Мастер охоты на единорога
Шрифт:
– Ограбить хотели? – спрашивал один из пирующих.
– Да кто знает… Главное, не убили.
– А ты сама откуда знаешь?
– Утром в магазине услышала, женщины говорили.
Александра, тут же утратившая всякий аппетит, бесцельно накалывая на вилку еду, ждала, что скажет молодой человек, до сих пор не оставлявший происходящее без комментариев. Но тот молчал. Обернувшись, она обнаружила, что диван опустел.
«Посидела, отдала дань вежливости, и хватит!» Разом утратив аппетит, она поднялась из-за стола. Хозяйка была занята на кухне, гости ее не удерживали. Выйдя в коридор, Александра вновь навьючила свой багаж. Огляделась в последний раз, колеблясь, проститься ли с заведующей, или уйти по-английски… Внезапно появившийся
– Как это? Вы уходите? Мама расстроится!
«Так это ее сын! – поняла Александра и, ощущая неловкость, натянуто улыбнулась. – Получается, что я пыталась сбежать!»
– Я уезжаю в Минск вечерним поездом, а у меня еще дела… – пояснила художница. – Ничего не поделаешь.
– Погодите! Я сейчас ее позову!
Парень исчез в кухне, и спустя мгновение появилась именинница – раскрасневшаяся, взволнованная, с развившимися локонами, совсем не похожая на ту чопорную даму, которую приходилось наблюдать в музее. Она в неожиданном порыве обняла Александру:
– Ну, раз нужно идти, не могу задерживать… Возвращайтесь к нам, приезжайте осенью, здесь дивные виды! Дайте слово, что приедете!
Александра вынуждена была дать слово, понимая, что вряд ли обстоятельства еще раз приведут ее в Пинск. На прощанье ей хотелось сказать что-то теплое, помимо официальной благодарности за помощь. Она действительно испытывала признательность к этой женщине, от общения с которой сперва ожидала только неприятностей.
– Знаете, – прочувствованно произнесла Александра, – я должна сказать вам большое спасибо за то, что вы так радушно приняли нас в музее, так терпеливо отвечали на все мои вопросы… Теперь-то я понимаю, что это были дурацкие вопросы…
– Это про гобелены? – мгновенно сообразила заведующая. – Ну, пустяки, вы же понимаете, что вышла путаница… Хотелось бы мне начистоту поговорить со Зворунской, насчет представления, которое она устроила, но теперь уж поздно!
– По всей видимости, да! – подтвердила Александра. – Но я просто боялась заводить с вами речь про эти гобелены, потому что, скажу вам честно, меня предупреждали, что вас эта тема может очень рассердить…
– Эта тема?! Рассердить?! – изумленно воскликнула та. – Помилуйте, да почему? Я от вас впервые слышала про этих единорогов!
– Как? – недоверчиво возразила Александра. – В мае один мой знакомый… Не тот, кому Зворунская показала гобелены, другой приезжал в Пинск и заходил в музей. Он, знаете, большой фанат гобеленов… С его слов, он пытался выяснить у вас какие-то подробности насчет этих ковров. И что-то сказал не то… Вы, во всяком случае, рассердились… Почти прогнали его…
Заведующая, не сводя с нее пристального, принявшего загадочное выражение взгляда, медленно заложила за ухо прядь, выбившуюся из прически, и покачала головой.
– Ничего подобного не было, – сказала она после паузы.
– То есть… – растерявшись, Александра не находила слов. – Но как же…
– Весь май, с первого до последнего числа, я была в музее неотлучно, никуда не уезжала, никому своих обязанностей не передоверяла. – Женщина нахмурилась, словно недоверие собеседницы ее глубоко уязвило. – Ваш знакомый что-то перепутал. Никто ко мне не приходил и не спрашивал ни о каких гобеленах. Вы – первая!
– Он журналист… Из Питера… – Александра сделала последнюю, жалкую попытку уцепиться за ускользавшую реальность.
– Никакие журналисты из Питера не приезжали к нам ни в мае, ни в июне… И вообще, в этом году! – отрезала та и повернулась в сторону кухни, тревожно принюхиваясь. – Ой, пирог! Я побегу, а вы… Вы бросьте думать об этих гобеленах! Что-то ваши приятели вам голову морочат! Сдается мне, что оба!
