Маршалы Наполеона Бонапарта

Случалось, что порывистый и нетерпеливый храбрец Ней попадал впросак на поле боя, когда требовались хладнокровие, осмотрительность и тонкий расчет. Например, в войне с Испанией и Португалией 1809–1811 гг. ему, как и другим наполеоновским маршалам, так и не удалось победить лучшего британского полководца герцога Веллингтона – большого мастера обороны и тактических ловушек. Впрочем, и сам Бонапарт, намеренно не назначив поначалу главкома в Испании (с королем Испании Жозефом Бонапартом или начальником его штаба стареющим Журданом никто из маршалов считаться не собирался), дал возможность своим полководцам, крайне ревнивым до славы, перегрызться между собой, словно стая бешеных шакалов. Скажем сразу, что Ней с огромным нежеланием поехал в Испанию. Военного до мозга костей, Нея тяготила та роль, которую в основном принуждены играть французы в Испании, – роль карателя, приводящего к покорности испанских мужиков, сжигающего их дома, разрушающего их храмы и монастыри, расстреливающего схваченных с оружием в руках герильясов. «Жители этой страны упрямы, – откровенно говорил он Бонапарту, – а женщины и дети принимают участие в боях; я не вижу конца этой войне». В Испании Ней демонстрировал прискорбное отсутствие стратегических способностей и неумение действовать совместно с корпусами других маршалов. Гордый и вспыльчивый, он вдрызг рассорился с Сультом. С последним у него не заладилось со времен Йены. Тогда тот вместе с Ланном выручил вырвавшегося вперед Нея и стал его… злейшим врагом! Такого «благородного оскорбления» Мишель не прощал никому и по-своему «расплатился по счетам» с «обидчиком». Когда Сульту пришлось спешно ретироваться из Португалии в Испанию, Ней встретил его откровенно злорадным смехом. «Своеобразие» ситуации состояло в том, что не Сульт, а Ней явился инициатором этой всем хорошо известной враждебности.

Во избежание драматической развязки между братьями по оружию Бонапарту пришлось перевести Нея в подчинение Массена. Но хрен редьки не слаще: Мишель и с безусловно превосходящим его по глубине и широте военного дарования «хитрым контрабандистом» не нашел общего языка. Его бунтарский дух и полнейшее пренебрежение к приказам вышестоящего командира грозили катастрофой. Ней постоянно публично подвергал сомнению правильность решений и действий Массена. Последнему пришлось отказаться от попытки разбить упрямого Веллингтона с его «стойкими оловянными солдатиками», засевшими за неприступными линиями Торрес-Ведраса, и не солоно хлебавши ретироваться. Но именно тогда Ней блестяще показал всем, что во французской армии он – непревзойденный мастер арьергардного боя. С 10 тыс. солдат он умело сдерживал напор более чем вдвое превышавших британцев, не потеряв во время тяжелого отступления по враждебной территории ни единой пушки, ни одной обозной фуры. Но, когда все уже было позади, Ней снова сделался абсолютно неуправляемым, а его презрение к Массена и вовсе стало просто патологическим. Он опять начал вставлять палки в колеса сопернику. Тот взорвался: отстранил «храбрейшего из храбрых» от командования корпусом, и Бонапарту пришлось отозвать строптивца во Францию.

В сражениях 1813 г. Нею приходилось порой сражаться самостоятельно. К сожалению, он очень часто не справлялся с поставленными задачами, демонстрируя полную беспомощность в планировании и реализации крупных военных операций. Порой его упрямство граничило с безрассудством! Но таков был Les Brave des Braves: как старый гусар, очертя голову бросался он с саблей в руках в самую гущу боя, в частности под Баутценом.

Кстати, пока у Нея с 1804 по 1812 гг. был личный консультант по тактике швейцарец Антуан Анри Жомини – полковник и барон, ошибки Нея не становились пагубными. Жомини был для «храбрейшего из храбрых» главным советником, куда идти и чего не делать! Но в 1813 г. их пути-дороги разошлись (Жомини оказался на русской службе, где вскоре создал Академию генерального штаба), и у Нея начались… большие проблемы, когда на поле боя требовалась не только беззаветная отвага, но и умение думать.

