Машина Времени. Остров доктора Моро.

– Наш специальный корреспондент из послезавтрашнего дня сообщает! – сказал или скорее выкрикнул Журналист, и в этот момент Путешественник по Времени вернулся. Он был в своем обычном вечернем костюме, и, кроме муки во взгляде, во внешности его не осталось никаких следов тех изменений, которые меня так поразили.

– Я вот что говорю, – весело сказал Редактор. – Эти парни утверждают, будто вы побывали в середине будущей недели! Расскажите нам что-нибудь о малыше Розбери [3] . Сколько вы запросите за это?

3

Арчибальд Филипп Примроуз, 5-й граф Розбери (1847–1929) – британский политический деятель, принадлежавший к либеральной партии; в 1894–1895 годах – премьер-министр Великобритании.

Не произнеся ни слова, Путешественник по Времени подошел к оставленному для него месту. Он мягко улыбнулся – в своем старом стиле.

– Где моя баранина? – спросил он. – Какое наслаждение снова воткнуть вилку в кусок мяса!

– Рассказывайте! – закричал Редактор.

– К черту рассказы! – сказал Путешественник по Времени. – Я хочу есть. Не скажу ни слова, пока в мои артерии не начнут поступать пептоны. Спасибо. И соль, пожалуйста.

– Одно только слово, – проговорил я. – Вы путешествовали по времени?

– Да, – ответил Путешественник по Времени с набитым ртом и кивнул.

– Готов заплатить по шиллингу за строчку. Поместим слово в слово, – сказал Редактор.

Путешественник по Времени пододвинул к Молчаливому Человеку свой бокал и постучал по нему ногтем. Молчаливый Человек, не сводивший глаз с лица Путешественника, нервно вздрогнул и налил вина. Остаток ужина прошел в атмосфере неловкости. С моей стороны, я с трудом удерживался от вопросов, и, смею думать, остальные тоже. Журналист пытался снять напряжение, рассказывая анекдоты о Гетти Поттер [4] . Путешественник по Времени был поглощен ужином и демонстрировал аппетит истинного бродяги. Врач курил сигарету и, смежив веки, наблюдал за Путешественником по Времени. Молчаливый Человек выглядел еще более неуклюжим, чем обычно, он то и дело наливал себе шампанское и пил его с мрачной решимостью – видимо, из чистой нервозности. Наконец Путешественник по Времени отодвинул тарелку и оглядел нас.

4

Даже для английских комментаторов Уэллса эта личность оказалась крепким орешком. Скорее всего, речь идет об одной из представительниц семейства Поттер, которому принадлежало несколько известных в конце XIX века английских мюзик-холлов.

– Полагаю, я должен извиниться перед вами, – сказал он. – Я просто умирал от голода. Со мной приключилось нечто совершенно удивительное.

Он дотянулся до сигары и обрезал кончик.

– Пойдемте в курительную. Это слишком длинная история, чтобы рассказывать ее над грязными тарелками.

Походя позвонив в колокольчик, он провел нас в соседнюю комнату.

– Вы рассказали Бланку, Дашу и Чоузу о машине? – спросил он меня, откинувшись на спинку мягкого кресла и назвав трех новых гостей по именам.

– Но ведь это просто парадокс, – сказал Редактор.

– Сегодня я не в силах спорить. Я не прочь поведать вам историю, но спорить не могу. Если хотите, – продолжил он, – я расскажу вам о том, что со мной случилось, но вы должны воздержаться от вопросов. Я хочу высказаться. Очень хочу. Большая часть рассказа покажется вам просто ложью. Пусть так! Но тем не менее это правда – от первого до последнего слова. Сегодня в четыре часа пополудни я был в своей лаборатории, и с тех пор… я прожил восемь дней… таких дней, каких не переживал еще ни один человек! Я измучен до предела, но я не смогу заснуть, пока не расскажу вам все. Только тогда я лягу спать. И никаких вопросов! Согласны?

– Согласны, – сказал Редактор.

И все мы откликнулись эхом:

– Согласны.

После этих слов Путешественник по Времени приступил к рассказу, который я здесь и привожу. Сначала он сидел, откинувшись на спинку кресла, и казался крайне утомленным, но потом понемногу оживился. Перенося эту историю на бумагу, я очень остро ощущаю неспособность пера и чернил – и, главное, свою собственную неспособность – передать характерные особенности его рассказа. Я надеюсь, вы будете читать с должным вниманием, однако вы никогда не увидите бледного искреннего лица рассказчика в ярком круге света маленькой лампы и не услышите его интонации. Вы никогда не узнаете, как менялось выражение этого лица по ходу рассказа! Большинство из нас сидело в тени – в курительной не были зажжены свечи, а лампа освещала только лицо Журналиста и ноги Молчаливого Человека ниже колен. Сначала мы то и дело поглядывали друг на друга. Спустя какое-то время мы позабыли обо всем и смотрели только на Путешественника по Времени.

