Машина времени

Когда к преподобному Элайе Улиссесу Куку вернулись чувства, он обнаружил, что лежит на полу в старом Мансе, а доктор Небогипфель, полностью расставшись с пятнами крови и следами прежнего своего возбуждения, склонился над ним, держа в руке стакан бренди.

– Не беспокойтесь, сэр, – с легкой улыбкой сказал философ, когда священник открыл глаза. – Я не приводил к вам ни бестелесного духа, ни чего-либо столь же необычного… позвольте предложить вам вот это?

Священник покорно принял бренди и озадаченно всмотрелся в лицо Небогипфеля, тщетно ища в своей памяти событие, предшествующее беспамятству. Наконец он смог сесть и увидеть перекошенное металлическое сооружение, появившееся вместе с доктором, и тотчас же все происшедшее мгновенно всплыло в сознании. Преподобный перевел взгляд с сооружения на отшельника, затем с отшельника на сооружение.

– Никакого обмана нет, сэр, – продолжал Небогипфель с легкой тенью насмешки в голосе. – Я не работаю со сверхъестественным. Это самое настоящее механическое устройство, безусловно принадлежащее этому убогому миру. Прошу прощения – всего на одну минуту.

Поднявшись на ноги, доктор шагнул на платформу из красного дерева, взялся рукой за затейливо изогнутый рычаг и повернул его. Кук протер глаза. Определенно, никакого обмана не было. Доктор и машина исчезли.

На этот раз преподобный испытал не ужас, а лишь небольшое потрясение, увидев, как доктор снова появился «в одно мгновение» и спустился с машины. Он пошел прямо, сложив руки за спиной и опустив голову, до тех пор пока не наткнулся на препятствие в виде циркулярной пилы; затем, резко развернувшись на каблуках, сказал:

– Я тут подумал, пока был… далеко… Не хотите ли отправиться в путешествие? Я был бы очень рад спутнику.

Священник по-прежнему сидел на полу, с непокрытой головой.

– Боюсь, – медленно произнес он, – вы сочтете меня глупым…

– Вовсе нет, – перебил его доктор. – Это я веду себя глупо. Вы ждете объяснений всему этому… хотите сперва узнать, куда я направляюсь. За последние десять лет и даже больше я так мало общался с людьми этой эпохи, что перестал делать должные поправки и уступки их сознанию. Я сделаю все от меня зависящее, но, боюсь, этого окажется недостаточно… Это долгая история… вы находите, что сидеть на полу удобно? Если нет, вон там довольно уютная коробка, или за вами охапка сена, или вот эта скамья – с чертежами теперь покончено, но я боюсь за кнопки. Вы можете сесть на «Арго времени»!

– Нет, спасибо, – медленно ответил священник, подозрительно глядя на кособокое сооружение, на которое указывал Небогипфель. – Мне и здесь удобно.

– Тогда я начну. Вы читаете сказки? Современные?

– Должен признаться, боюсь, я читаю много беллетристики, – виновато произнес священник. – В Уэльсе у рукоположенных священников, совершающих церковные таинства, пожалуй, слишком много свободного времени…

– Вы читали «Гадкого утенка»?

– Ганса Христиана Андерсена – да, в детстве.

– Замечательная сказка – для меня она всегда была полна слез и душещипательных надежд, с тех самых пор, как попала ко мне в моем одиноком детстве и спасла от вещей, о которых лучше не говорить. Эта сказка, если правильно ее понять, расскажет вам практически все, что следует знать обо мне, чтобы уяснить, как мысль об этой машине родилась в мозгу смертного… Даже когда я впервые читал эту простую историю, собственный опыт из тысячи горьких случаев уже научил меня сторониться людей, среди которых я родился, – и я понял, что это сказка про меня. Гадкий утенок, оказавшийся лебедем, переносивший презрение и горечь, чтобы плыть к высочайшей цели. С этого самого часа я мечтал встретиться с близкими мне, мечтал найти сочувствие, в котором так остро нуждался. Двадцать лет я жил этой надеждой, жил и работал, жил и странствовал, даже любил, и наконец впал в отчаяние. Лишь однажды среди миллионов недоуменных, удивленных, безразличных, полных презрения и коварства лиц, которые я встретил в своих страстных блужданиях, появилось то, которое посмотрело на меня так, как я этого жаждал… посмотрело…

Он умолк. Преподобный Кук посмотрел ему в лицо, ожидая увидеть проявление глубокого чувства, прозвучавшего в его последних словах. Опущенное лицо доктора было угрюмым, задумчивым, но губы он твердо сжал.

