Маркс против марксизма

Творцы научного социализма в любом случае не склонны были трактовать коммунизм как идею. Их критическое отношение к любым идеям, якобы живущим в истории своей самостоятельной жизнью, хорошо известно. Коммунизм для них — не идея, неизвестно откуда взявшаяся, а лишь иное название реально происходящей борьбы пролетариата с капиталом. Как любая общественная борьба, она движима определенным классовым интересом, что, впрочем, не всегда отчетливо осознается ее участниками. Рабочее движение — не исключение из этого правила. Задачей социализма как науки, по мнению Маркса и Энгельса, является не построение идеальной модели будущего общества, а доведение до сознания рабочих того, в чем действительно состоит их классовый интерес, в чем заключена подлинная цель пролетарского движения.

Свое понимание этой цели, названное ими научным социализмом, они противопоставили тем социалистическим воззрениям своего времени (во многом сохранившимся и в наши дни), которые усматривали ее в борьбе рабочих за сокращение рабочего дня, повышение заработной платы и ряд других чисто экономических уступок со стороны капитала. Возможно, для отдельных групп рабочих в разных странах эти уступки представляют собой вопрос насущной и самой первой жизненной необходимости, которым, разумеется, не может пренебрегать ни одна партия, называющая себя социалистической. Но не в этом состоит конечная цель этого движения, если рассматривать его в общемировом масштабе. Такой целью, как полагали основоположники научного социализма, может быть только освобождение человека от самой необходимости быть наемным рабочим, принадлежать к какому-то классу — тем более к тому, для которого единственным условием выживания является продажа им своей рабочей силы.

Классовый интерес рабочих как международного движения и состоит в том, чтобы перестать быть классом, стать просто сообществом свободных и равных в своем труде и общении людей. В той мере, в какой этот интерес осознается в качестве конечной цели всего пролетарского движения, оно — это движение — обретает характер коммунистического движения.

До того как социализм получает свое научное объяснение в реально происходящем практическом движении, он предстает в сознании людей как всего лишь идея, по большей части утопическая. Многочисленные социалистические идеологи предпочитают судить о социализме с позиции скорее абстрактно понятой справедливости, чем практического интереса определенного класса. Для них социализм — всего лишь моральный постулат, пусть возвышенный и благородный в своих притязаниях и намерениях, но весьма далекий от жизненных запросов большинства людей. Он — область мечты и фантазии о будущей счастливой жизни, которые сопутствовали людям на протяжении всей их сознательной истории. И только для рабочего класса, по мнению Маркса и Энгельса, социализм стал не утопической грезой, а единственно мыслимым теоретическим решением его жизненно-практической проблемы. С этого момента он обретает характер уже не идеологии или утопии, а научной теории.

Для людей, не придерживающихся классового подхода к объяснению идейных образований, социализм наряду с консерватизмом и либерализмом так и остается одной из наиболее влиятельных современных идеологий. По мнению, например, И. Валлерстайна, каждая из этих идеологий представляет собой один из способов утверждения того нового мировоззрения, «которое мы называем современностью» [68] , или, иными словами, содержит в себе особый проект современного общества («проект модерна»), которое должно прийти на смену старому. Все они были вызваны к жизни великими потрясениями Французской революции, пытаясь каким-то образом справиться с вновь возникшими обстоятельствами. Первой по времени стала «консервативная реакция» на Французскую революцию, стремившаяся хоть как-то минимизировать ущерб от ее последствий и воспрепятствовать происходившим переменам. Затем последовал либерализм, ставший в оппозицию к консерватизму и сделавший современность своим знаменем. Последним был социализм, который, согласно Валлерстайну, выделился в самостоятельное идеологическое течение с 1848 г. (год выхода в свет «Манифеста Коммунистической партии»), поскольку до того, считая себя также наследником Французской революции, мало чем отличался от либерализма. Заметим, что рождение социализма как особой идеологии приравнивается здесь к возникновению рабочего движения и коммунистической партии.

68

Валлерстайн Иммануэль. После либерализма. Пер. с англ.

М., 2003. С. 76–77.

В качестве критики настоящего с позиции более радикального и ускоренного исторического развития социализм находится в оппозиции к либерализму. Главное в каждой из идеологий, как считает Валлерстайн, — это «против кого они выступают» [69] , ибо только наличие противника придает им характер сплачивающего и объединяющего идеологического учения. В настоящее время — в результате структурного кризиса капиталистической мироэкономики и ее перехода в какое-то совершенно новое состояние, сравнимого с крупной «бифуркацией» с неопределенным исходом, — судьба всех этих идеологий, уже сейчас заметно сблизившихся между собой, оказывается под вопросом. Возможно, на смену им придет какая-то совершенно новая идеология. «Мы не можем прогнозировать мировоззрение (мировоззрения) системы (систем), которая возникнет на развалинах нынешней. Мы не можем сейчас вести речь о тех идеологиях, которые возникнут, или о том, какими они будут, если они будут вообще» [70] .

69

Там же. С. 79.

70

Там же. С. 91.

Можно согласиться с тем, что социализм есть критика либерализма, а в его лице современности, которую либерализм берет под свою защиту. Но вот от имени кого все же ведется эта критика? Можно ли считать эту критику научной или она основана на субъективном недовольстве тех, кому просто не повезло в настоящем? Что вообще означает эпитет «научный» применительно к социализму? И где проходит граница, отделяющая в теории социализма ее научный элемент от элемента идеологического? По всем этим вопросам, разумеется, не существует однозначного мнения.

