Мародер

Завестись ни один не пожелал – соляра в баках дала парафин, и движки не схватывали.

– Да брось, бесполезно. – Оглохший от пускача Паневин постучал по броне упорному Кирюхе.

– Похоже. Че удивляться – соляр самый херовый куда? В армию.

– Или времени слишком много прошло.

– Да насрать. Давай машинки выдергивать…

Втроем демонтировать КПВТ – одно удовольствие. Вскоре на отсыревшем бетоне лежало упакованное вооружение бэтров. Решение оставить автоматические пулеметные точки на потом принялось само собой – без них набиралось нехило, полтонны веса. Закончив, сели перекурить. Ахмет покосился на Жириковские котлы:

– Сколько сейчас наверху? Мои че-то встали.

– Почему наверху, везде. Ой, бля, полвосьмого уже… Ни хера себе, я думал – к обеду дело.

– Пацаны там задубели уже. Надо менять.

Все замолчали – никому не хотелось вылазить на мороз в пропитанной подземной сыростью одежде. Однако делать нечего – именно забота о своих делает командира командиром. Ахмет вытащил нож и отрезал от сигаретной пачки два кусочка картона. Короткий достался ему, и он до полуночи трясся под елью на склоне горы, откуда просматривалась территория объекта С.

Трясло его и от мороза, но больше от сознания того неприятного факта, что Кирюхин сейчас сидит с новым человеком Паневиным и разговаривает. О чем? Пацаны спят, а эти – разговаривают. Ахмет четко чуял это, мир вокруг каждым шорохом предупреждал его: не спи, Ахметзянов, ой не спи. До чего они договорятся, вернее – могут договориться? Не слишком ли велик для Кирюхина этот кусок – новый домашний, которого хоть сейчас ставь вместо Немца, два КПВТ, три ПК? Не поедет ли у него крыша? Больно уж гладко складывался этот выход, и везде получалось, что Кирюха тут пуп земли, а он, Ахмет – так, пристяжь. Не попытается ли Кирюха учесть данный “факт” при разливе? Хотя те же бронедвери эти два гандона (оп-па, вот уже подельники и гандонами стали – отметила та часть его сознания, которая всегда смотрит за человеком со стороны) хрен вскрыли бы. …А че – всегда же так. О чем на берегу договаривались, это одно. А по жизни частенько другое вылазит, куда чаще кидают, чем по чесноку расходятся. И по жизни щас – ну завалит меня Жирик, и че? Кто-то спросит? Кто? Баба? – злобно скривился Ахмет. – Серб? На хера ему это. Какие Жирику минуса, если моего Дома не будет? А никаких. Еще Жирик знает, ну, догадывается, как у меня забит подвал, это тоже важно. Серб и Почтарь – два хороших бойца, особенно Серб. Утеса два – ну, один нормальный. Короче, после Пыштыма сечь вокруг как в бою надо будет. А то, похоже, отряд не заметит потери бойца. А вот хуй вам, уважаемый товарищ Жириновский. Сглотнете вы у меня теплого…

Витек сперва недоуменно выслушал инструктаж, однако, припомнив, как долго и трудно хозяин улучал минутку для того, чтоб наедине перекинуться парой слов, проникся.

– Никому верить нельзя. Что ж за жизнь-то, а?

– Раньше надо было верить. Когда горбатого пидора нормальные люди скинуть хотели. Хотя тоже мне, “нормальные”…

– А мы-то, бараны, помню – радовались тогда чему-то…

Почти день ушел на переделку электроспуска на механику, и вышли под вечер, но выспавшиеся и сухие. Обратный путь давался десятикратно дороже – больше полутонны набравшегося груза, чуть не полтораста кеге на рыло. Без споров принялось единственное реальное решение – идти по долине Киалима, на Аргази, и уже там выбирать дальнейший маршрут. Теперь скрытность особо не волновала – огневая мощь такая, что до роты можно не напрягаться. Что вы хотите – четыре пулемета, это надо быть последним идиотом, чтоб заслышав такую ответку не дриснуть подальше и побыстрей. До Байдашева – день. Ночь – влежку, надорванные мышцы к утру болят, как отбитые. На льду Аргазей встретили местных рыбаков – то ли карасевских, то ли туракаевских. Бедные рыбачки постояли с поднятыми руками под двумя пулеметами, с жизнью, наверное, простились – ан пронесло; когда вдали затих скрип тяжело груженых волокуш, оба чужих пулеметчика вместо серии очередей внятно попросили рыбаков не дергаться с часок и, пятясь, скрылись в поземке, несущейся над безбрежным ледяным полем водохранилища.

