Марш экклезиастов

В общем, Шаддам пришёл — и остался.

Беседуя с ним, Николай Степанович постепенно заполнял лакуны в картине мира, которая сложилась у него после встречи с Золотым Драконом, хранителем всех знаний сверхдревней исчезнувшей цивилизации ящеров. Золотой Дракон не лгал и не утаивал ничего, просто он отвечал на вопросы, которые человек задал или хотел задать; на вопросы, которые никто задавать не собирался, он не отвечал; могло ли быть иначе?

Цивилизация ящеров погибла в ходе тысячелетней междоусобной войны; некоторые расы её исчезли без следа, но три — постарались уцелеть. Раса Ассартов, создателей исполинских подземных сооружений, скрылась в них навсегда, и какова её судьба, до сих пор неизвестно. А враждебные друг другу народы Сор и Дево, решив пережить созданные их же руками ледниковые эпохи, скрылись в специальных усыпальницах, оставив охранять их искусственных существ, своего рода биороботов — мангасов. Мангасы были пластичны, могли принимать почти любое обличие — в рамках размеров, разумеется, — обладали отменным интеллектом, но подчинялись одной маниакальной сверхидее: содержать в порядке усыпальницы и вообще готовить мир к возвращению своих создателей. Над ними поставлены были тоже искусственные, но более самостоятельные в решениях существа, наделённые полной свободой воли и свободой выбора — эронхаи. И если мангасы имели долгий, но ограниченный срок жизни, вылупляясь из яиц и потом умирая, то эронхаи были практически бессмертны; всё, что им требовалось, это перерождаться время от времени, как бы сбрасывая старую кожу. Перерождения помогали эронхаям и более тонко мимикрировать…

Когда выяснилось, что вся затея с усыпальницами блистательно провалилась — и Сор, и Дево втайне друг от друга подкинули в кладки яиц мангасов-хранителей яйца мангасов-диверсантов, которые, вылупившись, уничтожили оба спящих народа, — эронхаи решили, что их больше не обременяет никакой долг перед предками — и пустились во все тяжкие. Они исследовали Землю, Луну, планеты Солнечной системы и добрались до ближайших звёзд. Они проникли в самые глубокие тайны материи. Они научились управлять временем — вернее, управлять собой в потоке времени — и плыть туда, куда им надо, а не куда несёт течение. Многие следили за усилиями несчастных мангасов возродить былую цивилизацию или создать хотя бы заменитель её; впрочем, усилия эти в конечном итоге привели к появлению человека, причём — к неоднократному появлению человека… Некоторые из этих попыток эронхаи пресекли жёстко и даже жестоко.

Пресытившись и этим, большая группа эронхаев решилась на какой-то не слишком внятный, но мегаломанический проект — чуть ли не сотворить Вселенную заново. Шаддам участия не принимал: он как раз накануне ушёл в перерождение, а когда переродился, ничего не мог и почти ничего не знал; перерождение вообще вещь тяжелая, способности что-то делать возвращаются потом десятилетиями, а старая память — и столетиями. То есть Шаддам был уверен, что когда-нибудь вспомнит, что именно замышляли деятельные эронхаи. Он не знает, сложись иначе — принял ли бы он участие в этом деянии — или восстал бы на большинство (как выяснилось, были и такие). Однако получилось так, как получилось: более или менее придя в себя и заново знакомясь с миром, Шаддам понял, что кое-что важное в мире переменилось. А именно: то, что люди называли волшебством или магией и что на самом деле было просто умениями эронхаев, не то чтобы исчезло — но оказалось страшно обкорнанным, ограниченным и почти бесполезным… Он больше не мог ни летать, ни просачиваться в поры пространства, переходя в иные миры, ни превращать одним усилием воли песок пустыни в камень и хрусталь городов. Он стал почти обычным нестареющим человеком с памятью о небывалом. И, наконец, из мира совершенно, начисто, без следа исчезли сами эронхаи… В общем, Шаддам оказался примерно в положении Николая Степановича, когда тот, вернувшись в шестьдесят восьмом из Конго, обнаружил, что все его прежние соратники по Пятому Риму ничего не помнят и ничего не умеют. Как и Николай Степанович, Шаддам превозмог отчаяние и занялся мангасами, пытаясь спасти хотя бы то, что можно спасти. Мангасы исчезали с лица земли, люди и крысы уничтожали кладки их яиц. Многие мангасы — обычно это были те, кто охранял хранилища яиц, — начисто утратили былой интеллект, сравнявшись с животными; некоторые рабски служили каким-то силам, о природе которых даже не догадывались. Ему удалось сколотить в Бухаре небольшую колонию мангасов — человек в сорок. Ему удалось вернуть им волю к жизни. Потом к ним прибились ещё трое эронхаев, немного позже него прошедших перерождение и тоже не знающих, куда делись остальные. Когда пришли эти трое, он вспомнил, что у эронхаев, как и у мангасов, есть деление на начальников и подчинённых. Он, Шаддам, просто по рождению сейчас был самым главным, но среди исчезнувших были те, кто главнее его…

Потом пришёл хан Чингиз, и почти все мангасы, и «младшие» эронхаи, и сам Шаддам — все пошли с Чингизом. Гулять так гулять…

2

Никогда не делайте ничего

простого и практичного, если есть способ сделать это сложным и прекрасным. Пако Рабанн

— Доброе утро, — сказал Шаддам. — Мне не хочется огорчать вас, но Нойда пропала.

