знают по песне «Темная ночь». И когда объявляют: Марк Бернес, зрители думают, что сейчас вы споете именно эту песню. А вы поете о фонариках. Это только после «Темной ночи» вы можете петь про фонарики. Но закончить вы должны «Шаландами». И будет успех.
22
Явная ошибка памяти, так как в песне «Я работаю волшебником» (на стихи Л. Ошанина) нет упоминания о каких-либо «фонариках».
На другой вечер он сделал так, как я сказал, и был громадный успех. Проходя мимо меня, Марк Наумович похлопал меня по плечу и сказал:
— А вы — Станиславский.
И вот прошло немного времени, мы снова поехали на выступление. Выступали на стадионе, народу — масса. Я что-то рассказывал в маске. Вроде бы лекцию читал. Потом снял маску и начал
рассказывать свою биографию, потом о фильме «Свадьба в Малиновке». Меня очень жиденько приняли. Бернес стоит за кулисами. После выступления говорит мне:— Крестьянин, у вас репертуар неправильно составлен!
— Как неправильно?! — удивляюсь.
— Что же вы в маске читаете лекцию, снимаете маску, снова биографию рассказываете. Вы снимите маску и начните рассказывать, как вы пришли в кино. После этого — «Свадьба в Малиновке». И уйдете под аплодисменты.
Я сделал, как он советовал, и имел большой успех. Проходя мимо Бернеса, я бросил ему:
— А вы — Немирович-Данченко.
Когда он пригласил меня в Киев, я спросил:
— А что мне делать?
У меня материала не было. Я только начинал на сцене.
— О кино будете рассказывать. Крестьянин, много текста. Приедете, разберетесь. Вам платить за это будут.
— Я хоть и из крестьян, — обиделся я, — но могу вас послать куда-то и вообще могу не поехать.
И положил трубку. Через полчаса — звонок, жена моя поднимает трубку.
— Скажите, это квартира Ивана Михайловича Москвина? — спрашивает Бернес.
— Да, — подыграла она.
— А нельзя его к телефону?
— Сейчас посмотрю. Если он свободен, то подойдет.
— Что вы расшумелись? — сказал мне Марк Наумович. — Чего вы не знаете? Что говорить? Я вам подскажу потом. А то сразу — на дыбы! <…>
Такой интересный диалог был у меня с Бернесом. У него был очень своеобразный юмор. Не лобовой.
Марк Наумович Бернес любил разыграть. Был такой артист Марк Перцовский, в Театре Советской Армии. Приезжает он на съемку. Бернес сидит, гримируется. Перцовский ворчит:
— Вот черт, и буфет закрыт, и покурить негде взять.
Бернес говорит:
— Я сейчас сбегаю.
— Спасибо тебе, ну сбегай, — попросил Перцовский.
Бернес сбегал, купил сигареты, отдал Перцовскому и сел снова гримироваться. А Перцовский ходит вокруг, смотрит. И вдруг до него дошло, что это Марк Бернес. Опять извинения начались.
Поехали мы с ним в Киев и имели там успех. Это было за три месяца до его смерти.
Бернес был из тех людей, которых называют «самоеды». Его жена [то есть первая жена Бернеса. — К. Ш.] умерла от рака. Марк Наумович только об этом и думал. Самоедом он был и в своих ролях. Правда, я тоже сейчас пришел к такому возрасту, что становлюсь самоедом.
Я уехал на съемку, долгое время не видел Марка Наумовича, но знал, что он тяжело болен. И вот его похороны. А я снимался в сказке А. Роу, под Москвой. Сказал Александру Артуровичу, что должен поехать {102} .
Прощание проходило в Доме кино. Я вхожу и слышу — звучат его песни. Я на колени опустился, слезы не мог остановить. Марк Наумович завещал, чтобы на его похоронах звучали его песни. <…>
Накануне моего восьмидесятилетия наш коллектив Киноцентра открыл музей… [23]
23
Имеется в виду музей, посвященный жизненному и творческому пути М. Пуговкина при Киноцентре Михаила Пуговкина.