Маскарад любовных утех

Я был предоставлен самому себе – отец сказал, что уехал в Питер по работе, ты попала в больницу с приступом холецистита. В Лыкине я никогда не был, но меня это не смутило. Полез к отцу в стол, нашел книжку по оплате за свет-газ в подмосковном доме, из нее узнал адрес. Мы с Мишкой договорились с девчонками: пусть они к семи вечера приезжают на электричке на станцию, встретим их на платформе. А сами помчались в Лыкино пораньше. Ключей у нас не было, но мы решили, что как-нибудь залезем внутрь. Нам исполнилось четырнадцать, а в этом возрасте ни из чего проблемы не делают.

Но, очутившись на участке, мы сразу поняли, что в здании кто-то есть – из-за плотно закрытых занавесок пробивался свет. Осторожно походили вокруг, нашли щелку в гардинах, увидели спальню с кроватью и на ней бабу с мужиком. Я, дурачок, хотел бежать в милицию, решил, что дачу взломали грабители. А Мишка меня остановил:

– Не дергайся, наверняка дядя Коля пустил на дачку приятелей. Видишь, машина стоит? Воры так нагло себя не ведут. Давай поглядим, чего они в койке вытворяют.

И в этот момент подъехала еще одна тачка, мы метнулись за гараж. Из незнакомого автомобиля вышли отец и какая-та женщина.

– Все понятно, – прошептал Мишка, – у взрослых тут вечеринка, ни в какой Питер Николай Андреевич не улетел.

Мы с Горским убежали и всю дорогу до Москвы молчали.

Я, подросток, испытал шок. Папа спит с женщинами? Он же старый! Сексом занимаются исключительно молодые, после тридцати уже пора о смерти думать!

На следующий день отец вернулся домой, наткнулся в прихожей на мои грязные ботинки и сделал замечание:

– Обувь чистить надо самому, а не сваливать эту обязанность на Тату. Никогда не заставляй женщину мыть загвазданные штиблеты, это унизительно.

Я, переживший накануне шок, слетел с катушек:

– Спасибо за урок. Сам-то чем в Лыкине занимаешься? Вчера мы с Мишкой туда ездили и все видели!

Отец крякнул. Я испугался, что папа разозлится, но он спокойно сказал:

– Ясно. Зови сюда Михаила. Хорошо, что Таты нет, этот разговор лучше проведем в ее отсутствие.

И все нам, пацанам, честно рассказал. Вкратце содержание его речи было таким. На свете много хороших женщин, которым не повезло встретить мужчину для секса. Они любят мужей, заботятся о них и детях, но в постели оргазма не испытывают, а от этого у них всякие бабские болезни и истерики. То же самое с мужиками. Отец решил помочь своим знакомым. Ничего плохого на даче не происходит, там встречаются пары по обоюдному согласию. Но Тате об этом рассказывать нельзя…

Кутузов замолчал.

– Боже, – прошептала Николаева, – боже…

– Мы с Мишкой хранили секрет, – добавил Андрей. – И даже стали помогать – убирали дачу, закупали вино, продукты, а папа нам денег на кино и прочее давал. Конечно, скоро мы скумекали, что и бабы, и мужики отцу платят. Когда он умер, мы живо все с фазенды вынесли, очистили дом. И я, и Мишка считали, что ты в курсе происходящего, тебе «бизнес» мужа не нравится, но ты молчишь, не желая затевать скандал и потерять прибыль, а вот о том, что я с лучшим другом подрабатываю в Лыкине уборщиками, понятия не имеешь.

– Дюша, – прошептала Тамара Федоровна, – я впервые сейчас об этом услышала…

– Да я уж понял, – кивнул Андрей. – Но это еще не вся история. После перестройки, когда наш трест прекратил свое существование, мы с Мишей поняли, что надо как-то выкручиваться. Даже у него, отличного стоматолога, наступило черное время – народ тотально обнищал, зубы ходили лечить, когда совсем уж невмоготу делалось. А я-то и вовсе остался голым. И вот тогда мы с Горским открыли здесь, на нашем участке, бордель.

У бедной женщины от такого известия в буквальном смысле отвисла челюсть, а Кутузов спокойно продолжал рассказ, вводя приемную мать в курс дела.

