Маршак
Шрифт:
«Дорогой Лев Борисович!
До сих пор я еще ничего не успел подготовить для Вашего сборника, но надеюсь кое-что сделать в течение остающихся в моем распоряжении трех недель. Я рассчитываю дать не всю поэму Шнеура „В горах“ (слишком мало времени для этого), а только „Вступление“; кроме того, одно или два стихотворения.
Сообщите, милый Л. Б., в каких сборниках вы предполагаете поместить „Вечный жид“ Вордсворта, а также „Палестину“ и, кажется, „Schir-Zion“. Не забудьте прислать мне обещанную корректуру двух последних вещей».
Маршак сделал блистательный перевод поэмы Шнеура «В горах» и большого стихотворения Шимановича «Сфинксы».
Вот отрывок из стихотворения «Сфинксы»:
Эта полночь полна волшебства. Мрамор зданий сияньем облит, И во сне беспокойном Нева ПлещетВ октябре 1917 года Маршаку удалось побывать в Екатеринодаре, повидать своих родных и близких. Тогда же с опозданием отметили пятидесятилетний юбилей матери Самуила Яковлевича — Евгении Борисовны. Ничто не предвещало трагедии, которая произошла 25 ноября 1917 года — от скоротечной саркомы Евгения Борисовна умерла. И это спустя два с небольшим года после смерти Натанель. В Петрограде Самуил был совсем один. Как он пережил такое горе — можно лишь гадать. Ни писем, ни других документов не дошло до нас. Кроме, пожалуй, одного письма, адресованного в Петрозаводск брату Моисею: «Сегодня приехал сюда Любек, может быть, подумает об устройстве школы-колонии, где бы я мог работать. Для этого дела у меня нашлось бы много любви и воодушевления. Наряду с этим я занимался бы писанием, и все было бы хорошо. Не то что канцелярщина…»
Заметим, в 1917 году Самуил Яковлевич не написал (или до нас не дошло) ни одного оригинального стихотворения, но выполнил много переводов с английского, в особенности — из Блейка, из Вордсворта, в частности перевел вордсвортского «Агасфера».
Многопенные потоки, Пробежав скалистый путь, Ниспадают в дол глубокий, Чтоб умолкнуть и заснуть. Стая туч, когда смирится Гнев грозы и гул громов, Шлемом сумрачным ложится На зубчатый ряд холмов. День и ночь косуля скачет По скалам среди высот, Но ее в ненастье прячет От дождя укромный грот. Зверь морской, что в океане Крова мирного лишен, Спит меж волн, но их качанья Он не чувствует сквозь сон. Пусть, как челн, грозой гонимый, Пляшет ворон в бурной мгле, — Рад он пристани родимой На незыблемой скале. Робкий страус до заката По пескам стремит свой бег, Но и он спешит куда-то В сень родную — на ночлег.Образ Агасфера — «вечного жида» занимает заметное место в европейской литературе с XIII века. И русских писателей и поэтов эта тема интересовала — вспомним незавершенное, блистательное стихотворение Пушкина «В еврейской хижине лампада». «Агасфер» в переводе Маршака появился в знаменитом сборнике «У рек вавилонских», выпущенном московским издательством Л. Б. Яффе «Сафрут» в 1917 году. Самуил Яковлевич тогда попросил Льва Борисовича, чтобы в любой подборке его стихов для книги «У рек вавилонских» было это:
Как странно, что поток бурливый — Века, событья, племена — Не смыл здесь прошлого… И живы В стране родимой имена Священных мест. Я был в деревне Феллахов бедных — Анотот. Там рос и жил великий, древний Пророк, оплакавший народ. И глядя на немые камни Жилищ, раскинутых окрест, Я долго думал, как близка мне Печаль суровых этих мест. Не плиты предков гробовые Меня пленяли стариной: Восстав из праха, Еремия Стоял в селеньи предо мной. И «Плач», что в день девятый Аба Отец мой медленно читал, У скромной хижины араба Из уст пророка прозвучал…Когда у евреев России появился выбор между возвращением на историческую родину и построением новой, быть может, достойной жизни в диаспоре, раздвоенность обрела новую форму. Наверное, поэтому так звучит перевод Маршака последней строфы «Агасфера»:
Без конца моя дорога, Цель все так же впереди, И кочевника тревога День и ночь в моей груди.НОВАЯ «ШКОЛА ПРОСТОЙ ЖИЗНИ»
Из письма Маршака Льву Борисовичу Яффе от 14 января 1918 года: «…Давно хотел написать Вам, но очень тяжело было на душе. Недавно умерла моя мать, и я — и до того разбитый и утомленный — еще больше обессилел физически и духовно. Был в Екатеринодаре у родных, потом попытался жить и работать в Петрограде, а теперь решил поехать на 2–3 месяца в санаторию в Финляндию, где мой друг доктор обещает поправить меня. Поеду завтра.
