Маски Черного Арлекина

– И не нужно мне твоих признаний, красноречивый птенчик. – Я взболтал фляжку прямо перед раскосыми желтыми глазками ворона. – Мне хватит и того, что есть здесь. Тень, ты заслужила награду.

– Правда? – восторженно спросил наглец. – Какую?

– Жизнь и... эту самую птицу, – усмехнулся я.

Глава 4 Долг вассала, или Плата за любовь

Ты всю свою жизнь провел на войне,

Чужие приказы привык выполнять.

Но что для себя ты оставил в душе?

Глупец, не способный вкус жизни познать...

Пора тебе меч свой в ножны вложить,

Навеки оставь это бранное поле,

Пора

расцвести и понять наконец:

Помимо смерти есть лучшая доля.

Ты дрался, кто спорит, отчаянно,

Но встретив ее в этот день,

Влюбился, нежданно, нечаянно,

Ступив на тропу через тень.

Ты любишь, тебя тоже любят,

Что может прекраснее быть?

Но долг не пускает, да будет он проклят,

Ты должен проститься, ты должен забыть...

«История любви».

Рыцарь-трубадур сэр Генрих Милот

6 сентября 652 года. Графство Даронское. Замок Даренлот

Сэр Джеймс Доусон пришел в себя, едва первый солнечный луч, пробившийся сквозь узорчатое окно, коснулся его лица. Жмурясь от яркого света, он попытался разглядеть то место, куда попал. О! Как же оно отличалось от глухого темного леса и старого тракта, где, по всем раскладам, он должен был сейчас находиться. В углу весело потрескивал огонь в камине, разнося приятное тепло по большим покоям; на стенах висели разноцветные гобелены, преимущественно синие и зеленые; полы были выстланы мягким пушистым ковром; несколько резных дубовых шкафов почти подпирали своды. Б'oльшую часть места здесь занимала широкая, удобная кровать, на которой рыцарь, собственно, и лежал. Один из пологов был отдернут, и сэр Джеймс невольно залюбовался игрой лучей холодного осеннего солнца, проникающих в комнату через тонкое оконное стекло.

А-а-а-а! Что это? Рыцарь похолодел от ужаса. Неожиданно для себя сэр Джеймс осознал, что одет он в нелепую ночную сорочку лазурного цвета, уместную скорее для дамы, и глупый-преглупый синий колпак, более подходящий какому-нибудь дураку-шуту, нежели благородному рыцарю. Кто-то растянул ремешок и распустил его волосы, и теперь они неопрятными пепельными прядями кое-как выбивались из-под головного убора.

Паладин попытался было присесть в кровати. Не вышло – он тут же отбросил тяжелую голову обратно на мягкую подушку. Плечо дико болело, напоминая все ужасы прошлой ночи, а может, позапрошлой? Сколько он здесь лежит? Непростительная для паладина слабость оказаться в таком положении... Тут же нахлынули вопросы: где леди Изабелла? Что это за место? И что стало с людоедом?

Рыцарь аккуратно потрогал повязку на плече и сразу же ощутил болезненные толчки собственной крови. В голове все смешалось, в глазах потемнело, а на лице выступил пот. Сделав несколько глубоких вдохов, Джеймс постарался упорядочить мысли и успокоить бешено колотящееся сердце. Что ж, похоже, тот, кто его перевязывал, не слишком хорошо знаком с искусством врачевания.

«Нет, ну как можно было не заметить шип, отколовшийся от дубины людоеда и по-прежнему торчащий из плеча?!» – раздосадованно подумал рыцарь.

Паладин не удивлялся, что у него нет жара и горячки: как говорил его старый гаэнан [5] – те, кто отдал свою душу Дебьянду, богу огня, не жарятся на его кострах в бреду. Только сейчас Джеймс понял смысл этого высказывания.

Рыцарь размотал повязку и не смог сдержать негодующего рыка: рана была затянута зеленоватой корочкой, кожа вокруг чернела, будто испачканная в саже. Осколок разносил по телу заразу. Чистая кровь смешивалась с больной и текла дальше, отравляя все внутри. Состояние могло показаться безнадежным, но только не для паладина из Белого замка. Он надеялся, что уроки врачевания в ордене Священного Пламени не прошли даром. Теперь все зависело лишь от него самого, точнее, от того, насколько хорошо он слушал своих учителей.

5

Так в то время именовали паладинов-учителей в боевых орденах Ронстрада.

Тук! Удар сердца. Тук-тук! Быстрее... Тут-тук, тук-тук... Еще. Джеймс чувствовал, как горячее сердце все сильнее разгоняет не менее горячую кровь. Он, словно наяву, видел, как она превращается в багровый кипящий вар, текущий по жилам, постепенно преобразуясь в огонь, что бежит вперед, по всему телу под кожей, выжигая на своем пути вредоносную заразу.

