Марш Турецкого
Шрифт:
– Не пугай меня, Турецкий. Ира встала с постели и, шлепая по полу босыми ногами, отправилась в кухню.
– В каком смысле не пугай? остановил я ее вопросом у порога.
В дверях она повернулась ко мне и объяснила:
– Если ты еще раз повторишь, что уволишься, я начну в это верить. А я не хочу этого. Я знаю, чем все твои уходы кончаются.
– Ты не хочешь, чтобы я увольнялся?! удивился я. Тебе нравится, что твой муж постоянно рискует оставить тебя вдовой?
Сказал и чуть не прикусил себе язык. Что это со мной? В жизни не позволял
– Я не хочу верить, что ты можешь уволиться, сказала Ира. И не хочу верить, что это вообще возможно. Если я в это поверю хотя бы на парочку процентов, я стану этого не просто хотеть, а жаждать. И тогда наша семья лишится покоя навсегда, потому что ты так не поступишь никогда.
– Ты что, стихи писать начала? спросил я.
– Почему? удивилась она.
– В рифму говорить стала. Но ты не волнуйся, ладно? А то ведь и до поэм недолго. Станешь профессиональной поэтессой, и тогда наша семья точно лишится покоя. Кофе хочу.
Она все- таки не уходила. В ее глазах я с тревогой прочитал что-то похожее на зарождавшуюся надежду.
– А помнишь, спросила она, ты мне рассказывал, как Слава Грязнов ушел из милиции и стал частным сыщиком?
– А помнишь, зарычал я на нее, я тебе говорил, что Слава Грязнов вернулся в милицию и является в настоящее время заместителем начальника МУРа?
– Саша…
– А помнишь, продолжил я тем же тоном, я говорил тебе, что хочу кофе?! А помнишь, ты мне сказала, что сделаешь мне кофе?! А помнишь?
Но она уже вышла из спальни и изо всех сил хлопнула за собой дверью.
Наскоро умывшись, я пришел на кухню и увидел за столом Таню Зеркалову. Кофе был разлит по чашкам, и Таня машинально подносила к губам то печенье, то чашку с кофе. Ирина у плиты поджаривала гренки гости иногда приносят маленькие радости.
– Доброе утро, не стесняясь своего обнаженного торса, я сел за стол и взялся за кофе.
– Здравствуй, Саша, отрешенно ответила Таня.
Я выругался про себя. У человека отца убили, а ты ему "доброе утро!". Дурак ты, Турецкий!
Меркулов слушал очень внимательно и так же внимательно смотрел на меня, не сводя глаз. Сначала я почему-то запинался, но потом речь моя пошла плавнее, и закончил я свой рассказ вполне пристойно. Костя ни разу не перебил. Слушал как рождественскую сказку. А после того как я закончил, помолчал, переваривая услышанное, и сказал:
– Ну что ж. Выноси постановление о возбуждении дела и принимай его к своему производству.
Что и требовалось доказать.
Я позвонил домой и сообщил Ирине, что задержусь.
– Но уже и так поздно, Турецкий, заставила она меня посмотреть на часы.
Ничего себе. Половина двенадцатого.
– Спи спокойно, дорогой товарищ, пожелал я ей. Твой муж занимается важными государственными делами.
– Надеюсь, сказала она и положила трубку.
Едва и я положил трубку, как затрезвонил уже мой аппарат. Кого несет в такое время?!
–
Турецкий слушает.– Саша? Это я, Таня.
– Таня?
– Зеркалова.
– Я понял, что Зеркалова. Что-то опять случилось?
Она помолчала, и я прикусил язык. Турецкий, дубина, у этой женщины отца убили, а ты, тактичный наш, спрашиваешь, что у нее случилось.
– Саша, тихо проговорила она, и я вжал трубку в ухо, чтобы лучше слышать. Ты не можешь приехать ко мне? Прямо сейчас.
– Конечно, могу, тут же ответил я, раз надо, разумеется, приеду. Адрес я помню.
– Жду.
В трубке послышались короткие гудки. Я положил ее на аппарат и встал. Если женщина зовет нужно ехать.
Через сорок минут я нажимал кнопку звонка Таниной квартиры. Дверь открылась сразу, как будто хозяйка квартиры стояла прямо за ней и ждала моего прихода. Очевидно, так и было.
– Саша! И она кинулась мне на грудь.
Она втащила меня в квартиру, держа обеими руками, ногой захлопнула дверь и, не отпуская, потащила в комнату, к тому же не просто в комнату в спальню. При этом губами она яростно искала мои губы.
Я впервые был в такой ситуации. Конечно, случалось, что женщины меня хотели, случалось, они набрасывались на меня, как только я вставал у них на пороге, и мне, не скрою, это нравилось. Но никто еще не тащил меня в постель так откровенно. Я был в шоке.
И я совершенно не представлял, как мне себя вести с ней. Дать пощечину? На каких основаниях? Я не жлоб, не ханжа и не святой. Трахнуть? Но ведь я некоторым образом и не скотина. Ужасно, просто ужасно, как все в этом мире относительно. Что же мне делать-то?
Как за мгновение до смерти человек вспоминает всю свою прошлую жизнь, так в эту секунду передо мной пронеслись все женщины, с кем я когда-то имел интимные отношения: от первого почти невинного поцелуя до самого разнузданного секса с одной очень экстравагантной… Впрочем, зачем вспоминать?…
Постель была разобрана. Внезапно я понял, что Зеркаловой был нужен вовсе не секс ей была необходима защита. В одночасье она лишилась надежной опоры. В ее понимании секс со мной вовсе не был никакой изменой. Она искала защиту и видела ее во мне. Ну что ж. Я дам ей ее. Или хотя бы ее иллюзию.
Мы сели на кровать, и я крепко прижал ее к себе, гладя по волосам.
Внезапно она вскинула голову, пристально посмотрела мне в глаза, и я с ужасом понял, что произойдет в следующие минуты. И не ошибся.
Хриплым голосом она потребовала:
– Поцелуй меня.
Я наклонился к ней и нежно поцеловал в краешек губ.
– Поцелуй меня по-настоящему! настойчивее повторила она.
И, обхватив обеими руками мою голову, она изо всех сил прижалась к моим губам, словно боясь, что я вскочу и побегу куда глаза глядят. Но я никуда бы уже не побежал. Я был сломлен и готов на все.
Единственное, что меня утешало в этой ситуации, то, что изменял я Ирине не впервые. Это прощало в моих глазах неистовую в эту минуту Таню Зеркалову.