Мародеры

— Ладно, герой, — улыбнулась Анька, — понимаю я все. Но и ты пойми — нельзя тебе еще скакать. Швы разойдутся или кровоточить начнет, и что дальше будет?

— Да нормально все! Чего ты начинаешь? — я попробовал подняться в койке, но голова закружилась, тело прострелило болью и я завалился назад.

— Угу. Нормально. Вижу я, как у тебя все нормально… Давай уже, лежи и не выпендривайся. Жень, ну почему ты такой…такой…

— Какой это «такой»?

— Упертый и старающийся всем, включая меня доказать, какой ты мужиковый мужик, а? У тебя что, психологическая травма?

— А ты у нас еще и психолог? Нет у меня никаких травм. Просто, как бы это пафосно ни звучало, но кто, если не я? Меня так учили с детства: принял на себя ответственность — и только смерть может с тебя ее снять или другой человек, принявший ее вместо тебя.

— Господи ты боже мой! Почти кодекс бусидо, — всплеснула руками Анька, — Тебе осталось только сказать что-то вроде: «Смерть — не повод нарушать слово», чтобы походить на древних самураев. Откуда столько пафоса? Будь проще.

— Так значит, да? — нахмурился я. — Ладно, давай поговорим о «детских травмах», но только сегодня — моя очередь. Ты, помнится мне, была поборником морали, гуманизма и бесценности человеческой жизни…а тут такой разворот. Этого урода ты пристрелила, как бешеную собаку, глядя в глаза и нисколько не колебаясь. Даже не дрогнула! Я ведь видел.

— Потому что он и есть бешеная собака, — пожала плечами Анька. — Болен сам, смертельно болен, и убивает других. Для таких нет пути назад, Джей. Я бы, будь моя воля, всем бы им «золотой укол» сделала.

Аня на момент замолчала, прикрыв глаза, а потом совершенно иным голосом, в котором не слышались больше интонации «доминирующего врача», а звучала застаревшая боль, она затараторила:

— Знаешь, что было в тех пакетиках, которые Вова достал из его кармана? Бентанол. Это такой препарат, мощный наркотический анальгетик. Входит в стандартный комплект препаратов для скорой помощи. Нужен, например, при инфаркте, да и вообще, незаменим в парамедицине, полевой медицине и медицине катастроф. Так вот, его не достать в свободной продаже, более того, у тех же наркодилеров крупных его тоже нет. Дорого, сложно, есть иные куда более эффективные наркотики. И тем не менее… — Аня вздохнула и куда более медленно, плавно продолжила: — И тем не менее, ежегодно сотни фельдшеров и врачей скорой помощи оказываются под уголовным преследованием за хищение этого самого наркотика. Для продажи. Его поставляют в укладку в виде таких кристаллических порошков, как эти. Потом он растворяется в спирте и используется при лечении. Пакетик и ампулу положено сдать.

— Ань, стой. А как можно его так списать? Ну, если учет идет по ампулам и упаковкам?

— Да способов много… Просто пересыпают из тары в тару, пациенту вводят только содержимое ампулы, например, а записывают, что сделано и то, и то.

— Но это же капля в море, сколько там таких вызовов?

— Ну, поэтому иногда некоторые уроды идут дальше. Они воруют из укладки весь запас и подставляют врача, который ее получит. Это не так просто, но возможно, — судя по горечи в голосе, эта часть истории как-то очень близко к сердцу воспринималась Аней. — Особенно хорошо срабатывает с новичками. Еще, и это самое подлое свинство, вместо наркотика подсыпают что-то другое. И тогда в момент самых сложных ситуаций врач вводит пациенту вроде бы предписанную правилами дозу обезболивающего, а там вместо него что-то иное. Например, антикоагулянт. И тогда у нее на столе умирает близкий ей человек, потому что его разрезали еще в состоянии шока, а теперь из него бьет фонтаном кровь. А он при этом орет от боли, так как никакого обезболивающего он и не получил…

Под конец голос Ани звенел от злости, так что тут не надо было даже быть психологом, чтобы понять, что это именно ее история. Не чья-то, не услышанная на стороне, не увиденная со стороны. Это было о ней и про нее. Все, что она сейчас рассказала, случилось с ней и с кем-то из ее близких…

Мне бы в этот момент, наверное, надо было остановиться, подождать…обнять и послушать, но я боялся, что вот-вот миг откровения закончится, и подначил разошедшуюся Аню.

— И что ты сделала? Ну ведь понятно было, что это подстава!