Хорошо известно, что Маркс и Энгельс считали идеологию ложным, искаженным отражением действительности. Свою собственную задачу они видели в замене любой идеологии наукой. Отношение к идеологии в наше время, конечно, отличается от того, каким оно было во времена Маркса, уже не несет в себе прежнего негативист-ского смысла, отрицавшего право на существование всего, что не является наукой. Но этим не снимается принципиальное отличие идеологии от науки. Западные и русские марксисты, реабилитировавшие понятие идеологии применительно к марксизму, проблему соотношения в нем науки и идеологии, на мой взгляд, так и не решили, закамуфлировав ее понятием «научная идеология». Для самого Маркса подобное словосочетание столь же неприемлемо, как, например, выражения типа «народное государство», «казарменный коммунизм» и пр. Идеология несовместима с наукой хотя бы потому, что, будучи классовым сознанием, лишена достоинства «всеобщего знания». В отличие от науки, руководствующейся поиском общей для всех истины, идеология выражает интересы отдельного класса, которые она, правда, выдает за всеобщий интерес, абсолютизирует и увековечивает его. В этом и состоит, собственно, ложь любой идеологии [71] .

71

Учение Маркса об идеологии, развитое им в полемике с М. Штирнером в «Немецкой идеологии», разумеется, более сложное, чем просто сведение ее к «ложному» и «классовому» сознанию. На эту тему более подробно см.: Баллаев Андрей. Читая Маркса. М., 2004. Однако в случае с социализмом нам достаточно подчеркивания именно этих двух моментов.

Маркс, разумеется, не отрицал важной роли идеологии в истории, ее обратного и порой положительного воздействия на общественную жизнь, ее практическую необходимость и даже пользу для определенных общественных классов. Исключением для него являлся только пролетариат, который, будучи «всеобщим классом» — провозвестником будущего бесклассового общества, — обязан также мыслить всеобщим образом, т. е. научно. Соотношение науки и идеологии, следовательно, — не только гносеологическая проблема, отделяющая истинное знание отложного, но и социологическая, раскрывающая коренную противоположность пролетарского и буржуазного сознания. Класс, отстаивающий в обществе свой особый интерес, нуждается в идеологии, класс же, чей интерес совпадает с интересами большинства, в пределе — всего человечества (а таким классом в истории, по мысли Маркса, как раз и является пролетариат), способен выражать его без всякого идеологического камуфляжа, на языке рациональной науки. Соответственно, учение, выражающее коренные интересы рабочего класса, может быть только научным. Таковым, по мнению Маркса, и является его собственное учение. Что же предопределило неудачу этой главной претензии марксизма — быть не идеологией, а наукой?

Причину, несомненно, следует искать в самом марксизме, попытавшемся сочетать несочетаемое — научность и классовость, истину и интерес, пусть и пролетарский. В своей трактовке социализма (или коммунизма) Маркс, как известно, претендовал на двойной синтез — во-первых, на его соединение с рабочим движением (пролетарская версия социализма) и, во-вторых, на его соединение с наукой (научный социализм). Он попытался сочетать в своем учении классовое самосознание пролетариата с научной теорией, т. е. создать нечто вроде «пролетарской науки». В подобной двойственности и заключалось исходное противоречие марксизма, сыгравшее затем роковую роль в его истории. Претендуя на преодоление всяческой идеологии, оно было истолковано учениками и ближайшими последователями Маркса как идеология по преимуществу.

Отсутствие прямой связи теории социализма с практикой революционного рабочего движения была осознана лишь в XX веке — в результате существенных трансформаций капиталистического общества, его преобразования из индустриального в постиндустриальное общество. Представление о всемирно-исторической миссии пролетариата, несущего человечеству освобождение от власти капитала, оказалось в воззрениях Маркса самой большой идеологической иллюзией. Будучи относительно оправдано в эпоху раннего капитализма с его массовой пролетаризацией общества, оно перестало соответствовать действительности на его последующих стадиях. В условиях современного (постиндустриального и информационного) капитализма рабочий класс обнаружил тенденцию к своему не только количественному сокращению, но и качественному преобразованию, все больше обретая черты не столько класса, сколько профессии, уступая место главной производительной силы работникам умственного труда. Потому и представлен он сегодня в обществе не столько политическими партиями, сколько профсоюзами. Правда, к пролетариату в наше время принято относить представителей не только физического, но и умственного труда, работающих по найму у капитала. При этом упускают из виду качественное различие в социальном положении этих двух групп работников, касающееся прежде всего отношений собственности и источников дохода. Если для первых таким источником является собственность на рабочую силу, данную им от природы, то для вторых — собственность на знание, представляющее собой уже не природный, а общественный дар. Именно эта собственность, как станет ясно дальше, заключает в себе зародыш общественной собственности. Во всяком случае, рабочий класс в том его виде, в каком он сформировался в XIX веке, сегодня уже не столь опасен для капитализма и никак не обнаруживает сколько-нибудь осознанного стремления к изменению существующего строя.

Вот почему рабочее движение в наши дни утратило характер политической борьбы за власть и скорее смахивает на экономический торг за более выгодные условия труда. Оно давно не испытывает потребности к объединению во всемирном масштабе, да и сами социалистические партии на Западе менее всего напоминают сегодня политические организации рабочего класса, проникнутые духом пролетарской солидарности и интернационализма. В этой ситуации представление о пролетариате как «могильщике капитализма» со всей очевидностью обнаружило свою иллюзорность и идеологическую предвзятость. После Маркса «верные марксисты», которые не захотели расстаться с этой иллюзией, довершили процесс превращения его учения в идеологию, причем за счет даже тех элементов научности, которые в нем содержались.