Маска Владигора

— Ну вот, нашел, — сказал он наконец, протягивая князю доску. — Смотри! Краше лика не найдешь, хоть весь Поднебесный мир объедешь!

Владигор с жадностью прильнул к портрету взором: лицо Кудруны не изменилось к худшему, оставаясь все таким же прекрасным.

— Значит, ты говоришь, что и Кудруна любит меня? — спросил наконец князь, продолжая смотреть на портрет.

— Да, но этого мало… — как-то небрежно ответил Крас.

— Что значит «мало»? — встрепенулся Владигор. — Она любит меня, я люблю ее, к тому же Грунлаф желает, чтобы мы соединились в браке.

Крас позволил себе чуть презрительно рассмеяться, отвечая:

— Ты ошибаешься, князь. Так было раньше, теперь же, после того как ты отказом своим оскорбил его, он и видеть тебя не хочет. Знай, что благородный Грунлаф разослал повсюду гонцов и зовет князей и видных дружинников принять участие в состязании стрелков из лука. Тому, кто выиграет, достанется в жены Кудруна. Таково его решение…

— И Грунлаф не позвал… меня? — растерянно спросил Владигор.

— Не знаю, право, какие виды у благородного Грунлафа на тебя, но полагаю, что, если ты приедешь, князь игов не сможет тебя прогнать. Я и Кудруна уговорим его не гневаться и допустить умнейшего и храбрейшего Владигора до состязаний. О, приезжай! Состязание состоится на празднике после сбора урожая. Уверен, блистательнейший, что ты победишь, ведь всем известно: Владигор — лучший стрелок в Поднебесном мире. Кстати, — Крас зачем-то оглянулся, — ты бы мог показать свое искусство, поражая цели из… твоего нового оружия. Прости, но в Ладоре много говорят об этом. Если все увидят, что твое изобретение превосходит обычные луки, Грунлаф будет счастлив стать твоим тестем. Ну так решил? Что я передам Кудруне и ее отцу?

Владигор с вызовом посмотрел на Краса и сказал:

— Скажи, что князь Синегорья Владигор приедет! — и добавил: — Пусть все, кто думает добиться руки Кудруны, страшатся меня!

Князь, взглянув еще раз на изображение Кудруны, направился к выходу, но Крас остановил его:

— Повелитель! Ты что-то оставил здесь.

— Что же? — повернулся Владигор.

— Портрет Кудруны. Княжна прислала его тебе в подарок.

Спрятав портрет в ящичек, Крас с поклоном передал его Владигору. Прижав к груди драгоценную ношу, князь, счастливый и гордый, вышел из каморки колдуна.

Оставшись один, Крас долго трясся от смеха. Колдун не испытывал к людям ненависти, он просто презирал их, с виду таких сильных, отважных, умеющих строить дома и ковать оружие, сеять хлеб, выращивать овощи и сладкие плоды, но таких глупых и слабых, когда любовное чувство вдруг охватывало их.

— Ты мой, Владигор, мой! — шептал Крас. — Никогда тебе уже не избыть любви к Кудруне, а вернее, к ее портрету. Смотри на него, любуйся им. Скоро ты отправишься к Грунлафу, и Ладор останется без повелителя и защитника. Мы встретимся в Пустене, столице благородного Грунлафа, и уж там я тебя окончательно погублю!

4. Дорога копий и мечей

Не сразу Владигор сказал своей сестре Любаве, куда собрался ехать он после того, как с полей Синегорья будет собран урожай. Проницательная Любава замечала, что с братом происходит что-то странное. Делами Синегорья он занимался с меньшим тщанием, пиры и охота его не привлекали, зато стрельба из лука и какого-то нового оружия стала единственным его увлечением.

— Ты собираешься идти на войну? Но против кого? — спросила она как-то раз. — Разве в Поднебесном мире вот уже несколько лет подряд не царит радостное для всех затишье?