Видел я содержание 1-го сборника „Сафрут“. Мне кажется, эти сборники будут иметь большой успех. Что еще собираетесь Вы издавать помимо сборников и антологии? Хотелось бы мне в будущем поработать вместе с Вами в этом издательстве.
Последнее Ваше задание пришлось мне очень по вкусу. „Сфинксы“ — прекрасная вещь. Я тотчас же набросал несколько строф перевода — идет легко. Перевожу я начало анапестом (трехстопным), рифмуя первый стих с третьим, второй с четвертым. Но, милый Лев Борисович, уж очень короткий срок Вы дали мне для перевода стихов. Я получил Ваше письмо 13-го. Вещи нужны к 26-му. Помимо того, что для стихов всегда хорошо иметь побольше времени, чтобы не слишком насиловать себя, когда нет соответствующего настроения, — у меня сейчас имеется много другой работы — журнальной и по книжке Блэка, которую я готовлю к печати. Все же я постараюсь подготовить перевод для Вас в возможно кратчайший срок, если только 26-ое не последний срок. Ко всему еще из Финляндии письмо идет дольше: я пришлю его в Петроград и поручу кому-нибудь послать Вам артелью».
В этом письме Маршак сообщает Л. Б. Яффе: его пригласил на работу директор открывающейся в Финляндии детской колонии. Он наслышан о педагогическом таланте Маршака и настоятельно просит его принять участие в этом мероприятии. «Я очень люблю детей, знаю их — и был бы счастлив заниматься наряду с писанием этим делом…
Жена моя с ребенком и все родные — в Екатеринодаре. К сожалению, им сейчас невозможно приехать сюда.
Передайте мой сердечный привет Вашей жене и дочкам. Крепко целую Вас.
Ваш С. Маршак».
Детская колония в Финляндии не была открыта. Вероятно, потому что советское правительство предоставило Финляндии в конце 1917 года суверенитет. Но, как известно, от судьбы не уйдешь. В 1918 году детская колония была создана на берегу Онежского озера в Олонежской губернии, в Петрозаводске. В этом городе жил брат Маршака — Моисей Яковлевич. Он работал там инженером на лесозаводе. Самуил Яковлевич приехал к брату в Петрозаводск — вероятно, это было связано с его работой — и оказался причастным к судьбе некоторых колонистов.
В колонии жили сироты, беспризорные, дети местных советских работников — всего человек шестьдесят в возрасте от десяти до четырнадцати лет.
Воспитатель Петрозаводской детской колонии Антонина Викторова рассказывала: «В городе тогда было очень много беспризорных ребят. Самуил Яковлевич подобрал одного смышленого, очень обтрепанного паренька лет тринадцати-четырнадцати. Был он довольно крупного роста — по плечо Маршаку, весь в веснушках, с крупными чертами лица, маленькими серыми глазами и отросшей после стрижки под машинку рыжеватой шевелюрой. Звали его Никифором.