Март-апрель
Шрифт:
– Так, знала.
– Ничего, вы не могли знать, - сказал капитан.
– Вы были ориентиром во время бомбежки, и вас могли убить. На такой аварийный случай я разыскал стог сена, чтобы продолжать сигналить огнем. А во-вторых, вас запеленговал броневичок с радиоустановкой. Он там всю местность прочесал,
– Что в-третьих?
– звонко спросила Михайлова.
– А в-третьих, - серьезно сказал капитан, - вы очень хорошая девушка. И тут же резко добавил: - И вообще, где это вы слышали, чтобы кто-нибудь поступал иначе?
Михайлова села и, придерживая на груди ворох одежды, глядя сияющими глазами в глаза капитану, громко и раздельно сказала:
– А знаете, я вас, кажется, очень люблю.
Капитан отвернулся. У него побледнели уши.
– Ну, это вы бросьте.
– Я вас не так, я вас просто так люблю, - гордо сказала Михайлова.
Капитан поднял глаза и, глядя исподлобья, застенчиво сказал:
– А вот у меня часто не хватает смелости говорить о том, о чем я думаю, и это очень плохо.
Поднявшись, он опять сурово спросил:
– Верхом ездили?
– Нет, - сказала Михайлова.
– Поедете, - сказал капитан.
– Гаврюша, партизан, - отрекомендовался заросший волосами низкорослый человек с веселыми прищуренными глазами, держа под уздцы двух костлявых и куцых немецких гюнтеров. Поймав взгляд Михайловой на своем лице, он объяснил: - Я, извините, сейчас на дворняжку похож. Прогоним оккупантов из района - побреюсь. У нас парикмахерская важная была. Зеркало - во! В полную фигуру человека.
Суетливо подсаживая Михайлову в седло, он смущенно бормотал:
– Вы не сомневайтесь насчет хвоста. Конь натуральный.
Это порода такая. А я уж пешочком. Гордый человек, стесняюсь на бесхвостом коне ездить. Народ у нас смешливый. Война кончится, а они все дразнить будут.Розовое и тихое утро. Нежно пахнет теплым телом деревьев, согретой землей. Михайлова, наклонясь с седла к капитану, произнесла взволнованно:
– Мне сейчас так хорошо.
– И, посмотрев в глаза капитану, потупилась и с улыбкой прошептала: - Я сейчас такая счастливая.
– Ну еще бы, - сказал капитан, - вы еще будете счастливой.
Партизан, держась за стремя, шагал рядом с конем капитана; подняв голову, он вдруг заявил:
– Я раньше куру не мог зарезать. В хоре тенором пел. Пчеловод профессия задумчивая. А сколько я этих фашистов порезал.
– Он всплеснул руками.
– Теперь я злой, обиженный.
Солнце поднялось выше. В бурой залежи уже просвечивали радостные, нежные зеленя. Немецкие лошади прижимали уши и испуганно вздрагивали, шарахаясь от гигантских деревьев, роняющих на землю ветвистые тени.
Когда капитан вернулся из госпиталя в свою часть, товарищи не узнали его. Такой он был веселый, возбужденный, разговорчивый. Громко смеялся, шутил, для каждого у него нашлось приветливое слово. И все время искал кого-то глазами. Товарищи, заметив это, догадались и сказали будто невзначай:
– А Михайлова снова на задании.
На лице капитана на секунду появилась горькая морщинка и тут же исчезла. Он громко сказал, не глядя ни на кого:
– Боевая девушка, ничего не скажешь.
– И, одернув гимнастерку, пошел в кабинет начальника доложить о своем возвращении.
1942