Машина Любви
Шрифт:
— Это затасканный метод, Робин! Но можете им воспользоваться, если вам будет легче! Душ — там!
С гордым видом она пошла в гостиную и налила себе немного кофе. Ее злость постепенно улеглась. Изумление, читавшееся в его взгляде, было искренним. Внезапно она поняла, что он говорил правду. Он ничего не помнил.
Робин вошел в гостиную, завязывая на ходу галстук. На руке у него висел пиджак. Он бросил его на диван и взял у нее из рук чашку кофе.
— Если вы желаете яйца или бутерброд… Он покачал головой.
— Мэгги, я потрясен тем, что произошло. Сожалею, что устроил это Энди. Но еще
— А как же я?
— Но вы ведь знали, что делаете. А Энди ни в чем не виноват. Это ваш друг.
— Я его не люблю.
Робин иронически улыбнулся.
— Предполагаю, что вы без ума от меня.
— Это правда.
Он рассмеялся, словно это была удачная шутка.
— Наверное, я становлюсь одержимым, когда пьян.
— Такое часто с вами случается?
— Нет, но это было со мной два или три раза. И каждый раз я прихожу в ужас. Но это впервые, когда у меня есть доказательства и когда я сталкиваюсь с очевидностью. Прошлой ночью я считал себя в безопасности с вами и Энди. Но что с ним случилось?
— Он рухнул, как мешок.
— Да, вспоминаю. Кажется, это последнее, что я запомнил.
— И вы ничего не помните из того, что говорили мне?
— Я говорил вам что-нибудь ужасное? На глазах у Мэгги выступили слезы.
— Нет, мне никогда не говорили ничего более приятного. Он поставил свой кофе и встал.
— Мэгги, я очень сожалею. Действительно сожалею. Она посмотрела на него.
— Робин, я что-нибудь для вас значу?
— Вы мне очень нравитесь, но я скажу вам прямо: вы великолепны, красивы, но вы не мой тип. Мэгги, я не знаю, что меня толкнуло прийти сюда. Я не знаю, ни что я делал, ни что говорил. О Боже! Извините меня, если я вас обидел.
— Уходите, прошу вас! Он посмотрел ей в глаза.
— Но, Мэгги! Я хотел бы реабилитироваться в ваших глазах. Такого со мной давно не случалось. Последний раз это было в Филадельфии.
Она пристально посмотрела на него.
— Вы что-нибудь помните об этом? Он тряхнул головой.
— Она ушла до того, как я проснулся. Я помню только одну деталь: ее оранжевую помаду.
— Я пользуюсь оранжевой помадой. Его глаза широко открылись. Он не верил. Мэгги грустно кивнула головой.
— Да, это правда. Я работала там репортером.
— Господи! Значит, вы преследуете меня! Она закатила ему звонкую пощечину, и он грустно улыбнулся.
— Думаю, что вы действительно должны меня ненавидеть, Мэгги. Я заслужил это. Мы несколько раз были вместе, и я об этом ничего не помню.
— Я ненавижу не вас, а себя, — холодно произнесла она, — Я ненавижу всех женщин, которые ведут себя, как сентиментальные идиотки и теряют над собой контроль. Я сожалею, что ударила вас. Вы даже этого недостойны.
— Не будьте жестоки, Мэгги. Это совсем не в вашем характере.
— Откуда вы знаете, какой у меня характер? И вообще, что вы можете обо мне знать? Вы дважды спали со мной и даже не помните этого! Да кто вы такой, чтобы объяснять, какая я? Кто вы такой?
— Я не знаю. Я действительно не знаю. Он повернулся и вышел из квартиры.
Глава 20
Выйдя
из квартиры Мэгги, Робин на минуту заскочил к себе в отель и сразу помчался в аэропорт.В Нью-Йорке было довольно тепло и ясно: четыре-пять градусов выше нуля. Робин взял такси и добрался домой до того, как на улицах начались пробки. Он решил не откладывая ехать в Лос-Анджелес и остаться там до Рождества.
Квартира была в порядке, важных писем не было, но Робин чувствовал себя совершенно подавленным. Он открыл банку томатного сока и заказал разговор с Айком Райаном. Аманда должна была уже выйти из больницы.
— Где тебя носило? Ты только теперь нашел время позвонить? — Айк говорил вялым, равнодушным голосом.
— Как идут дела? — спросил Робин.
— «Айк, тебе стоит только позвонить, если я тебе понадоблюсь», — насмешливо передразнил Айк. — Черт! Я только этим и занимался, что звонил тебе! Я звонил тебе два дня подряд! И все напрасно.
— Я был на море, Айк. Почему ты не оставил для меня сообщения? Айк вздохнул.
— Что бы это изменило? Ты все равно проворонил бы похороны. Робин подумал, что ослышался.
— Какие похороны?
— Об этом писали во всех газетах! Не говори только, что не в курсе.
— Айк, ради Бога… Я только что с самолета. Что случилось? В голосе Айка послышался металл.
— Позавчера похоронили Аманду.
— Да, но неделю назад ты говорил, что ей лучше?
— Мы так думали. В тот день… еще утром она прекрасно выглядела. Я приехал в больницу около одиннадцати. Она сидела на кровати — накрашенная, в великолепной ночной сорочке — и писала поздравительные открытки. Вдруг она выронила ручку, а ее глаза закатились. Я бросился за дверь, позвал медсестер, врачей. Доктор сделал ей укол, и она уснула. Я сидел возле нее около трех часов, ожидая, когда она откроет глаза. Увидев меня, она слабо улыбнулась. Я взял ее на руки и сказал, что все будет хорошо. Тогда она посмотрела на меня, ее глаза снова закатились, и она сказала: «Айк, я знаю, знаю». — Айк замолчал.
— «Я знаю» что, Айк? — спросил Робин.
— О Господи, откуда мне знать? Мне кажется, она хотела сказать, что знает, что умирает. Я позвонил медсестре. Она пришла со шприцем, но Аманда оттолкнула ее и прижалась ко мне, словно понимая, что ей осталось совсем немного. Потом посмотрела на меня и сказала: «Робин, позаботься о Слаггере. Я прошу тебя, Робин». Затем снова потеряла сознание. Через час она очнулась. На ее лице снова была прелестная улыбка. Она взяла меня за руку. О, Робин! Я и сейчас вижу эти огромные, испуганные глаза. Она сказала: «Айк, я люблю тебя, тебя». Потом закрыла глаза и больше уже не приходила в сознание. Через час она умерла.
— Айк, но ее последние слова были обращены к тебе. Это должно облегчить твою боль!
— Если бы она просто сказала: «Я люблю тебя, Айк». Точка. Тогда все было бы в порядке. Но она ведь сказала: «Я люблю тебя, тебя», словно хотела убедить, что это меня она любит, а не тебя. Это еще раз подтверждает ее великодушие.
— Айк, не мучайся из-за этого. Она не понимала, что говорит.
— Да… Робин, ты не будешь иметь ничего против, если я оставлю кота у себя?
— О, ради Бога, Айк! Он твой.