Из кухни раздался испуганный крик:
– Мам, да где ты?! Пирог спалишь!
Александра стояла на месте еще с минуту после того, как осталась одна. Лицо Павла, рассказывающего
о своем неудачном майском набеге на музей, после которого он не мог больше в нем показаться, запечатлелось в ее памяти очень резко. Сейчас она как будто снова видела его кабинет, старинную мебель, ни с чем не сравнимый, мертвенно-желтоватый свет, падающий из двора-колодца, питерский летний свет, который она часто пыталась запечатлеть на своих картинах, но так ни разу и не добилась удовлетворительного результата… «Он рассказывал об этом своем визите в музей так подробно… В деталях… И помню, еще базу подвел под свою ошибку – мол, переполошил тут всех потому, что повел дело напрямую, а напролом пошел, потому что был слишком уверен в своих правах на гобелены! Лжец, мол, никогда бы такой ошибки не сделал… Лжец…»От этого слова ей было уже не избавиться – раз явившись, оно отравило все мысли, горьким осадком поднялось со дна души. Александра понимала теперь, что по крайней мере часть рассказанной Павлом истории была ложью. Заведующей она верила абсолютно – этой женщине незачем было лгать, да и сама тема не была ей интересна. «Павел выдумал историю со своим визитом в музей, хотя рассказывал о нем так, словно был здесь сам… Так может, он выдумал что-то еще?! И почему бы ему было самому не приехать сюда и не заняться этим делом, если уж никакого конфликта с заведующей не случалось и в помине? Когда я во время нашей встречи предложила это, его передернуло. Непроизвольно – просто нервная реакция на что-то очень неприятное. Вот это было правдой – он чего-то боялся… И есть причина, по которой он не мог бы сделать сам то, что поручил мне. Просто нежелание пачкаться? Охота сыграть наверняка, убедившись, что гобелены в музее? И вдруг эта охота внезапно пошла на спад, стоило мне вплотную начать искать Зворунскую. Он как будто вдруг стал бояться… Да, бояться меня! Принялся отговаривать, удерживать… И вот, совсем отстранил от дела. Тут есть что-то, чего я не понимаю… И это очень скверно!»
Из состояния тяжелой задумчивости она вышла, когда ее окликнул сын заведующей. Молодой человек стоял рядом, указывая на ее багаж:
– Вам помочь? На кухне все закончено, а сидеть в комнате, слушать этот пьяный гвалт что-то не хочется. Все одно и то же… Вы куда сейчас? Прямо на вокзал?
– Мне сперва нужно еще кое-куда зайти… – Александра хлопнула себя по карману куртки, где звякнули ключи. – А потом уж можно и на вокзал…
– Так я провожу вас! – вызвался парень. Извинившись, он запоздало представился: – Сергей!
Александра отрекомендовалась. Помощь ей была и впрямь нужна – последнее открытие выбило ее из колеи, она чувствовала себя разбитой. Оказавшись на улице, женщина перевела дух. Только сейчас она поняла, как жарко было в квартире. Сергей с готовностью ждал ее указаний.
– Нужно проститься с квартирной хозяйкой, – сказала она после краткой паузы. – Отдать ключи. Вы уж простите меня, я что-то задумалась… О всякой ерунде!
– Мама что-то вам рассказала? – осторожно осведомился Сергей, двинувшись рядом с Александрой вниз по улице. – Я слышал от нее, вы Наташей Зворунской интересовались?
– Не то чтобы прямо ею… Скорее, косвенно, – уклончиво ответила Александра. – А вы знали ее?
– Не то, чтобы близко… – в тон ей ответил молодой человек и сам рассмеялся, предлагая оценить шутку. Но в его глазах мелькнула тень, заставившая художницу насторожиться.
– То есть все-таки немного знали? – уточнила она. – Вот… Странная это, по всей видимости, была девушка.
– Наташа была нормальная, пока в марте не связалась с этим питерским хмырем, выдававшим себя за искусствоведа, или за антиквара, или еще не пойми за кого! – с внезапной резкостью ответил Сергей. – А когда он исчез, вот тут она и стала странная! Матери нахамила, когда та ей замечание сделала… А дело еще можно было кончить миром, мать потом жалела, что пришлось с Наташей расстаться. Но вот правду говорят, поведешься с ненормальным – самому недолго рехнуться!