Мастер и Маргарита

Этот вечный философский мотив, который вот уже десятки лет звучит со страниц романа Михаила Булгакова, заставляет до сих пор спорить литературоведов, священников и историков литературы. Но это же и означает, что текст живет, взаимодействует с читателем, заставляя душу человеческую подниматься над праздной суетой повседневности, задавать себе вечные вопросы, предлагая поговорить со своим внутренним Иешуа, который уверен, что все люди – добрые, а главный грех человеческий – трусость.

Татьяна Шипилова

Мастер и Маргарита

…так кто ж ты, наконец?

– Я – часть

той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Гете. Фауст

Значение эпиграфа говорит о двойственности сил зла: Воланд и его свита будут наказывать, но только людей бесчестных, корыстных, лицемерных, взяточников и обманщиков, а значит, в итоге совершают благое дело: карают грешников.

Считается, что строчку из «Фауста» Гете для эпиграфа Булгаков перевел сам. Тем самым, с одной стороны, отсылая читателя к образу Мефистофеля, по образу которого создавал Воланда: обаятельного демона, способного открыть потайные грани души; с другой – определяя свой вектор развития персонажа: властного игрока на театральной арене жизни, готового сначала обличать, а потом наказывать за грехи. Имя Воланд тоже взято из «Фауста»: так называет себя Мефистофель, что, согласно средневековым литературным источникам, и являлось одним из имен черта.

Часть первая

Глава 1 Никогда не разговаривайте с неизвестными

В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них – приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, – был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Исследователи полагают, что действие романа начинается в среду на Страстной неделе, т. е. неделе перед Пасхой. Именно в это время по христианской традиции человек обуреваем страстями и искушениями, которыми его соблазняет дьявол. А аномальная жара – признак как раз приближения дьявола, который несет с собой адский огонь.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

Псевдоним Ивана говорящий. С одной стороны, Иван – атеист, а значит, фамилия говорит о неприкаянности души, об отсутствии духовного дома у этого героя. С другой стороны, псевдоним этот характерен для литературных псевдонимов той эпохи и отсылает к прототипам персонажа – поэтам Александру Безыменскому и Демьяну Бедному.

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну, давайте, давайте, давайте!..

Исследователи расходятся во мнении, как расшифровать аббревиатуру Массолит: «Массовая литература», «Мастерская социалистической литературы» либо «Московская ассоциация литераторов». Но это явно пародия на Союз писателей СССР, РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) и МАПП (Московская ассоциация пролетарских писателей), целью которых было развитие направления соцреализма, которое предполагало идеализацию коммунизма в литературе.

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновение куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки.

Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился… Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»

И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

Это первое появление Коровьева в романе, причем в виде галлюцинации, которая явилась именно Берлиозу. Он в буквальном смысле как будто возник из воздуха, как любая уважающая себя нечистая сила. Если учитывать, что чуть позже Коровьев появится уже в телесном облике и отправит Берлиоза к злосчастному турникету, то можно сказать, что это видение даже в некотором смысле пророческое.

– Фу ты, черт! – воскликнул редактор. – Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было… – Он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали. Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта.

Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, – но Иисус у него получился, ну, совершенно живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабженный всеми отрицательными чертами Иисус.

Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого как личности вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.