Мастер Баллантрэ

Милорд тихо вскрикнул, подошел ближе к могиле и устремил в нее свой напряженный взор.

— Как, похоронен, но между тем жив!? — воскликнул сэр Вильям. — Что вы за вздор болтаете?

— Я расскажу вам, в чем дело, — сказал Секундра, обращаясь к сэру Вильяму. — Саиб и я, мы очутились в руках убийц, мы всячески пробовали убежать, но нам это не удалось; тогда мы решились на последнее средство, чтобы спастись. В Индии тепло, там это средство всегда можно употреблять, но тут, в этой проклятой холодной местности, это труднее, тут надо вырыть его как можно скорее. Я похоронил саиба, но он не умер, он жив. Помогите мне только вырыть его поскорее. Зажгите свет, помогите мне, ройте, ройте скорее. Тут страна холодная, не такая, как у нас, тут надо торопиться.

— Я не понимаю, что этот человек говорит? — спросил сэр Вильям. — У меня положительно голова идет кругом, я как будто одурел.

— Я же говорю вам, что я похоронил его живым, — сказал Секундра. — Саиб на это согласился. Помогите мне вырыть его, зажгите огонь и помогите мне, я же говорю вам, что надо торопиться.

— Зажгите огонь и помогите ему, — сказал сэр Вильям, обращаясь к своим слугам. — Я вижу, что мне во время этого путешествия суждено возиться с полоумными.

— Вы хороший человек, — сказал индус, — теперь я снова примусь вырывать саиба.

Сказав это, он подошел к могиле и стал ее разрывать. Вскоре мы увидели край одежды из буйволовой шкуры, затем я увидел что-то белое — это было лицо мастера Баллантрэ, которое освещала луна. Секундра стал на колени и принялся своими тонкими пальцами разрывать землю, положительно задыхаясь от волнения. Когда он затем встал и отошел в сторону, я ясно мог разглядеть лицо мастера Баллантрэ: оно было бледно, как у мертвеца, глаза были закрыты, а ноздри и уши чем-то заткнуты; щеки были впалые, нос заострился, но, несмотря на то, что он столько времени лежал в земле, он нисколько не испортился. Но что больше всего поразило нас, так это то, что у него в то время, как он лежал в могиле, выросла борода.

— Боже мой, что это значит? Каким образом у него выросла борода? — воскликнул Моунтен. — Я отлично помню, что в тот день, когда мы его хоронили, он был без бороды.

— Я слышал, будто бывали случаи, что у мертвых вырастали волосы, — сказал сэр Вильям; но он сказал это сдавленным и нерешительным голосом.

Секундра не обращал никакого внимания на наши слова: он все время, словно такса, продолжал рыться в могиле и сбрасывать с мастера Баллантрэ землю. С каждой минутой фигура мастера Баллантрэ в одежде из буйволовой кожи выделялась все больше и больше. Луна прямо светила на него и освещала его лицо, на которое время от времени падала тень то приближавшихся к могиле, то отдалявшихся от нее людей.

Зрелище, которого мы стали свидетелями, привело нас в ужас. Я положительно не решался взглянуть милорду в лицо. Он в продолжение всего времени, как Секундра разрывал могилу, не двигался с места и, глядя на то, что вокруг него происходило, как будто не переводил дыхания и словно застыл. Впечатление, которое вся эта картина производила, даже трудно описать. На кого-то из слуг сэра Вильяма, стоявших поодаль от меня, оно настолько подействовало, что он зарыдал. Кто это был — я не знаю.

— Теперь помогите мне вынуть его, — послышался вдруг голос Секундры.

После того, как мастера Баллантрэ вынули из могилы, Секундра принялся приводить его в чувство. Сколько времени это продолжалось, три ли часа, пять ли часов, — этого я не помню. Я помню только одно, что ночь еще не прошла, что луна еще не зашла, хотя и стала уже опускаться, и что тени наши стали гораздо длиннее, когда вдруг я услышал радостный возглас Секундры; я наклонился несколько вперед и заметил, что в окоченевшем лице мастера Баллантрэ произошла какая-то перемена. В следующую минуту веки его задрожали, а затем поднялись, и наш бывший враг на секунду взглянул мне прямо в глаза.

Все это осталось у меня в памяти, но появились ли в теле мастера Баллантрэ какие-нибудь другие признаки жизни, этого я сказать в точности не могу, так как меня в ту же минуту отвлекла другая обязанность. Мне говорили впоследствии, будто заживо погребенный открыл даже рот, стараясь говорить, и сморщил лоб, как бы желая собрать свои мысли, но что сказать он ничего не мог. Все это весьма возможно, но поручиться за то, что это было именно так, я не могу, так как в ту минуту, когда он открыл глаза, милорд упал на землю, и когда я бросился к нему, чтобы поднять его, он был мертв.

День настал, а Секундра все еще растирал окоченевшие члены мастера Баллантрэ и всячески старался привести его в чувство, но все напрасно. Сэр Вильям оставил несколько человек из своей свиты под моей командой, а сам отправился с большей частью своих слуг дальше, чтобы исполнить данное ему правительством поручение. Сэр Вильям ушел и давно уже покинул нас, а индус все не терял надежды привести своего господина в чувство и не переставал употреблять всевозможные известные ему средства для оживления умершего. Подобные неутомимые старания со стороны индуса, казалось, могли оживить даже камень, но между тем они ни к каким результатам не привели, и за исключением того раза, о котором я упомянул, мастер Баллантрэ глаз больше не открывал.

Часов около двенадцати дня индус пришел к тому убеждению, что мастера Баллантрэ вернуть к жизни невозможно, и, к моему великому удивлению, придя к этому выводу, совершенно успокоился и вполне твердым голосом сказал:

— Тут слишком холодно, слишком холодно. Что возможно сделать в Индии, того тут нельзя.

После этого он спросил что-нибудь поесть и, усевшись рядом со мной у костра, с жадностью принялся есть, что ему подали. Кончив есть, он тут же на месте растянулся и заснул крепким сном. Через несколько часов после этого мне пришлось разбудить его с тем, чтобы он проводил обоих братьев Дьюри до их могил, так как в тот же день происходили эти двойные похороны. Он шел в процессии совершенно спокойно; казалось, что в душе его умерли оба чувства, которые он испытывал раньше: скорбь, которая мучила его при мысли о том, что господин его, которого он так страстно любил, умер, и страх, который им овладел при виде меня и Моунтена.

Между слугами, которых оставил сэр Вильям под моей командой, был один, который умел высекать надписи на камне. Я составил две надгробные надписи и попросил его высечь их на камне, и прежде чем сэр Вильям вернулся, чтобы взять нас с собой, надписи эти были высечены на скале, возле которой находилась могила братьев Дьюри-Деррисдир.

Я тотчас приведу копию с этих надписей и таким образом окончу этот печальный рассказ:

Дж. Д. Наследник знатного шотландского рода, Человек в высшей степени талантливый, Приводивший в восторг всех, кто его знал, В Европе, Азии и Америке, В военное и мирное время, Побеждавший сердца дикарей, живущих в шатрах, И образованных людей, живущих в столицах, Но после всех подвигов, которые он совершил, И бедствий, которые он претерпел, Похороненный здесь, в пустыне, И всеми забытый. Г. Д. Брат его, После многих несчастий и неприятностей, Постигших его в жизни, Совершенно им не заслуженных, Но храбро им перенесенных, Умерший почти в один и тот же час И покоящийся в одной и той же могиле С враждебным ему братом.