Маски трёх эпох. Посланники
Шрифт:
– И что? – Я, заинтересовавшись, села повыше.
– Лет пять назад князь был по делам в Варшаве, ну и… Окрутили его. Секретарь говорит, всё буквально за месяц-два произошло. Она-то красивая, он и увлёкся немного. Всё в рамках приличия, но… Пришёл с визитом, их вроде как случайно одних в комнате оставили, ей дурно стало. Пока он её в чувство приводил – родня с благословениями заявилась, да так, что не отвертеться. Секретарь сказал, что князю её и жалко было – полячка ведь. Только не пойму, причём тут это.
– Пять лет назад? – хмыкнула я. – В Варшаве? Ну панна шляхетскаяа! Это «болезнь» многих русских интеллигентов: жалеть бедных поляков, которые «пострадали от жестокости варваров-русских» и потеряли своё государство. Князь и стал одной из первых жертв. Панночка не промах!
– Да вот как раз промах! – рассмеялся Лант. – Она
– Поня-атно. Слушай, а какие книги ты ей подсунул?
– Новый Завет, – улыбнулся Лант, – с закладочками в некоторых местах. И какие-то два морализаторских романа, не знаю, правда, о чём. Просто заказ дал, чтобы нудные и правильные были. Ладно о князьях. Ты вставать думаешь? Обед скоро.
– Думаю. Дай одеться-то.
Перед обедом я успела зайти к пассажиркам. Княжна почти выздоровела и теперь скучала, не желая выходить из комнаты, чтобы не пересекаться с мачехой. Я, подумав, принесла ей схему вышивки какого-то пейзажа и всё, что нужно для рукоделия.
Жюли уже не спала, но сил у девушки хватило лишь на то, чтобы сесть и съесть тарелку жидкого супа. Пневмония, пусть и не очень сильная, держалась стойко. Ну куда ей прислуживать княгине? Она же свалится сразу.
Дети чувствовали себя великолепно, и когда я к ним заглянула, бонна как раз разнимала драку из-за пупса, которого мальчик хотел сделать солдатиком, а девочка – своей новой соской. Я рассмеялась и принесла ещё одного пупса и вязание для бонны: ей тоже нужно было чем-то заняться.
Княгиня Баратаева к обеду выходить не хотела. Отговаривалась тем, что ей стыдно передо мной, просила прощения. Но на самом деле – я это отлично видела – она не хотела показываться на глаза тем, кто поставил зарвавшуюся дуру на место.
– Нет, – сдерживая раздражение, ответила я. – В комнаты подают еду только детям и больным.
– У меня так болит голова, и слабость… – манерно застонала сориентировавшаяся княгиня.
– Давайте я вас осмотрю, – с готовностью предложила я. – У нас великолепная медицина, большинство обычных болезней вылечиваются за несколько часов.
– Благодарю вас, вита, не стоит беспокойства. Я буду к обеду.
Выходя из её комнаты, я подумала: может, ну её, пусть на самом деле ест у себя и не мозолит нам глаза? Нам это не в напряг, а видеть за столом эту истеричку – аппетит портить. Но нет. Пускай соблюдает общие правила, а то привыкла жить на особом положении.
– Ну и что будем делать? – Лант сел в своё любимое кресло, точно такое же, какое было в нашем лесном доме в Петле Времени. – Просто поболтаем или поработаем?
– Хочется поболтать, – вздохнула я, – но нужно работать. Кстати, надо бы князя переселить к жене…
Я не договорила. Лант расхохотался так, как редко с ним бывало. Отсмеявшись, объяснил:
– Князь очень просил оставить его с матросами. Официально чтобы «служить для этих грубых людей облагораживающим примером», ну то есть чтобы они не буянили от безделья. Но уверен – он сам пошёл бы в матросы, только бы поменьше общаться с жёнушкой.
– Поня-атно… – Я тоже рассмеялась. – Ладно, хватит им косточки перемывать. Давай о делах.
– Я как раз о деле и думаю, – подобрался Лант. – Можно ли использовать знакомство с князем для связей в обществе Петербурга?
– Если он вхож в высшее общество, то да, а так… Кто его знает.
Лант придвинул к себе справочник по истории русского военного флота и взглянул на меня:
– Я посмотрю, как мы с пограничниками связаться можем. У нас впереди всего несколько дней, потом матросы начнут бузить. Сейчас они квёлые, но двое-трое уже начинают шебуршиться. Да и капитан мне не нравится. Так что на ту сторону не суйся, ладно?
– И ты будь поосторожнее.