– А-а-а-а! – не смог сдержать крика рыцарь.

Затянувшаяся было рана снова открылась, и большой желтоватый шип вышел наружу вместе с мерзким зеленым гноем. Дрожащей рукой Джеймс обтер тканью повязки кровь и приложил два пальца к воспаленному плечу. Он с силой сдавил покрасневшую от жара кожу, при этом лицо паладина жутко исказилось, а зубы сжались от боли. В нос ударил запах паленой плоти, но рыцарь не ослаблял прикосновения. Рана стянулась, оставив после себя след большого алеющего ожога. Вся рука побагровела, будто ее сунули в котел с кипящей водой. Плечо неимоверно болело, но заразы больше не было в теле, лишь подушки окрасились кровью. Ожог должен исчезнуть дня через три; кожа на руке постепенно вновь приобрела нормальный цвет.

Мысленно поблагодарив Дебьянда, рыцарь закрыл глаза и снова впал в беспамятство...

* * *

Очнулся Джеймс от легкого стука в дверь. Кто-то настойчиво стремился попасть в его «убежище».

– Да! – все еще слабым голосом сказал он.

Дверь отворилась, и в комнату вошла молодая, лет двадцати, девушка в простом синем платье из грубой ткани.

«Должно быть, служанка, – подумал рыцарь, – но до чего же она хороша!»

И правда, гостья была очень красива. Ее большие карие глаза сияли, в них застыло доброе наивное выражение, как у ребенка, что не успел познать еще горестей жизни. Эти глаза сэру Джеймсу показались до боли знакомыми, будто он их уже где-то видел... Но нет! Он мог бы поклясться, что не встречал раньше эту девушку. В противном случае рыцарь ни за что не забыл бы этих иссиня-черных волос, походящих на лоскуты ночи, что торчали в разные стороны, непричесанные и несобранные, но придающие их владелице некоторую заносчивую миловидность и приятную глазу дикость. У девушки было округлое лицо, недлинный носик и выразительные губы со слегка опущенными книзу уголками.

Сэр Джеймс сорвал с головы глупый ночной колпак и попытался спрятать его с глаз подальше, но слишком сильно дернул край одеяла, и показалась его ночная сорочка, более походящая на платье, с кружевами в виде цветов. Паладин налился краской и натянул одеяло по самое горло.

– Как вы себя чувствуете, сэр рыцарь? – участливо спросила девушка нежным голоском. – Нет-нет, не нужно вставать! – Подойдя ближе, она остановила попытку паладина присесть, облокотившись о подушки. – Вам плохо? У вас кровь на рубашке!

– Как вы... то есть я? Э-э-э... совсем-совсем нет... то есть... хорошо. – Он даже говорить нормально не мог в ее присутствии: все время заикался и путал слова, что выглядело, по его мнению, еще глупее. – Сколько я уже здесь лежу? Потому что я не должен долго... ну, вы понимаете. Рыцарь не должен... э-э-э... в неизвестном ему месте... Это гостеприимство мне нечем оплатить... и я...

– Не нужно так волноваться, сэр рыцарь. Вас привезли бессознательного этой ночью. – Вздох облегчения. – У вас была ужасная рана, я ее промыла и перевязала.

– Значит, это тебе, красавица, я обязан своим спасением? – расхрабрился спросить рыцарь.

По правде, еще немного, и его смело можно было бы нести на погост, но, глядя на нее, он совсем не хотел думать об этом. Девушка легонько улыбнулась и отвела взгляд. Раненый рыцарь почувствовал, как стремительно тает в этой улыбке, в этих ярких глазах...

– Вас привезли воины барона Нидвуда, – пояснила она. – И хоть его самого среди них не было во время охоты (в наших-то лесах!), его племянник сэр Эйвил намекнул, что у Даренлота перед Дорнуоллом (это родовой замок Лотлингемских баронов) появился должок. Кстати, сэр рыцарь, сейчас вы гостите в замке Даренлот, родовом владении графов Даронских.

– Вы очень красивы, милая госпожа. – Казалось, сэр Джеймс прослушал все, что говорила ему девушка.

Она легонько улыбнулась в ответ, но не сказала ни слова.

– Как вас зовут, солнце? – спросил рыцарь, втайне радуясь, что она всего лишь служанка, что ей не посчастливилось родиться в богатом роду и он может позволить себе так с ней говорить.

Он ведь тоже – не богатый сеньор, а простой безземельный рыцарь, бедняк-бродяга. Очень строгие нравы его времени не позволили бы даже помыслить о том, чтобы на что-то надеяться, будь она из знатного рода...