— А что я могла сделать? Меня вообще не должно было быть на той скорой. Но я узнала, что в перестрелке на шоссе ранен мой муж, Дима, тут же бросила все, обманом заменила врача в вылетающей на место машине, и так опростоволосилась…

Она сделала передышку, а я тихо охреневал от услышанного только что. Дима? Муж?

— Я заявила под протокол, — продолжила Аня, — что вместо наркотиков в укладке были антикоагулянты. При проверке все пакетики были уже на месте и укомплектованы штатным препаратом, а меня обвинили в некомпетентности, нарушении кодекса врача и врачебной ошибке, приведшей к гибели человека.

Аня уткнулась лицом в ладони и продолжила, ее голос был приглушен, но даже так я услышал, что она плачет.

— «Анна, вы совершили непростительную ошибку для врача. Вам нет больше места в медицине. Но так как у вас за годы интернатуры и работы нет ни одного нарекания — я дам вам шанс. Вы можете работать и дальше, но в роли медсестры. Все ваши действия будут контролироваться врачом. Не думаю, что вы на это пойдете, но из профессиональной солидарности все же предложу», — вот что мне сказал этот урод, главврач. А мне было все равно, я должна была узнать правду.

Я обнял ее за плечи и Аня не отстранилась, но и никакой иной реакции тоже не проявила. Впрочем, нет. Она, кажется, сочла, что слишком много и так наболтала, начала замыкаться в себе.

— А дальше?

— А дальше, Женечка, я выяснила, что наркотики воровал племянник главврача, дядя его покрывал, имея нехилую долю с продажи. И много еще чего там было. Племянничек еще и плотно сидел на этой дряни, на чем, собственно, и спалился. При этом, пойманный за руку при свидетеле, он клялся и божился, что напишет чистосердечное признание, все это под запись на телефон и камеру внутри машины. Вот только когда я пришла с заявлением в милицию-полицию, то он на первом же вопросе сделал большие глаза и сказал, что я все выдумала. Водила скорой, который вместе со мной его и поймал, внезапно заявил, что ничего не видел. На моем телефоне, который я сдала полицейскому, запись оказалась повреждена, а в скорой не работала камера, причем за неделю до этого случая. Хотя я поклясться могу, что она снимала, когда мы этого козла поймали. В итоге его отпустили за отсутствием состава преступления. А я…а я не стала дожидаться, что меня уволят или «случайно» произойдет какая-нибудь беда, и ушла сама. Сменила фамилию, сдала экстернат на фельдшерскую профессию и уехала подальше, к морю. Сюда. Вот так-то.

— Да уж, ситуация. И что, что дальше то? Ты так и оставила это дело? — спросил я.

— Э не-е-ет, — помотала головой Аня. — Хватит разговоров! Дальше ты будешь лежать и не дергаться. Хватит с тебя приключений на сегодня. У тебя пульс уже за сто сорок и оксигенация упала до девяноста процентов.

Она укрыла меня. Я посмотрел в ее глаза и очень нежно, настолько, насколько это только возможно, сказал:

— Ань, я благодарен за доверие, за то, что ты мне рассказала…

— Ты первый, кто всю историю услышал, — вздохнула она, — и знаешь…спасибо, что выслушал. Мне даже легче стало немного…

— Такое в себе носить нельзя.

— Нельзя, — согласилась она, — но и лишь бы кому тоже не расскажешь…

— Ну я не «лишь бы кто», — хмыкнул я, — к тому же, как понимаю, еще и должен тебе.

— За что? — не поняла Аня.

— Ну как же? Ты ведь мне жизнь спасла! А касательно того, что ты рассказала — ты ни в чем не виновата. И пострадала ни за что…

— Знаю…только доказать это не смогла.

— Жизнь докажет. Вон, видишь, как повернулось все? Не случись тогда это с тобой, тебя бы тут не было. А если так, то и меня бы уже не было. Подох бы еще вчера…

— Ну, может, нашел бы другую медсестричку, — улыбнулась Аня.

— Но точно не такую, как ты… И вообще, не только я теперь тебе должен, — и увидев непонимание у нее на лице, я пояснил: — Ты же Волохаю жизнь спасла тоже. Так что ты в нужное время и в нужном месте.

— Есть такое, — кивнула Аня, — хотя, конечно, могла бы того урода и не убивать.

— Да, могла, но с моей точки зрения ты поступила абсолютно верно. Я вообще не понимаю, какого черта вы его сразу не пришибли? Вернее какого черта его не пришиб Вова еще там, в деревне?