У Каолинового удача, долго шедшая вместе с командой, куда-то отлучилась. Хотя куда – шесть дней прухи, это слишком даже, не к добру. Переходили маленькое лесное озерцо, и вроде тщательно смотрели, но на подходе к берегу из ниоткуда ударил беспорядочный ружейный залп. Ахмет даже не удивился, что не учуял засаду – его больше интересовала засада, пыхтящая спереди и сзади.

Группа дружно рухнула в снег, лязгая разворачиваемыми в береговые кусты стволами, и через несколько секунд кусты легли, снесенные из пяти машин. Мародеры видели сквозь дым, как между деревьями вскакивали и скрывались в гуще леса мутно-белые силуэты. Суки, угадали как с местом, берег хоть и невысокий, а лес с полста метров не причешешь, лежащего берег скрывает. Цугцванг – ни ждать, ни срываться, так и так забьют, когда народ с более серьезными стволами подтянется. Ладно хоть, пока притихли.

– По противнику докладаем.

– У меня пять. Без попаданий.

– Шесть. Я тоже.

– Восемь. Один – под вопросом.

– Шесть. Тоже пусто.

– Шесть. Один с вопросом, – закончил Кирюха и приказал доложить боеспособность – что-то уж совсем безрадостно отозвался Витек, шедший головным.

Ахмет подполз к своему:

– Как ты, Витька?

Зацепили нормально только его – картечина угодила в легкое, попав аккурат между лифчиком и полой расстегнутого бушлата: взопревший Витька шел распахнувшись.

– Пока вроде ниче. Печет только. Вот, пакет-то…

Ахмет вспорол куртку и вшивник, разорвал пакет. Левое легкое, во второй трети. Из раневого канала при выдохе с хрипом и бульканьем лезет пена. Час в сознании – максимум, два – жить. …Бля. Дела хуевые. Не самый маленький сосуд перешибло… Видимо, не удержал лицо: стремительно сереющий Витек сразу спросил:

– Че, херово мои дела?

– Че уж там… Да. – не глядя на Витька, сосредоточившись на прикрывании тампона оберткой ИП, злобно бросил Ахмет. – Можешь руку приподнять? Я хоть пару абертов сделаю.

– Ахмет, если мне так и так пиздец, давай прикрою, а вы оторветесь?

– Лежи уж. Разберемся.

…“Прикрою…” В любую минуту вырубишься, и все. Эх, сука, ведь чуял, чуял… Да хоть был бы застегнут – кто знает, может, ребро бы и сломало, но вот дырки б не было, дырки этой сраной…

Ущерб остальных невелик – так, посекло дробью немного, кого больше, кого меньше. Крови много, но херня, все в строю. Нервишки у пыштымцев никуда. Не для засад. Оставив Дениску на фланге, сползлись за Кирюхину волокушу.

– Как твой? Серьезно?

– Серьезно. Легкое прохерачили, гады.

– Бля… В сознании?

– Пока да.

– На нас сидели, – мрачно констатировал Паневин.

– Вряд ли. Или на нас, но лохи какие-то. С пукалками.

– “С пукалками”, – передразнил Кирюху Ахмет. – Витька-то вон, приложили.

– Первый потому что шел.

– Ну да. А если б метров на пятнадцать-двадцать подпустили, мы б все щас так лежали.

– Или нервы не выдержали. У одного. А за ним уж и все шмальнули, чего там шифроваться, а так хоть шанс есть.

– Или да, нервы.

– По ходу, черт из тех, кого приложили, когда туда шли. Хозяева забили на нас, а он настырный оказался, вон, корешков привел. Или посчитаться желает, или жадный, – двинул версию Паневин.

– Хуево. Сейчас знаешь что? Один на Пыштым бежит. Щас хозяину доложит, что посреди озера его четыре халявных пулемета дожидаются. Миномета на лошадку, и сюда.

– Неа. Миномета не будет – че он, своими руками стволы потопит?

– Ну да, вообще-то. Хорошо.

– Хули “хорошо”. Щас подтянется несколько человек с карабинами, вот и будет “хорошо”.

– Значит, надо прям щас отрываться. – обострил ситуацию Ахмет, проверяя предохранитель АПБ – Готов.

– Кого оставим?

Повисла нехорошая пауза, и Ахмет, как бы меняя позу, вытолкнул из-под мышки рукоять АПБ: Жирик с Паневиным не удержавшись, очень нехорошо переглянулись. …Сразу, или пусть обозначатся? Если сам Дениску предложит – все, вопрос снят. Но это вряд ли. Ладно, пусть обозначит. Жопой закрутит – сразу вынаю… Однако Ахмет недооценил человеческую наглость. Видимо, по предварительной договоренности, Паневин буранул, словно о давно решенном деле: