Марья-искусница

– Сегодня работать не будем! Вчерась наработались, – усмехнулся кузнец. Пойдем, провожу тебя до дома, пущай с тобой Валька, сноха, занимается. А я тута наведу небольшой марафет. Давай, опирайся на меня, – Никанорыч пригнулся, подставляя Маше могучую шею. – Не боись, внучка, не переломишь.

Долгих три дня, пока девушка лежала в постели, Валентина ухаживала за ней, как за малым ребенком. Поила всевозможными отварами, мазала до омерзения вонючими, только ей, да еще Никанорычу, известными мазями. Несмотря на мольбы и протесты девушки, приносила ей в постель еду, помогала ходить в туалет и часами сидела с Машей, занимая ее разговорами и читая единственное письмо, пришедшее от Васятки на третий день из Горького, с мобилизационного пункта. В закуток девушки частенько заглядывал старик, кивком головы справлялся о здоровье девушки и, получив от снохи отрицательный ответ, бесшумно уходил, досадливо покрякивая.

– Прибавила я вам забот, – корила себя Маша, придя в себя лишь к исходу третьего дня и виновато поглядывая на Валентину.

– А потому как не бабское это дело, молотом махать! – раздался язвительный голос, и в прорезь ситцевой занавески просунулась голова Семена.

– Сейчас все заботы на бабские плечи улеглись! – сердито оборвала сына Валентина. – Шел бы да сам махал молотом, коли такой жалостливый. Али делов у тебя нету? Грибов в лесу навалом, ягод, шел бы, собирал. А ты все возле баб крутишься, – в сердцах выругалась она. Сенька скорчил недовольную физиономию и выскочил на улицу.

С помощью Валентины, Маша поднялась с постели и осторожно попыталась распрямить спину. Поясницу слегка покалывало, а той, пронизывающей боли уже не было. Содранные ладони поджили и покрылись коричневатой, зудящей корочкой.

– Заживает, – широко улыбнулась Валентина, заметив невольное движение девушки. – Еще пару дней отдохнешь и будешь, как новенькая. Вчера председатель колхозу нашенского приходил, говорит, с Мордвы лошадей везут, на перековку. Ох! – судорожно вздохнула женщина. – Когда уже эта война проклятущая закончится. Ты, давай, полежи еще сегодня, а завтра уже пойдешь в кузницу. Никанорыч тебя заждался, – вполголоса добавила она, улыбаясь своим мыслям.

Когда Маша проснулась и вышла в хозяйскую половину, Никанорыч уже ушел.

– С утра убег, – пояснила Валентина, едва взглянув на вопросительно-обиженное лицо девушки. – Кони сегодня прибудут, так старик и ушел спозаранку. Станок, говорит, надо подготовить, да инструмент наладить. А чего его налаживать? – спросила она себя и, недоуменно хмыкнув, себе и ответила:

– Кувалда – она и есть кувалда! Садись, девонька, завтракай и побегай. Не то старик осерчает. Эх, как бы вам сейчас третий человек нужон. Сеньку не допросишься, ему бы с ружьем по лесам бегать, да лясы вечерами точить, – в сердцах выругалась она и укоризненно покачала головой.

Маша наспех выпила большую кружку топленого молока и поспешила в кузницу, где Никанорыч, разложив на верстаке разнообразные кувалды, сосредоточенно разглядывал их.

– Вот, било тебе подбираю. Чтоб и по росту подходило и в руке удобно лежало. Оклемалась? Для хорошего кузнеца правильно подобранный инструмент – наипервейшее дело! – бормотал старик, небрежным кивком головы поприветствовав запыхавшуюся девушку. – Пробуй-ка вот эту, – он выбрал самую подходящий, на его взгляд, аккуратный молот и протянул его Маше. – На вес, на взмах.

Девушка помахала кувалдой, погрохотала ею по звенящей наковальне и удовлетворенно кивнула.

– Ну, вот и ладушки. Вот, сряду новую тебе отыскал. В них поудобнее будет – довольно усмехнулся Никанорыч, протягивая девушка тонкие, войлочные рукавицы и, приставив к уху ладонь, раструбом, негромко проговорил:

– Везут, кажись, родимых, – с улицы послышался рев подъезжавших машин. – Пошли встречать, внучка.

По дощатому трапу с приколоченными перекладинами лошадей быстро разгрузили в небольшой загон рядом с кузницей и грузовики уехали.

– А теперь слушай меня внимательно, – Никанорыч подошел к девушке. – Третьего дня была не работа, а так, баловство одно. Настоящая работа сегодня начинается. Делай все с первого раза, учить тебя время нету, – и старик бесстрашно вошел в загон, к встревоженным от незнакомой обстановки коням. Там он ловко надел недоуздок на поджарую кобылку и завел ее в довольно нелепое сооружение.

– Станок называется, – коротко пояснил он. – Беги в кузню, разжигай горнило, – грозно рявкнул старик, наметанным взглядом осматривая стершиеся подковы. – Три штуки на замену! – крикнул он в настежь распахнутую дверь, где девушка равномерно качала меха. Огонь равномерно гудел, доводя до определенно-малиновой раскраски заготовки, которые Никанорыч положил заранее.

– Начали, девка! – залихватски выкрикнул старик, швыряя на наковальню первое подобие будущей подковы. Тюк-тюк! Бух! Тюк-тюк! Бух! Ш-ш-ш! Зубило. Правило. Молоточек. Кувалда. Из ржавой бочки старик достал уже готовое изделие и трусцой, на улицу. Недоуменное конское ржание, а затем, торопливое шарканье стариковских ног.

– Первая готова, Марьюшка! Следующую! – самозабвенный задор старого кузнеца охватил и девушку и она автоматически, самопроизвольно делала то, что действительно надо было делать. И так целый день. Закончили они, когда на деревню опустились поздние сумерки.

– Гоже сработали! – удовлетворенно пробурчал старик. – Умаялась, поди?

– Умаялась, – выдохнула Маша и, скинув рукавицы, присела на лавочку, чувствуя блаженную и приятную усталость. Она прекрасно понимала и была счастлива этим осознанием, что именно с этого дня она по-настоящему, по-взрослому, наравне с любимым Васяткой начала ковать победу. Пусть не так, как Васька, как Николай, как все мужики, но все-таки…

Первую партию лошадей они с дедом обрабатывали четыре дня. С раннего утра и до позднего вечера из маленькой, насквозь прокопченной кузницы, доносились звонкие удары, лениво выползали разреженные клубы пара, да слышалось тяжелое сопение мехов. С каждым ударом, с каждым выкованным копытом девушка чувствовала, как растет её мастерство, повышается точность удара и умение рационально расходовать свои силы.

– Ты не части билом-то, не части, – наставлял старый кузнец юную помощницу. – Бей реже, но точнее. Тогда и уставать меньше будешь и радости от работы будет больше!

Не успели отправить первый подкованный гурт, как подоспел второй, а за ним подвезли и третью партию. Маша настолько втянулась в свою явно не женскую работу, что не мыслила дальнейшую жизнь без кузницы.

– Умная ты девка, толковая, не чета внуку Ваське. Тот, как воду в ступе молотил и брал силой, дурью, показным ухарством, а ты до всего своим умом доходишь, – скупо хвалил ее старый кузнец в редкие минуты перерыва. – Прежде чем ударить, мысленно думаешь, куда надо бить. Потерпи, маленько разгребемся с делами, сделаю я из тебя настоящего кузнеца. Не просто кузнеца, а мастера.

Незаметно пролетело второе военное лето и наступила дождливая осень. Работы в кузнице поубавилась, но Никанорыч не спешил выполнять свое обещание. Однажды, зимним вечером, когда они со стариком ковали кладбищенскую оградку по заказу городского партийного работника, старый кузнец небрежно, как бы невзначай, начал разговор:

– Не передумала еще с кузней жизню свою связать? – и внимательно, будто в первый раз, оглядел крепко сбитое тело девушки.

– Нет, – Маша отрицательно покачала головой и замерла с кувалдой в руке. – Никогда не передумаю! – горячо добавила она.