Маркс и Энгельс

Вещи Карла, Женни, всех детей и даже Ленхеи были давно заложены в ломбарде. Не было больше денег не только на то, чтобы оплачивать взятый в лучшие времена напрокат рояль, но и рассчитаться с мясником и булочником. Попытка расплатиться с одними долгами влекла новые. Нужно было изловчаться, хитрить, просить об отсрочках, чтобы предотвратить выселение из квартиры и накормить детей. Здоровье Карла было надорвано. Тело покрылось карбункулами, начались тяжелые недомогания, связанные с застарелой болезнью печени. Раздражительность возрастала тем больше, чем мучительнее тянуло его к работе над продолжением книги по политической экономии. Нищета порождала горестные вспышки.

Нередко день начинался с подсчета долгов, не терпящих отлагательств с оплатой.

Нервы Женни больше не могли выдержать непрерывного напряжения. Она часто плакала и теряла самообладание. Как-то в комнату родителей вошли Женнихен и Лаура. Лица девушек были необычно серьезными и решительными.

— Я достаточно взрослая, чтобы помогать своей семье, — сказала Женнихен. — Вы не захотели зимой, чтобы я поступила в театр. Это к тому же оказалось нелегко, да и не знаю, достаточно ли я талантлива, чтобы быть на сцене. Теперь мы обе решили искать место гувернанток.

— В этом нет ничего плохого, — вмешалась Лаура, — нам пора зарабатывать. Пожалуйста, Мавр и мамочка, не возражайте.

— Нет, нет, — в слезах ответила Женни, — вы обе еще так молоды, вам надо учиться. Я знаю, чем помочь. Разреши мне, Чарли, продать твою библиотеку.

Карл любил свои книги, он привык к ним. Они были всегда его послушными и верными помощниками, со мйогими из них он странствовал с юности. Не признавая фетишей и не привязываясь к вещам, Карл делал исключение только для книг. Книги были для него насущной необходимостью, такой же, как хлеб и вода. Как ни было ему тяжело, Карл согласился на то, чтобы жена продала библиотеку. Однако не нашлось покупателя.

Энгельс пришел на помощь другу и его семье, выслав деньги, и на короткое время обитателям дома № 9 на Графтон Террас стало легче жить.

В Лондоне было, как никогда, шумно в это лето. Позади Хрустального дворца вырос квартал наскоро построенных на одном из пустырей павильонов. В июне там открылась Всемирная промышленная выставка. Вереницы карет, наемных кебов, толпы людей направлялись со всех сторон столицы посмотреть все то, что было привезено из разных стран напоказ, ради купли, продажи и рекламы.

В июльские дни на Графтон Террас прибыло коротенькое письмецо. Лассаль извещал о своем приезде в Лондон на Всемирную выставку и обещался быть в тот же вечер. Узнав об этом, Женни разволновалась. Ей не хотелось, чтобы Лассаль заметил, какая нужда господствовала в ее доме. Лаура и Женнихен побежали в цветочный магазин, и скоро маленькая столовая на Графтон Террас совершенно преобразилась. Женни достала из комода недавно выкупленные из ломбарда старинные скатерти шотландской работы и кое-что из посуды. Она внимательно осмотрела дочерей. Молодость и свежесть служили им великолепным украшением. Женни принарядилась, набросив материнскую кружевную шаль поверх старого поношенного платья. Лассаль вовсе не заметил следов бедности в этом гостеприимном, приветливом семействе.

С тех пор как в начале века лорд Дэнди посвятил всю свою жизнь возведению в культ мужского туалета и приобрел много последователей, Англия считается первой страной по искусству наряжать мужчин. Лассаль, и до этого щеголь, приехав в Лондон, отправился на Бонд-стрит, где приобрел все самое модное, начиная от зонта, превращающегося в трость, и кончая сюртуками и шляпами всех фасонов.

Надушенный эссенцией лаванды, блестящий, как его цилиндр, Лассаль обнял Карла, называя его «дорогим другом», затем красиво склонил перед Женни и ее старшими дочерьми густо смазанную душистым маслом голову.

— Ничего не поделаешь, нужно всегда выставлять себя богатым человеком, это все идет на пользу нашему, общему делу. Деньги при всей мерзости, которую они порождают в руках буржуа, великая сила, когда они в кармане социалиста. На днях одно дельце обошлось мне в пять тысяч талеров. Что же, потери неизбежны, когда приходится быть также дельцом. Хорошо тебе, Карл. Ты занят только теоретической работой и поэтому свободен. Я же и теоретик и практик. Ну, подумайте сами: с одной стороны — моя внешняя форма…

— Да, ты похож на прирожденного барона, — сощурив глаза и не глядя на Женни, чтобы не рассмешить ее, сказал Карл.

— Кому, как не тебе, имеющему жену баронессу, знать это, сказал весьма довольный Лассаль, так и не заметив насмешки в тоне Маркса. — Вы ведь знаете, — продолжал он, — что я посетил Цюрих. Это была поистине триумфальная поездка. Рюстов, Гервег и много других замечательных людей приветствовали меня. Затем Италия. Я дал немало советов Гарибальди. Результаты тотчас же сказались.

Лассаль встал, он был в упоении. Голос его звучал неестественно, он некрасиво размахивал руками, прохаживаясь по комнате. Всем стало неловко, но он этого не замечал.

Лассаль бесцеремонно отнимал у Карла его время, утомляя неуемными разглагольствованиями о себе, своих достоинствах и преуспеянии. Как-то он явился, когда Женни была одна дома, и тотчас же доверил ей под величайшим секретом свои сугубо важные дела мирового значения.

Лассаль подробно описал Женни свой план, который, по его словам, он как представитель немецкого революционного рабочего класса изложил не только Гарибальди на острове Капрера, но и в Лондоне, теперь самому Мадзини.

— Вы, верно, очень устаете от столь больших и ответственных дел? — с едва уловимой иронией спросила Женни.

Лассаль не заметил насмешки в тоне собеседницы и ответил важно:

— Еще бы!

Женни поспешно отвернулась, чтобы гость не видел ее лица. Она беззвучно смеялась.

Ленхен презирала его не только за самоуверенность и самовлюбленность, но и за эгоизм и обжорство.

Целыми часами Лассаль просиживал на Графтон Террас, часто к отчаянию всех обитателей маленького дома, которых он отрывал от занятий. Нередко Карл и Женни открыто высмеивали ни на чем не основанные политические прожекты Лассаля и его утомительную спесь.

Чем больше Маркс и его жена высмеивали «теории» Лассаля, тем сильнее было его бешенство. Он не находил больше аргументов. Напористость и многословие не имели никакого успеха на Графтон Террас.

— Если бы мы не были в таком ужасном положении и этот субъект не забирал у меня так много времени и тем не мешал работе, он доставил бы мне истинно царское развлечение. Жаль, что Фридриха нет с нами. Послушав Лассаля, он по крайней мере целый год мог бы веселить в Манчестере всех наших друзей, — сказал как-то Карл, когда поздно вечером остался, наконец, после многочасовой беседы с Лассалем наедине с женой.