Неизвестный художник. Маршал Ней в Ковно. Конец XIX в.

После поражения маршала Удино от вставшего на сторону союзников Бернадота в битве под Гросс-Беереном Наполеон поручил Нею командовать его войсками, приказав прямиком идти на Берлин. 6 сентября 1813 г. Ней со своей армией попал в западню, устроенную ему под Денневицем все тем же хитрецом Бернадотом. Распоряжения, которые он отдал накануне и во время сражения, продемонстрировали его полную беспомощность в планировании крупной военной операции. Атака генерала Бертрана на правое крыло Бернадота была отбита, а Ней, подошедший с трехчасовым опозданием, столкнулся с пруссаками генерала Бюлова и не смог их одолеть. Затем саксонцы Нея неожиданно дрогнули: они либо бежали с поля боя, либо переходили прямо к врагу. В образовавшуюся брешь устремилась прусская кавалерия, и французы под ее натиском отступили к Торгау. Эта свирепая атака расколола бегущую армию на две половины, которые во всю прыть устремились в противоположные стороны.

В генеральном сражении кампании 1813 г., знаменитой Битве народов под Лейпцигом (16–19 октября), Ней принимал участие, командуя частями, сдерживающими наступление противника, идущего с севера. Как прежде под Баутценом и Денневицем, он проявлял то излишнюю нерешительность и нерасторопность, то безудержную отвагу. Во время трехмесячной французской кампании 1814 г. Ней вместе со своим корпусом участвовал в сражениях при Бриенне, Ла-Ротьере, Шампобере, Монмирайле, ШатоТьерри, Краоне, Лаоне, Реймсе, Шалоне-на-Марне и Арси-сюр-Об… Но ни он, ни кто другой уже не мог повлиять на исход войны. Союзники вышли на Париж, воспользовавшись тем, что Наполеон со своей армией далеко ушел от столицы – император надеялся смутить противника, очутившись в его глубоком тылу.

Именно Ней твердо заявил Бонапарту, когда тот во время отречения от престола 31 марта 1814 г. попытался было уговорить маршалов дать последний бой, что обратной дороги уже нет! В старинном дворце Фонтенбло тогда собрались Ней, Бертье, Лефевр, Монсей, Удино и Макдоналд. Они мрачны и напряженны: им предстоит навязать их императору… отречение! А вдруг он прикажет арестовать их всех как заговорщиков?! И все-таки их – шестеро, а он – один! Но он – бог (вернее, демон) войны, а они все ему обязанные… его архангелы-подельники! И вот произносится ключевое слово «отречение»… «Армия повинуется мне!» – гневно кричит Нею Наполеон и слышит резкий ответ: «Сир! Она повинуется своим генералам!» Более того, кое-кто из историков не исключает, что Ней якобы позволил себе «успокоить» императора совершенно недопустимой ранее фразой: «Не бойтесь. Мы не собираемся повторять здесь петербургскую сцену». (Все помнили, как драматически завершилось недолгое правление российского императора Павла I.) Но бог (вернее, демон) войны уже слишком устал от их… обыденности, и он не вызывает караул! А ведь мог! Интересно, что произошло бы тогда? Не сумев сразу взять инициативу разговора в свои руки, Наполеон оказался перед необходимостью отречения. Получается, что все точки над i поставил тогда легендарный Les Brave des Braves. Однако, как оказалось, «храбрейший из храбрых» еще не сказал своего последнего слова. Не успел отрекшийся император добраться до места своей первой ссылки – острова Эльба, Ней, как и остальные маршалы (кроме Даву, который отречется позже, когда дело императора будет окончательно проиграно), приносит присягу вернувшимся в обозе союзников Бурбонам. Более того, сын бочара быстро превратился в крутого роялиста: в своем роскошном особняке, когда-то пожалованном ему генералом Бонапартом, он закатывает грандиозный бал в честь… своих новых хозяев. В ответ Людовик XVIII (Станислав Ксаверий), носивший весьма ироничное прозвище Желанный, король Франции (1814–1824 гг.) из династии Бурбонов, назначает бывшего маршала, а ныне ловкого царедворца главнокомандующим всеми королевскими кирасирами, драгунами, конными егерями и уланами.