— Как — пропала? — не поняла Аннушка. — Как Нойда может пропасть?

— Мы гуляли, — сказал Шаддам. — Она бросилась к незнакомому мне человеку, когда он сворачивал за угол в переулок. Я думал, она вернётся, но она не вернулась, в переулке её тоже не было… В общем, я искал её два часа, но не нашёл. Боюсь, что её заманили в ловушку.

— Ну, Нойду-то я найду… — уверенно сказал Костя, приподнимаясь из-за стола. — Уж Нойду-то не найти…

— Что за человек? — остановил его жестом Николай Степанович.

— Высокий. Одно плечо выше другого, хромает. С тростью. Похоже, что весьма стар. Но я видел его только со спины…

— Опаньки… — Николай Степанович уставился перед собой. — Сегодня под утро мне приснился Отто Ран с белой собакой — похоже, что именно с Нойдой… В какой-то маленькой комнатке с окошком под потолком… Хм. Судя по описанию вида со спины, это вполне мог быть он. Так. И что это нам даёт, коллеги? Если он к нам, то почему не пришёл сразу? Вряд ли он не догадывается, где мы расположились. Если же почему-то прячется от нас… мы его всё равно не найдём. Это лучшее, что он умеет, — прятаться.

— Но Нойда…

— Да, Костя. Бросай свои кубики.

— Они у меня в номере. Я сейчас…

И Костя исчез.

— С вашего позволения, — сказал Шаддам, — я посижу около бассейна?

— Да, конечно… — и Николай Степанович проводил его рассеянным взглядом.

Что-то сдвинулось, наконец? Или просто ещё один старый колдун решил стряхнуть пыль с чемоданов и посмотреть на давно надоевшие физиономии прежних друзей-противников? И почему так повела себя Нойда? Эти воспитанные Брюсом как-бы-собаки по интеллекту вполне сравнимы с человеком, а по интуиции далеко впереди… Нойда очень осторожна. Значит, опасности не ощущала… Все мы опасности не ощущаем, просто знаем, что она есть. Но не ощущаем.

Проклятье…

— Хорошо, — он посмотрел на часы. — Через десять минут собираемся у бассейна. Я тоже поднимусь в номер. Армен, со мной.

Было двадцать минут одиннадцатого.

В номере Николай Степанович быстро переоделся «по-военному» — сменил сандалии на кроссовки и поверх футболки с вышитыми рунными оберегами на груди и спине надел сетчатый рыбацкий жилет со множеством кармашков. В одном из кармашков, в частности, лежал ввезённый контрабандой пластмассовый пистолетик «Пеликан» с двумя запасными обоймами. Другой пистолет, армейскую «Беретту», он выдал Армену, который тут же заправил её за пояс джинсов, покрутился — действительно, было совершенно не заметно.

— Вперёд? — предложил Николай Степанович.

— Волшебным словом и пистолетом вы добьётесь большего, чем просто волшебным словом, — сказал Армен, выходя в коридор.

— В первоисточнике было «Божьим словом», — поправил Николай Степанович. — Это сказал Кортес капеллану Диего де Ланда. А потом фразу переиначил по-своему Аль Капоне… Да, кстати? А как звучит твое волшебное слово?

— Пожа-алуйста… — жалобно протянул Армен, и оба засмеялись.

— Пожа-алуйста… — эхом отозвался кто-то сзади. — Николай Степанович…

— Что? — Армен уже стоял, полуприкрывая маршала плечом, рука отведена назад — можно бить, можно выхватывать оружие…

— Постой, мальчик, постой. — Николай Степанович положил ему руку на плечо. — Это, можно сказать, свои…

От стены отделился человек, которого он в последнюю очередь ожидал встретить здесь. Человек походил на страшно усталого, обносившегося и постаревшего Шаддама — и не имел ни малейшего отношения ни к древним расам, ни к Конгрессу, ни к Испании. Это был бригадир таджиков-строителей, которые в прошлом году ремонтировали Николаю Степановичу дачу. Его звали Идиятулла, обычно просто Толик. Когда-то он был авиационным инженером. Дачу отремонтировали хорошо, но за окончательным расчётом Толик почему-то не пришёл, а бригада не решилась взять его пай — сказали, пусть пока деньги полежат…

— О, господи… — Армен тоже узнал его. — Толик? Что вы здесь?..

— Если можно, — сказал Толик, — что-нибудь съесть…

У входа в ресторан подпрыгивал Костя и смущённо переминался Шаддам.

— Нойда нашлась, — сказал Костя. — Идёт сюда.

— Хорошо, — сказал Николай Степанович. — Значит, никуда пока не идём, ждите нас у бассейна, позовите сюда Аннушку.

— А Стёпа тоже здесь? — спросил Толик.

— Нет, он на хозяйстве… Так. Вы сколько не ели?

— Четыре… пять дней. Да, пять.