Следующий день прошёл тихо. Княжна выздоровела и попросилась к малышам: в комнате с больной горничной она скучала. Девушка она была неплохая, искренне беспокоилась о Жюли, но всё-таки она княжна, а не сиделка. Да и бонне польза – поговорить есть с кем. Княгиня хотела припрячь падчерицу к чтению вслух, но я, защищая девушку, выкрутилась, сказав, что её помощь требуется в уходе за детьми. Конечно, если княгиня согласна посидеть в детской, то чтение можно устроить
и там. Как раз и детей поможет искупать и накормить. Княгиня ни купать, ни даже видеть детей не хотела – нелюбовь к уходу за детьми была в обычае знатных дам, – так что вынужденно согласилась на одиночество, лишь бы не видеть этих «les infants terribles».Ещё одним невыполненным капризом знатной особы стало требование обеспечить её хорошими духами, бутылкой вина и кувшином молока каждое утро. Княгиня уверяла, что не выносит нечистоплотности и привыкла каждый день обтираться ароматной водой. Я напомнила ей о душе и выслушала целую лекцию о вреде частого мытья, которое сушит кожу и превращает благородных красавиц в мещанок. Пришлось объяснять, что нормальное купание полезнее, хотя бы потому, что ты прогреваешься весь, а не кусочками.
Вообще объяснить людям необходимость ежедневного мытья оказалось довольно сложно. Не потому что они были неряхами, а потому что бытовые удобства не позволяли им часто мыться: попробуй каждый день несколько вёдер воды на купание принеси, нагрей, а потом и унеси. Да ещё комнату натопи, чтобы не простудиться. Это с водопроводом легко, а тут… А если что-то не жизненно важно и требует много сил, то лучше следовать примеру Лисы из знаменитой басни: виноград кислый, потому что до него не добраться, а купание вредно, потому что его сложно организовать. К запаху можно привыкнуть или замаскировать его духами. Ну а особые чистюли могут обтираться той самой смесью молока и красного вина – это на самом деле полезно для кожи.
Я то вела светские беседы с мужчинами, то сидела в комнате Жюли, работая или разговаривая с девушкой. Она болела не то чтобы тяжело, скорее изматывающе. Не было ни кашля, ни высокой температуры, но слабость и головокружение держались стойко. Всё дело было в общей ослабленности организма, и рассказ девушки объяснил причину.
Жюли шёл восемнадцатый год. Родилась она в довольно состоятельной семье французских буржуа и, как казалось, должна была прожить спокойную и обеспеченную жизнь. Потом началась революция. Во время Террора никто из родных не погиб, но семья, обнищав, перебралась из собственного дома в каморку на окраине городка. Девочку старались учить, чтобы она могла работать прислугой в состоятельной семье, надеялись, что всё наладится. Потом умерла мать, а два года назад и отец. Жюли пыталась найти работу, но кому нужен шатающийся от голода подросток? Не идти же в «весёлый дом». Повезло – устроилась служанкой в гостинице; помогли образованность и манеры, которым её научила мать. В гостинице девушку увидела княгиня и предложила перейти к ней в услужение. Жюли обрадовалась, подумав, что богатая русская дама хочет ей помочь, но всё оказалось проще. Князь не был особо богат, не было у него и характерной для многих русских дворян страсти к огромному числу дармовой крепостной прислуги. В поездке он ограничился минимумом слуг, в который входила всего одна горничная. И не крепостная – они слишком необразованы, чтобы выполнять свои обязанности вне России. Прежняя горничная, опытная и уверенная в себе полячка, не захотела терпеть выходки госпожи и ушла от княгини, даже жалование не забрала – у других господ больше получит. А горничная требовалась позарез: семья как раз уезжала из страны, времени искать прислугу не оставалось. Так что неопытная, но старательная и согласная работать за питание Жюли очень удачно подвернулась под руку.
Из успокаивающейся Франции семья кружным путём добралась до Англии, где князь решал какие-то свои дела – Жюли вообще не задумывалась, какие, а я сообразила, что скорее всего работал на разведку. Ну а княгиня, как говорили в том мире, разрешилась от бремени здоровой девочкой. Французская нянька к этому времени княгиню уже не устраивала, наняли английскую кормилицу и английскую же бонну. Жюли от этого стало ещё тяжелее: на родном языке и поговорить не с кем, да и хозяйка после родов стала совершенно невыносима. Деваться в чужой стране было некуда, так что Жюли оказалась в ловушке. И с ужасом думала о далёкой непонятной России, в которую приходилось ехать. В её жизни было всего два светлых пятнышка. Первый: князь не приставал к служанкам, ограничиваясь редкими визитами к красоткам полусвета. При такой жене это вполне простительно. Второй светлый лучик в наваливающейся беспросветности – княжна не то чтобы сдружилась с горничной, но относилась к ней как к человеку, а не вещи, даже пыталась научить языкам. А больше опереться было не на кого.