Затем наступили знаменитые «Сто дней» Бонапарта. Момент истины для него самого и всех его «легатов». Против «сорвавшегося с цепи дьявола» во главе сильной армии был брошен маршал Ней. Тот самый, кто был многим обязан своему императору, а потом столь энергично подталкивал его к отречению. А теперь его и вовсе занесло: он обещал королю Людовику привезти Наполеона в железной клетке. Благоразумный король был потрясен рвением одного из любимцев Наполеона и, когда тот вышел за дверь, иронически заметил: «Ну и канарейка!»

Армия Нея могла остановить Наполеона: она была неизмеримо сильнее. Но Наполеон хорошо знал своего боевого сподвижника и сделал «ход конем»: переслал записку с многозначительными словами: «Я приму вас так же, как на следующий день после bataille de Moskova!» (Как известно, после того самого страшного из всех больших сражений Бонапарта Ней публично весьма нелицеприятно высказался о полководческом искусстве императора. Тому донесли, но он мудро пропустил остроту маршала мимо ушей и в дальнейшем вел себя с Неем как ни в чем не бывало.) В ответ Ней передал свою записку: «Если вы будете править тиранически, то я ваш пленник, а не сторонник!» Ознакомившись с посланием, Наполеон иронично усмехнулся и, покрутив пальцем у виска, задумчиво бросил своей свите: «Похоже, что наш Les Brave des Braves совсем спятил!» Парадоксально, но в чем-то он был прав: то, как безрассудно будет воевать Ней, какие он совершит непростительные ошибки, немало поспособствует роковому исходу последней военной кампании Бонапарта. Но все это случится потом, а пока у Наполеона не было иного выхода, как любыми способами перетянуть маршала на свою сторону.

Когда обе армии встретились у Осера, Ней забыл про присягу Бурбонам и громкое обещание поступить с Бонапартом «по-свойски». Он без колебаний выхватил саблю из ножен и воскликнул: «Офицеры, унтерофицеры и солдаты! Дело Бурбонов… погибло навсегда!» Когда кто-то из офицеров-роялистов попытался было упрекнуть маршала в нарушении королевской присяги, то услышал в ответ: «Разве я могу остановить движение моря своими руками?!» Когда Людовику XVIII доложили об измене Нея, он с негодованием воскликнул: «Презренный! У него, стало быть, нет больше чести!»

Кстати, когда Наполеон с Неем встретились, маршал попал в неловкую ситуацию. Вернувшийся император полушутливо-полуехидно спросил Les Brave des Braves: «А я думал, вы сделались… эмигрантом?» Ответ, как и в момент отречения Бонапарта весной 1814 г., был достойным и твердым: «Мне следовало бы им стать, но сейчас это – слишком поздно!» «Это верно, – добавил Ней, – что я обещал королю привезти вас в Париж в железной клетке. Но дело в том, что я уже тогда решил присоединиться к вам, и я считал, что не смогу сказать ничего лучше, чтобы скрыть мои намерения». «Не нужно извинений, – парировал император, – я никогда не сомневался в ваших истинных чувствах». Судя по тому, как развивались дальнейшие события, оба кривили душой.

На самом деле Наполеон имел полное право сомневаться в Нее: «Ней самый храбрый из людей, но все его достоинства сводятся только к этому. Он столь же слаб, сколь и отважен. У Нея всегда была склонность к неблагодарности и к мятежу». Слишком свежи оказались воспоминания Наполеона об апрельском дне 1814 г., когда Ней – душа «бунта маршалов» – почти открыто потребовал его отречения! Разве можно верить человеку, способному нарушить присягу, даже если это присяга Людовику XVIII? Насчет маршалов у Бонапарта вообще не было иллюзий. Превосходный знаток людей, он узнал почти все, что можно знать о человеческом поведении в дни своего отречения и ссылки, и понимал окружающих настолько хорошо, что в его сердце не оставалось места ни гневу, ни презрению. Наполеон знал, что маршалы будут верны ему только до тех пор, пока его поддерживает армия. Однако круг тех, на кого можно опереться в попытке вернуть Францию, оказался слишком узок.