Маска

Повозка катилась по дороге, и на каждом ухабе Мелисанда билась головой о крышку. Это напомнило ей о вчерашней поездке. Вчерашней? Ей казалось, что все это было так давно, будто в другой жизни. Жизни, в которой она была дочерью богатого купца и не волновалась ни о чем, кроме как о младшей сестренке, следовавшей за ней по пятам, да о псалмах, заданных учителем.

Слезы навернулись ей на глаза. Что бы она ни отдала за урок латыни! Или за то, чтобы еще раз услышать нытье Гертруды: «Ты куда, Мел? Возьми меня с собой. Я тоже хочу в лес!»

***

Фон Закинген легко выследил брата Евсевия на дороге в Штутгарт. В пути он обогнал телегу, извозчик которой проклинал всех и вся, не скупясь на ругательства. Судя по доносившимся до него обрывкам брани, фон Закинген понял, что этому бедняге чем-то не угодили торговцы древесиной.

Францисканец медленно шел вдоль реки. В правой руке он сжимал посох, а на спине нес заплечную сумку.

Фон Закинген спешился и взял коня под уздцы.

— Могу я пройтись с вами, брат?

— Конечно, прошу вас. — Монах явно обрадовался.

Завоевать доверие францисканца оказалось легче, чем ожидал Эберхард. Евсевий тут же принялся рассказывать о монастырской жизни — мол, это нелегко, но только так открывается путь к Господу. Говорил он и о тяжких испытаниях, выпадающих на долю человека, о том, что сумел справиться со всеми искушениями.

— Всеми! — несколько раз подчеркнул Евсевий. — Всеми!

Фон Закинген сразу понял, что совесть этого человека нечиста. Теперь нужно было узнать, что же гнетет столь говорливого святошу.

— Богоугодная жизнь полна лишений, — с пониманием произнес он. — А сатана неустанно искушает нас.

— Именно. — Францисканец перекрестился.

— Особенно часто дьявол является нам в образе женщины, — продолжил Эберхард.

Он протянул монаху бурдюк с вином, и у того быстро развязался язык.

— Благородный господин, как хорошо, что вы все понимаете. Вы человек справедливый, это сразу видно.

Фон Закинген тепло улыбнулся, кивнул и опустил ладонь на плечо церковника.

— Ну, мы ведь оба мужчины, верно? Разве не сам Господь указывал нам повелевать женщинами, существами слабыми и по природе своей греховными?

— Истинно так, аминь.

— И разве люди Божьи не несут в этом смысле особую ответственность?

— Как мудры ваши слова. Может быть, и вы раньше были монахом, но вернулись к мирской жизни?

— Вы угадали, брат. — Фон Закинген солгал не моргнув глазом. Он сжал узкое плечо монаха. — Меня звали тогда брат Фома, и Господь послал мне суровые испытания, проверяя мою веру раз за разом. Однажды… — Эберхард запнулся. — Нет, вы станете презирать меня.

Евсевий мягко улыбнулся и взял фон Закингена за руку.

— Ни в коем случае. Милость Господа безгранична. Расскажите мне!

— Она была так молода… Так невинна… Так чиста…

Евсевий побелел и нервно сглотнул.

— Вот видите? Я стал вам омерзителен, — с грустью произнес Эберхард и, отступив на шаг, отвернулся.

Но монах опустил руки ему на плечи и сказал:

— Я вас так понимаю… Правда.

Фон Закинген медленно обернулся. Ему даже удалось выжать из себя слезу.

— Я вам не верю. Вы просто хотите утешить меня.

Евсевий глубоко вздохнул.

— Иногда пути Господни неисповедимы. Послушайте же мой рассказ. Вчера я шел неподалеку от ущелья, погруженный в молитву. И тут мой путь пересекла юная дева. Она была в смятении, чуть не сбила меня с ног. Я поддержал ее, ибо девушка была слаба в ногах и едва не падала. Мы присели, чтобы она могла отдышаться. Ее теплое нежное тело дрожало, девушка цеплялась за меня, рыдая. Я утешал ее, гладил ее рыжие волосы. Ей это понравилось. Она перестала дрожать, и я ощутил прикосновение ее груди. Женственность только расцвела в ней. И тут явилась мне Богородица Мария и сказала, чтобы я взял эту деву, ибо того хочет Господь. Что же мне было делать?

— Господь — пастырь наш.

Монах перекрестился.

— Истинно так. — Он кашлянул. — Та девица знала, что должна покориться слуге Божьему, и приняла свою судьбу. Но затем вдруг начала вырываться. Ну что тут скажешь? Там лежал камень, сам Господь возложил его туда, ибо он всеведущ и всемогущ.

— Аминь, — пробормотал фон Закинген, стараясь сдержать смех.

Как легко оказалось вырвать у этого простака признание!

— Аминь, — повторил за ним монах.

— Вы похоронили ее?

Глаза Евсевия блестели, словно от жара.

— Да. Никто не должен узнать, где она погребена. Ее душа уже отправилась в ад. Ужасно!

— Ужасно. Та девица, должно быть, была ведьмой. Иначе как бы она посмела воспротивиться воле Божьей? Вы ведь сказали, что она была рыжей, так? Значит, она служила дьяволу, в этом нет никаких сомнений. Я восхищен крепостью вашей веры и вашей отвагой.

Евсевий вздрогнул.

— Во имя Господа Всемогущего, вы правы. Эта девица наверняка была ведьмой! — согласился он.

Голос монаха дрогнул, вино уже давало о себе знать.

— Нужно сжечь ее! Сжечь ее тело!

— Именно. Так тому и быть. Прошу вас, позвольте мне помочь вам. И благодарю вас. — Фон Закинген обнял Евсевия, и монах удивленно, но не без удовольствия обнял его в ответ. — Вы избавили меня от тяжких угрызений совести. Ведь мы с вами так похожи.

Его сердце выскакивало из груди. Неудивительно, что они не нашли Мелисанду Вильгельмис!

***

Мелисанда насторожилась. Повозка остановилась. Послышались какие-то голоса, кто-то забрался в телегу, скрипнуло дерево.

Девочка вжалась в ящик. «Ну же, они должны вначале разгрузить бочки».

— А что там сзади, в ящиках? — грубо осведомился кто-то.

— Ящики пусты, туда я должен сложить товары для моего господина.

— Пусты, говоришь? — Шаги приблизились.

Мелисанда задержала дыхание. Они остановились перед городскими воротами Эсслингена. Почему она не подумала об этом? Невзирая на летний зной, девочку зазнобило. Ну почему она не осталась в той пещере?! Как она могла так сглупить?!