mASIAfucker
Шрифт:
— Да.
— И вы не говорите по-немецки?
— Не говорю. Совсем.
— Зачем вы сюда приехали?
— Понимаете, мне очень нужно на этот… Хохен… Помогите мне.
— Мне нечем вам помочь.
— Как лично вы добираетесь до работы? Тоже на У-Бане?
— Вы что, угрожаете мне?
— Я хочу узнать, нет ли другого способа добраться до города. Посоветуйте мне что-нибудь.
— Советую: пройдите вон к тому окошку и улетайте домой.
Было очень рано. Может быть, полседьмого утра. Местность вокруг аэропорта ничем не напоминала то, что показывали
Я дошел до стоянки автомобилей. Несколько немецких теток в дурацких юбках запихивали сумки в багажник. Я улыбнулся теткам и спросил, не говорят ли они по-английски. Тетки не говорили, но махнули рукой, чтобы я садился в машину, они подвезут.
Город, по которому мы ехали, выглядел как бесконечное Купчино. Тетки на пальцах объясняли, что нужно подождать, это еще Восточный Берлин, западные чудеса начнутся позже.
В одном месте за окном мелькнули колючая проволока и тюремного вида вышки.
— Это Стена? The Wall, да?
— Я! Я! Зе Уол!
В Западном Берлине тетки высадили меня из машины. Дальше я ехал на метро. Оно было грязное, серое, словно железная дорога в пригороде. Кроме того, в метро можно было курить.
Станции были натыканы по городу, как автобусные остановки. На той, что называлась «Хохенцолерн-Дамм», я вылез. Несколько раз я спрашивал дорогу у прохожих. То, что я спрашивал по-английски, никого не поражало. Мне просто махали рукой: туда!
С двухметровой Деткой я столкнулся в дверях. Она выходила из парадной и собиралась идти на службу.
— Привет, фройляйн…
— О! Надо же!
Я стоял и молчал. Она тоже молчала. Я потянулся, поцеловал ее… за месяц губы забыли, как это делается. Я почувствовал запах ее духов. Они были дорогие, но мне казалось, что от Детки пахнет солеными огурцами.
Этот запах — главное, что я запомнил из той поездки. Спросите меня, чем пахло объединение Германий, и я отвечу: солеными огурцами.
Кровати в деткиной квартире не было. Спала она на матрасе, который каждое утро убирала в стенной шкаф. Мы лежали голые на светлом ковровом покрытии, курили… все еще молчали. Потом она поднялась и уперлась макушкой в потолок… неужели вот по этим громадным ногам… по этому белому животу я сходил с ума все эти недели?
— Вот тебе ключ от квартиры. У меня дела, я пошла. К моему приходу вымой посуду.
Никакую посуду мыть я не собирался. Я и дома-то ее никогда не мыл. Я ушел из дому сразу после Детки. Мне нужно было срочно убедиться, что жизнь удалась.
Что, попав в космос, вы сможете увидеть такого, чего прежде не видели бы на фото? Тем не менее, космические туристы платят по $22,5 миллиона за путевку, лишь бы оказаться на орбите.
В 1990-м оказаться по ту сторону железного занавеса было престижнее, чем по ту сторону земной атмосферы. Что бы ни произошло дальше, это было не важно. Я УЖЕ находился здесь… ленинградские приятели УЖЕ не поверят, что это действительно происходило со мной.
Вечером Детка пришла с работы.
Ни тогда, ни потом я так и не спросил, кем она работала. Она пришла, и через мгновение спину ей уже кололо жесткое ковровое покрытие… и я задыхался от запаха ее соленых огурцов… а потом мы сели ужинать.Основными блюдами были три, прежде никогда не слыханные мною штуки: мюсли, йогурт и фрукт киви. Ни одно из открытий мне не нравилось. Я говорил Детке, что хочу мяса, а она злилась, что я не вымыл посуду, и предлагала завтра пойти в театр. Я отказывался.
— Тебя не интересует театр?
— Вообще не интересует.
— Я уже заплатила за твои билеты.
— Ты! Жопа нерусская! Не смей попрекать меня своими ебаными деньгами!
— Где ты сегодня был? Ты мог хотя бы сказать, что уходишь.
— В моей стране не принято разговаривать о деньгах!
— Если бы ты привез с собой хоть немного денег, мы бы о них и не разговаривали. Ты приперся ко мне без копейки и целый день шлялся по магазинам.
— Где мне еще шляться? Сходить в театр?
— В театр ты уже отказался сходить. Теперь сходи в музей.
— В Берлине есть музеи?
— У нас отличный музей древнеегипетского искусства.
— Какого искусства?
— Древнеегипетского.
— Ты! Жопа нерусская! В моем городе в одном зале Эрмитажа больше египетского искусства, чем во всем остальном мире!
— Поэтому в музей ты тоже не пойдешь, а станешь шляться по магазинам?
— Иди в задницу!
— Прекрати со мной так разговаривать!
— Иди в задницу!
— Ты ешь мою еду! И живешь в моем доме! Не смей так со мной разговаривать!
— Можешь сама жрать эти помои! Начиная с этого вечера и всю следующую неделю при разговоре со мной Детка особым… очень мерзким способом поджимала губы. Она использовала свои губы только для этого… только чтобы доводить меня до истерики тем, как она их поджимает… раньше губам находилось иное применение… но теперь эти времена прошли.
Каждое утро она говорила, чтобы к ее приходу посуда была вымыта. Каждый вечер мы громко ругались. Назло мне она бросила курить и тем оставила меня без сигарет.
К вечеру третьего дня единственной фразой, которую она произносила, обращаясь ко мне, было: «Иди на хуй!» Я просил у нее сигарет… или хотя бы денег на сигареты, а она произносила эти три слова — по-русски и почти без акцента.
— Я хочу курить!
— Иди на хуй!
— Вон автомат. Напротив твоего окна.
— Иди на хуй!
— Я просто выйду из дома и куплю сигарет.
— Иди на хуй!
— Дай мне денег, пока не огребла! Шнеля-шнеля! Не зли меня!
— Попробуй. Возьми и ударь меня. Просто попробуй. Только не забудь, что мы не у тебя в стране, о'кей?
— Дай мне четыре дойч-марки, и я отстану. Просто дай мне четыре марки, жопа!
Потом она встала, подошла к столу и написала на бумажке несколько немецких слов.
— Что это значит?
— Это значит: «Подайте, пожалуйста, одну сигарету, я нищий». Выйди на улицу, покажи эту бумажку прохожему и кури сколько влезет.