Марк Захаров - 'Я - главный самец в львином прайде'
Шрифт:
– Да, конечно, я так и не решился поставить древнегреческие пьесы. Да и с Шекспиром у меня не сложились отношения. Хотя перед "Тилем" были поползновения распределить роли в "Двенадцатой ночи".
–
– Ну, если с большим успехом дело пройдет, придется ревность в себе подавлять. У нас Янковский как-то уезжал во Францию играть... И я все ждал: а что же потом будет? Ничего, поехал, поиграл и вернулся.
– Это была постановка на русском языке?
– Нет, на французском.
– А что, Янковский хорошо говорит по-французски?
– Не думаю.
– Что же он там делал?
– Вот и для меня это остается неразрешимой загадкой. Но я так радовался, что его пригласили во Францию.
– А были в истории "Ленкома" какие-то кризисные внутренние моменты?
– Вы знаете, они в основном были связаны с отношениями с властью, когда
меня вызывали на всякие горкомы. Ерунда всякая - за пропаганду рок-музыки, за ошибки в формировании репертуара.– Какой же это кризис? Это, наоборот, должно бодрить. Я имею в виду внутренний кризис, какой был у Эфроса со своими же собственными артистами, с которыми он сделал лучшие свои спектакли. Или у Станиславского с артистами МХАТа на определенном этапе.
– Кризис с артистами? Даже не знаю...
– Неужели ни разу ни Чурикова, ни Караченцов, ни Абдулов не пришли к вам и не сказали: что-то мы не так делаем?
– Я боюсь, что, ответив на ваш вопрос, я угожу в "светскую хронику". Конечно, у нас всякое бывает. Но я предпочитаю, чтобы это оставалось тайной. Это и должно оставаться тайной.
– Это оставляют тайной, а иногда не оставляют. Иначе не было бы "Театрального романа" Булгакова.
– Помните чудесную фразу из Шукшина: и в приступе дурной правды он сказал ему, что его жена живет с агрономом. Зачем же я вам буду про агронома?
– В общем, приступа дурной правды не будет?
– Боже мой, Марина, я же столько вам всего рассказал.