Владигор не ответил, лишь загадочно улыбнулся, поцеловал сестру и ушел в свои покои.

Любаву беспокоило, что брат стал каким-то неровным в поведении. Он то скрывался ото всех, подолгу был задумчив, то, напротив, проявлял бурную веселость даже тогда, когда обстановка требовала серьезности, — например, во время приема иноземных посланников. Он, видела Любава, чаще стал выказывать гнев по самым пустячным поводам, и, что казалось наиболее странным, перестал выносить присутствие рядом с собой представителей пола, к которому она сама принадлежала, — он почти ненавидел всех женщин, делая исключение лишь для нее одной.

Кончалось лето, был собран урожай, и вот однажды Любава была призвана Владигором в его горницу. Князь был серьезен и, стараясь почему-то не смотреть на сестру, сказал:

— Через три дня я отправляюсь в Борею, к Грунлафу, князю игов. Правительницей Синегорья за меня ты остаешься.

— Надолго ли? И что зовет тебя к поездке в немирную еще совсем недавно Борею? — спросила удивленная Любава.

— Я… без памяти влюблен в Кудруну, дочь Грунлафа. Я должен вернуться с нею или… не вернуться никогда. Теперь ступай. Мне нужно идти в сокровищницу, чтобы подобрать подарки для Кудруны.

Но Любава не спешила уйти. Слезы заструились по ее щекам, она бросилась перед братом на колени, схватила его руку и, покрыв ее поцелуями, заговорила:

— Брат, милый, молю тебя, не езди к Грунлафу! Ведь еще совсем недавно ты отверг брак с его дочерью, то есть нанес ему страшное оскорбление, хоть и поступил честно. Что же влечет тебя к нему теперь? Кто внушил тебе любовь к Кудруне, если ты даже не видел ее?!

— Нет, видел! — твердо заявил Владигор, подошел к поставцу и снял с полки портрет. — Вот она, смотри! Самая прекрасная на свете!

Любава взглянула на портрет. Сила власти, заключенная Красом в изображение Кудруны, распространялась лишь на мужчин, поэтому Любава осталась к нему равнодушной, хоть и видела, что оно действительно красиво. Да, оно было притягательно даже для Любавы, но чем дольше она смотрела, тем больше на этом лице проступало черт, начинавших ей не нравиться. Вот уже и нос перестал быть точеным, и глаза излучали не доброту, а ехидство и лукавство, и губы кривились в похотливой улыбке. Кожа спустя минуту покрылась оспинами, сквозь которые проступила какая-то темно-красная жидкость. Любава, уже готовая упасть в обморок, увидев превращение, успела-таки провести пальцем по портрету…

— Да это же кровь! — вскрикнула она и отбросила в сторону портрет, как это сделал совсем недавно и сам Владигор. — Брат, ты во власти злых чар!

— Сестра, ты все врешь, опомнись! — кинулся Владигор к портрету, чтобы поскорее убедиться в том, что Любава его обманула. Он с облегчением смахнул со лба мгновенно выступивший пот — с портрета на него смотрели добрые, лучезарные глаза любимой девушки, и не было на ее лице никаких следов крови.

К путешествию в Пустень, столицу Грунлафа, все было готово уже через три дня. На прощание Любава поцеловала брата, с тоской взглянула в его глаза и пошла прочь, закрыв лицо краем убруса. [6]

6

Женская головная накидка (прим. автора).

Все ладорцы вышли из своих домов, чтобы проститься с князем. Весть о том, что их правитель отправился за невестой, да не в братские Ильмер, Ладанею или Венедию, а к разбойнику Грунлафу, в Борею, облетела город, хотя Владигор о цели путешествия говорил лишь самым близким людям. Кое-кто из провожающих плакал, не чая, что князь возвратится домой живым, — жалели его и предчувствовали неисчислимые беды для Синегорья. Другие кричали:

— Ну и молодец у нас князь! К самому злодею Грунлафу не побоялся поехать!