– Одним словом, мистер Кук, я обнаружил, что был одним из каготов [8] , которые именуются гениями, – человеком, опередившим свое время, человеком, проницающим мысли более мудрой эпохи, творящим то, что остальные не могут понять, и что во все годы, уготовленные мне, не будет ничего, кроме молчания и страданий души, – полное одиночество, самая острая человеческая боль. Я понял, что являюсь анахроническим человеком – мое время еще не пришло. В жизни меня удерживала единственная призрачная надежда, за которую я цеплялся до тех пор, пока она не превратилась в нечто определенное. Тридцать лет беспрестанного труда и глубочайших размышлений о скрытых обстоятельствах материи, формы и жизни, и наконец вот это, «Арго времени», корабль, плавающий во времени, и теперь я отправляюсь на встречу со своим поколением, в путешествие сквозь века в ту эпоху, которой принадлежу.

8

Каготы – пренебрежительный термин, относящийся к группе жителей стран Западной Европы (Франция, Испания), которые пострадали от отвращения и презрения к ним их сограждан. Плохая репутация каготов связана с суеверием, приписывавшим им проказу, зловоние и т. п.

IV. «Арго времени»

Умолкнув, доктор Небогипфель всмотрелся в озадаченное лицо священника, внезапно охваченный сомнениями.

– Вы полагаете, что это полное безумие, – сказал он, – путешествовать во времени?

– Это определенно расходится с общепризнанными представлениями, – сказал священник, допуская интонацией небольшой намек на полемику и имея в виду, судя по всему, «Арго времени».

Как видите, даже священник англиканской церкви может порой позволить себе легкую насмешку.

– Да, это определенно расходится с общепризнанными представлениями, – вежливо согласился философ. – Более того – это бросает им вызов на смертельный поединок. Всевозможные представления, мистер Кук, – научные теории, законы, религиозные верования или, если спуститься к основам, логические посылки, идеи, или как вам угодно их называть, – все они исходят из бесконечного характера вещей, являются лишь схематическими карикатурами на несказанное, тем, чего следует всячески избегать, кроме случаев, когда они необходимы для формулировки результатов, – точно так же как контуры мелом нужны художнику, а чертежи и сечения – инженеру. Люди, вследствие своего крайне тяжелого существования, верят в это с трудом.

Преподобный Элайя Улиссес Кук кивнул, молча улыбаясь, как человек, чей противник невольно уступил очко.

– Прийти к тому, чтобы смотреть на мысли, как на полные отражения предметов, так же легко, как катить бревно. Посему практически все образованные люди верят в реальность геометрических представлений древних греков.

– О, сэр, прошу прощения! – вмешался Кук. – Большинство людей знают, что геометрическая точка не имеет материального воплощения, точно так же, как и геометрическая прямая. Полагаю, вы недооцениваете…

– Да, да, все это признаётся, – спокойно сказал Небогипфель. – Но возьмем теперь… куб. Он существует в материальной вселенной?

– Разумеется.

– Мгновенный куб?

– Не понимаю, что вы подразумеваете под этим выражением.

– Без каких-либо других расширений, существует ли тело, обладающее длиной, шириной и высотой?

– Какие еще расширения могут быть? – подняв брови, спросил Кук.

– Вам никогда не приходило в голову, что в материальной вселенной никакая форма не может существовать, не имея расширения во времени?.. У вас даже мысли такой не было, что ничего не отделяет людей от геометрии четырех измерений – длины, ширины, высоты и длительности, – кроме инерции мышления, импульса, данного философами Средиземноморья в бронзовом веке?

– Если взглянуть на все с такой точки зрения, – сказал священник, – действительно получается, что в понятии трехмерного бытия где-то кроется изъян; однако…

Он умолк, предоставив достаточно красноречивому «однако» выразить предубеждение и недоверие, заполнившие его мысли.

– Когда мы возьмем этот новый светоч четвертого измерения и в его свете заново исследуем нашу науку физику, – после некоторого молчания продолжал Небогипфель, – окажется, что нас больше не ограничивают безнадежные привязки к определенному мгновению времени – к нашему собственному поколению. Передвижение по оси длительности – навигация во времени – оказывается в пределах, во-первых, геометрической теории, а также и практической механики. Было время, когда люди могли перемещаться только горизонтально и в своей изначально определенной местности. Над ними плыли облака, недостижимые, таинственные колесницы грозных богов, обитавших среди горных вершин. С практической точки зрения в те времена люди были ограничены передвижением в двух измерениях; и даже тут их дополнительно сдерживали окружающий океан и гиперборейские страхи. Однако этим временам было суждено закончиться. Сначала судно Ясона проложило путь между Симплегадами [9] , затем спустя много времени Колумб бросил якорь в бухте Атлантиды. Потом человек разорвал двумерные пределы и вторгся в третье измерение, воспарив вместе с Монгольфье к облакам и погрузившись в водолазном колоколе в пурпурные сокровищницы вод. И вот теперь следующий шаг, и перед нами открываются скрытое прошлое и неведомое будущее. Мы стоим на горной вершине, а под нами расстилаются равнины веков.

9

Симплегады – в греческой мифологии скалы, плававшие у входа в Понт Эвксинский (Черное море). Сталкиваясь, эти скалы уничтожали корабли.