Постоянно приезжающий к Горскому народ никого в «Кроте» не удивлял. Михаил же стоматолог, работает на дому, его посещают пациенты. В саду у него стоит одноэтажная постройка, там кабинет, куда ходят также жители поселка и сотрудники администрации. Врач демократичен, больных на «хозяев» и «слуг» не делит, и у «кротовцев» тридцатипроцентная скидка.

Но не все ходили к дантисту ради свидания с бормашиной. Вы же не забыли, что Андрей Николаевич был главным инженером треста, который строил тоннели? Из маленького домика Горского в гостевой коттедж Кутузова вел подземный ход, вырытый бывшими подчиненными последнего. Им люди и пользуются ради совсем других свиданий.

Охрана поселка видит, как к Горскому приезжают посторонние, и спокойно их пропускает. Понятное дело, всем надо лечить зубы.

Вот почему Андрей Николаевич не стеснен в деньгах. А зоомагазин, которым он владеет, особой прибыли не приносит, он существует, чтобы ни у кого не возникало вопросов, где Кутузов берет средства…

Глава 32

Тамара Федоровна приложила ладонь ко лбу и на секунду закрыла глаза. Потом снова обратилась ко мне:

– Я бы ни за что не открыла вам правду, но если промолчу, вы никогда не поймете, какая история приключилась с Кутей. Поверьте, с низкопробными проститутками Андрей никогда дел не имел, домом свиданий пользовались исключительно обеспеченные мужчины и дамы. Я ни во что не вмешивалась, ни разу не видела клиентов. Жизнь у нас текла хорошо, и в конце концов Дюша, к большой моей радости, нашел себе жену.

Николаева неожиданно улыбнулась.

– Он, слыша мои слова: «Когда же у тебя появится наследник», отшучивался: «Мататочка, я капризен, ищу молодую, без бурного прошлого, других браков и детей, сироту с покладистым характером, скромную, не желающую делать карьеру, не пытающуюся стать главой семьи, не транжирку…» А я ему в ответ: «Таких теперь нет, это нас в таком духе воспитывали, современные женщины чересчур самостоятельны». И вот, поди ж ты, нашлась Юлечка. Она была романтичной, обожала читать стихи, не расставалась с томиками Ахматовой, Цветаевой, Ахмадулиной. Она и сама писать пробовала, Андрюша за свой счет сборник жены издал. Юля была очень ранимая, но никогда не демонстрировала своего настроения. Иногда я вечером шла по коридору и слышала из ее спальни всхлипывания. А если постучусь к ней, спрошу, что случилось, она отвечает: «Все в порядке, просто грустно стало». Когда Олечка родилась, мать дочку игрушками завалила, любые выходки ей позволяла, только смеялась да целовала ее, если та безобразничала. Я-то втихаря от Юли шлепала Кутю за шалости, но мы с малышкой дружили. А она рано поняла: маме далеко не все рассказывать можно. Ну, например, доложит Кутя, что ее в садике какой-нибудь мальчишка стукнул, Юлечка сразу за сердце хватается, потом в слезы, затем мчится к воспитательнице, требует, чтобы обидчик извинился. И мальчик, и девочка давным-давно забыли о ссоре, это же дети, в завтрак поругались, в обед уже лучшие друзья, а Юля талдычила: «Дочка страдает, отвратительный мальчишка обязан на колени перед ней встать и прощения просить». Догадываетесь, какие проблемы у Кути в коллективе возникали?

– Конечно, – кивнула я. – Ясное дело, к девочке пришили ярлык «ябеда». А поскольку она была сообразительна, то перестала изливать душу матери.

– Я с Татой делилась, – впервые вступила в разговор Оля. – А няня всегда мне говорила: «Плюнь и разотри. Если бранное слово в спину бросили, не обращай внимания, всем нравиться нельзя».

– К сожалению, Кутя сблизилась не только со мной, но и с Ириной, – помрачнев, сказала Тамара Федоровна. – И в этом я очень виновата.

– Нет, нет! – с жаром возразила ее воспитанница. – Понимаете, в один ужасный день Тата сильно заболела. Ее увезли на «Скорой», сделали несколько операций…