III. ИСТОРИЯ НАЧИНАЕТСЯ

– В прошлый четверг я объяснял уже некоторым из вас принципы Машины Времени и показывал ее, еще не законченную, в своей мастерской. Там она находится и сейчас, правда немного потрепанная путешествием. Один стержень из слоновой кости треснул, бронзовый поручень погнулся, в остальном же она цела. Я рассчитывал закончить ее в пятницу. Однако в пятницу, когда сборка в основном была завершена, я обнаружил, что один из никелевых стержней на целый дюйм короче, чем нужно, и его пришлось переделывать. Вот почему работа была закончена только сегодня утром. Именно сегодня, в десять утра, первая в мире Машина Времени начала свой бег по жизни. Я в последний раз обстучал ее, осмотрел все винты, капнул чуть-чуть масла на кварцевую ось и сел в седло. Полагаю, самоубийца, который подносит пистолет к черепу, испытывает такое же чувство неведения относительно того, что ждет его дальше, какое охватило меня в ту минуту. Я взялся одной рукой за пусковой рычаг, другой – за остановочный, нажал на первый и почти тотчас же – на второй. Я почувствовал нечто вроде головокружения, испытав, будто в кошмаре, ощущение падения. Оглядевшись, я увидел свою лабораторию точно такой же, как и прежде. Произошло что-нибудь или нет? На мгновение мелькнула мысль, что мой интеллект сыграл со мной злую шутку. Затем я обратил внимание на часы. Всего несколько секунд назад, насколько я мог судить, они показывали минуту или две одиннадцатого, теперь же была почти половина четвертого!

Я сделал глубокий вдох, стиснул зубы, схватился обеими руками за пусковой рычаг, и с глухим стуком мы пустились в путь. Лаборатория стала туманной и неясной, все потемнело. Вошла госпожа Уотчет и, явно не замечая меня, двинулась к двери в сад. Полагаю, ей понадобилась минута или около того, чтобы пересечь лабораторию, однако, на мой взгляд, она пронеслась по комнате с быстротой ракеты. Я передвинул рычаг в крайнее положение. Сразу упала ночь, словно потушили лампу, а в следующее мгновение наступило завтра. Лаборатория стала еще более неясной и туманной, а затем и вовсе неотчетливой. Пришел мрак завтрашней ночи, затем снова наступил день, опять ночь, еще один день и так далее, все быстрее и быстрее. Слух наполнился каким-то вихревым гулом, и странное, отупляющее смятение охватило меня.

Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений путешествия по времени. Они чрезвычайно неприятны. Одно из них точь-в-точь напоминает катание на американских горах – словно бы летишь, беспомощный, головой вперед с невероятной быстротой. Я испытывал еще одно жуткое чувство – мне казалось, что я вот-вот разобьюсь. Пока я набирал скорость, ночи сменяли дни, подобно взмахам черных крыльев. Вскоре смутные очертания лаборатории куда-то провалились, и я увидел солнце, быстро скакавшее по небу; каждую минуту оно делало новый прыжок, и каждая минута обозначала новый день. Я предположил, что лаборатория разрушена и я остался под открытым небом. Потом родилось смутное впечатление, что вокруг выросли некие строительные леса, но я мчался слишком быстро, чтобы воспринимать движения каких бы то ни было живых существ. Даже самая медленная улитка из всех, что когда-либо ползали по земле, двигалась бы для меня чрезмерно быстро. Мерцающая смена тьмы и света была крайне болезненна для глаз. Затем, в перемежающейся темноте, я увидел луну – она быстро пробегала по небу, меняя фазы от новолуния до полнолуния; в памяти сохранился смутный образ кружившихся надо мной звезд. Я мчался дальше, все больше набирая скорость, и пульсация дней и ночей наконец превратилась в сплошную серую пелену; небо обрело удивительно глубокий оттенок синевы, тот дивный, исполненный внутреннего сияния цвет, который появляется в ранние сумерки; биения солнца слились в огненную полосу, сверкающую арку, раскинувшуюся в пространстве; луна стала неясной лентой, колышущейся в небе; и я больше не видел звезд, разве что изредка появлялись светлые круги, слабо мерцавшие в синеве.

Пейзаж был туманным и неясным. Я по-прежнему находился на косогоре, на котором ныне стоит этот дом; надо мной – серой, расплывчатой массой – вздымался уступ холма. Я видел, как деревья росли и видоизменялись, подобно клубам пара, – вот они коричневые, а вот уже желтые; они вырастали, раскидывали крону, исходили дрожью и исчезали. Я видел, как огромные здания – смутные и прекрасные – появлялись и таяли, словно сновидения. Казалось, меняется вся поверхность земли – она плавилась и текла на моих глазах. Маленькие стрелки на циферблатах, показывавшие мою скорость, крутились все быстрее и быстрее. Скоро я заметил, что солнечная лента совершает вертикальные колебания – от точки летнего солнцестояния к точке зимнего – с периодом в минуту или даже меньше, следовательно, я летел со скоростью более года в минуту; каждую минуту белая вспышка снега озаряла мир, а за ней тут же следовала яркая, мимолетная зелень весны.

Неприятные ощущения, которые я испытывал в начале пути, стали уже не такими острыми. В конечном итоге они слились в некое новое чувство, близкое к истерически радостному исступлению. Я отметил, что машина порой как-то неловко покачивается, и не мог найти этому объяснения, однако мысли мои были слишком спутаны, чтобы я уделил качке должное внимание, – так, в состоянии нарастающего безумия, я мчался в будущее. Поначалу я и думать забыл об остановке, я вообще не думал ни о чем, кроме своих новых ощущений. Но вскоре душа переполнилась новыми чувствами – любопытством и ужасом одновременно, – и в конце концов они полностью овладели мною. Какие только странные повороты истории человечества, какие только чудесные рубежи, неведомые нашей зачаточной цивилизации, думал я, не откроются передо мной, если я взгляну поближе на этот смутный неуловимый мир, что несется мимо и беспрестанно меняется перед моими глазами! Я видел, как вокруг вырастали великие и прекрасные творения архитектуры; они были гораздо более массивными, чем любые здания нашего времени, и в то же время казались изваянными из тумана и дрожащего света. Я видел, как склон надо мною покрылся пышной зеленью и она так и осталась там – зима больше не трогала ее. Даже сквозь пелену замутненного сознания земля показалась мне удивительно прекрасной. И рассудок мой, немного просветлев, занялся идеей остановки.