Маска Локи
Шрифт:
— Что за жалоба? — спросил Саладин, придав своему голосу строгость.
— О мой Господин, эти люди были найдены на дороге в Яффу.
— И?
— За эту дорогу отвечает Харис эль-Мерма. Все проезжающие по ней, должны получить наше разрешение и заплатить пошлину. Они не заплатили.
— Вы не смогли получить с них плату?
— О мой Господин, у них ничего не было.
— Совсем ничего?
— Не было денег, а оружие не бог весть какое ценное. У одного было вот это… И мужчина вытащил старый кошелек палевой кожи из-под своей одежды.
— Дай-ка его сюда, — приказал Саладин.
Бедуин
Коленопреклоненный франк судорожно вздохнул и задержал вздох.
Свет входил в кристалл и таял там, не проходя через него и не преломляясь на гранях. Что-то темное находилось в центре кристалла — пятно, которое лишало его той ценности, которую мог иметь такой большой кристалл.
Саладин опустил его в кошелек и передал бедуину.
— Отдай ему этот камень. Он не стоит денег.
— Слово моего Господина — закон.
— Я заплачу пошлину за этих двоих.
— Благодарю тебя, мой…
Саладин прервал его и повернулся к франку.
— Вы христиане.
— Я христианин, — арабский, на котором говорил человек, был таким же нечистым, как камень, но удивительно было слышать родной язык в устах европейца.
— А этот полукровка твой слуга?
— Мой подмастерье, сэр. И мой друг.
Саладин пожал плечами. Кого заботит, кому предан этот неверный?
— Что за дело у вас в Яффе?..
— Меня послал мой хозяин, чтобы выяснить спрос на лошадей… лошадиное мясо.
— Ты не похож на купца. Возможно, ты воин, судя по твоей одежде, однако у тебя не тупой взгляд. Ты был воином?
— Меня учили воинскому искусству, но я не слишком преуспел в нем.
— Кого интересует, что думает неверный о своих достоинствах?
— Хорошо, когда человек знает пределы своих возможностей, — сказал Саладин.
— Ты можешь ехать. В Яффу. Насчет лошадиного мяса.
Мужчина в знак признательности коснулся головой пола шатра, как делают мусульмане на молитве.
— Но запомни, христианин. Ты должен уехать из этой страны до конца года. Весь твой род должен уехать. Сейчас между нами война — последняя война. Мой тебе совет — не покупай молодых лошадей или не покупай их слишком много, или ты никогда не получишь за них настоящую цену… Ты понял, что я сказал?
— Нет, мой Господин, — заикался мужчина.
— Я не буду тебе объяснять. Теперь можешь идти.
Саладин повернулся и дал знак Мустафе. Определенно, уж пора было совершить молитву.
— Живы ли мы, Мастер Томас? — бедуины освободили Лео от его старой кобылы и теперь он раскачивался на спине верблюда, который постоянно старался куснуть его за колени.
Французский конь Амнет был обменен под угрозой оружия на старого верблюда с разбитыми копытами и застарелыми болячками на ногах. Животное дышало так тяжело, что у Томаса рука не поднималась ускорить его движение, стукнув его хорошенько.
— Похоже, мы живы, — ответил Амнет.
— Я думал, что Саладин назначил цену
за каждого тамплиера.— Да, это так.
— Но он отпустил вас.
— Я же не представился ему.
— Да, но он мог видеть след от креста, который вы спороли с туники. Я заметил, что он очень внимательно его разглядывал.
— Но я вел себя униженно в его шатре, и он решил, что я украл ее. О человеке судят по его делам и разговору, не по одежде. Даже сарацины это понимают.
— Почему он отпустил вас? Кажется, он принял решение после того, как подержал кристалл.
— Ты заметил это, не так ли?
— Я замечаю все, Мастер. Как вы и учили меня.
— Я усердно молился, чтобы он отпустил нас. Это дар небес, что он не забрал Камень.
— Этот Камень так важен для вас? Почему?
— Ах, Лео! Хватит вопросов. Ты должен оставить мне что-нибудь, чему я еще могу научить тебя.
— Если так, хорошо. Я могу подождать. Но не слишком долго.
— Для чего мы нужны вам? — взревел Роджер, Великий Магистр ордена госпитальеров. Его голос гремел под сводами трапезной в обители в Яффе.
Собравшиеся рыцари зашумели. До Амнета донеслось: «Слушайте, слушайте!», «Никогда!», «Не хотим!»
— Только сам папа может приказать госпитальерам сражаться, — продолжал Роджер более спокойным тоном. Было ясно, что он он чувствует себя обязанным что-то объяснять или оправдываться перед посланцем типа Амнетом.
— Это правда, — согласился Амнет, повышая свой голос, чтобы перекрыть шум. — Ваш орден подчиняется — так же как и мой — только его святейшеству. Однако интересы этой страны, и короля Ги, более близки нам.
— Ги связался с Шатильоном и сам лезет Дьяволу в пасть. Пусть сам расхлебывает все это.
— А если Ги не отдаст Шатильона Дьяволу, что тогда?
— Э? — казалось, Роджер был поражен какой-то новой мыслью.
— Если король Ги поднимет армию франков на битву с Саладином, а орден госпитальеров не присоединится к нему — что тогда?
— Тогда Ги окажется в дерьме.
— А если он разобьет сарацин?
— Э?
— Если франки победят, а госпитальеры для этого ничего не сделают, для них это плохо кончится. Десятина будет поступать не столь регулярно. Долги будут выплачиваться не столь быстро. Некоторые поместья, полученные в дар от некоторых королей, могут быть потребованы обратно.
— Это нам не впервой. Мы уже почувствовали тяжесть королевского недовольства.
— А Его Святейшество… он будет улыбаться, как Бог, не вмешиваясь во все это, с высоты Небес. В конце-концов, наш Урбан отнюдь не государственный человек. Он не желает оставить свою склонность к обличению королей и власть имущих богатеев, не так ли?
— А-гмм… — казалось, Роджер был поражен новой мыслью. Тишина в зале позади Амнета нарушалась лишь шарканьем сапог по каменным плитам.
— Вы потеряете немного, если король Ги и те, кто выступят с ним будут побеждены. Конечно, вы сможете удержать собственные позиции в этой варварской стране силой своих мечей. Но если король Ги и принц Рейнальд победят, они будут сильнее, чем прежде — а разве кто-нибудь будет молить бога о другом? В этом случае ваша позиция невмешательства может привести к тому, что ваши позиции ослабеют.