Мастера и шедевры. Том 3

Недаром шарманщиков четверо. Они-то и создают широкое стереофоническое звучание холста. Им вторят барабан-доли, свирель-саламури, бубен-дайра, скрипка, зурна, дудуки…

Посвящение Пиросмани. Фрагмент.

И снова до нас доносятся крики продавцов мацони, угольщиков. Ворчит, крякает, шумит Шайтан-базар.

Поют, поют девушки, и снова журчит, журчит Кура. Вечная музыка жизни, прекрасной, сладкой и горькой. Грохочут огромные винные бочки. Стонет ишак.

Тихо, тихо потрескивает нагар на десятках горящих свечей.

И над всем этим многоголосьем, перекрывая крики горластых торгашей и духанщиков, над всем этим царством пестрых звуков мы все явственней слышим тихий, тихий стук сердца доброго Нико Пиросмани — мудреца и ребенка, самого нищего и самого богатого человека в старой Грузии, одинокого художника, этого Диогена Тбилиси начала двадцатого века, поэта, любившего людей, презиравшего роскошь и бесконечно ценившего свободу.

Его муза, светлая, наивная, не знала лжи.

Бездомный бродяга, дитя Кахетии, он познал всю горечь нищеты, но все же не было человека более счастливого, чем Нико.

Ведь он владел безраздельно всем этим чудным и страшным миром, полным мрака и слез, света и радости. Творец и мыслитель, Пиросмани забывал все, когда наступал желанный миг и он натягивал на подрамник кусок обыкновенной черной клеенки. Тогда свершалось чудо.

В какие-то считанные часы из глянцевитого мрака и тьмы клеенки на свет являлись люди и звери, сияло солнце, звучали песни. Словом, во всем сверкании и убожестве, во всей веселости и безотрадности перед нами представал славный и жестокий старый Тбилиси со своими тучными князьями и поджарыми кинто, краснолицыми духанщиками и веселыми девицами из Ортачала, милыми и наивными оленями и цыплятами, медведями и жирафами.

Мы не видим лица Пиросмани.

Но его тощая спина, острые лопатки бедняка говорят нам все.

Нико пишет свой шедевр — «Девочку с шаром».

И эта маленькая картина словно озаряет весь этот тесный, мощенный булыгой, крытый черепицей, пропахший потом и все же благословенный мир простых людей труда.

Посвящение Пиросмани. Фрагмент.

Это они, взяв в руки свечи, славят подвиг мастера Пиросмани. Славят художника, окружив и взяв его под защиту. Рядом с Нико свежий хлеб — шоти пури. Лук. Живая рыба — цоцхали. Кувшин — доки — с вином. Скромный обед, а порою и ужин, и завтрак нищего живописца.

Магический дар поэтической кисти Николая Игнатова заставляет забыть, что вы находитесь всего лишь в большом банкетном зале, что ноги ваши стоят на лакированном паркете.

Вы смотрите, смотрите неотрывно на холст — и вдруг какая-то неведомая сила отрывает вас от паркета, поднимает, и мы летим, парим над старым городом. Под нами проплывают горбатые узкие переулочки Майдана, мы зрим десятки, сотни людей, работающих, поющих, гуляющих, и вслед за нами летит вихревая, то заунывная, то зажигательная песня шарманки. Немудреная, бесконечно простая, задушевная.

Талант Игнатова превратил нас в невидимок, и мы свободно парим над городом, то почти ступая на розовую черепицу крыш так близко, что физически ощущаем запахи, шумы, говор города, то взлетая высоко, и тогда под нами стремительно несет свои воды Кура, бушует Шайтан-базар, скачут белые кони, мчатся куда-то жених и невеста, бежит по туго натянутому канату молодой парень.

То вдруг, воспрянув к самому небу, мы чуть не задеваем сияющий серп молодого месяца, и под нами проплывают залитые призрачным светом буграстые долины.

Ощущение полета, свободного, раскованного, делает нас участниками этой удивительной сказки, по щедрости и многоцветью напоминающей лучшие страницы Шехеразады.

Но в том-то неподражаемость творения Игнатова, что «Посвящение Пиросмани» не какой-то обобщенный сказочный мир старого Востока, который предстает перед нашим взором. Нет, бесконечно точен, предельно правдив и остр язык живописи молодого мастера. И несмотря на то что на одном холсте живут рядом весна и осень, светит луна и солнце, несмотря на иные метафорические дерзости, допускаемые живописцем, это именно Тбилиси начала нашего века со всеми его заботами, радостями, с неуемным трудом народным, с минутами веселья, порою наивного, порою безудержного, шумного, полного терпкой остроты и неизменного добродушия.

Посвящение Пиросмани. Фрагмент.

Чародей-живописец порою заставляет нас замедлить полет.

И тогда мы отчетливей различаем тяжелые плоды в садах, сверкающих всей роскошью осенней палитры. Видим крутогорбые холмы и стада тучных овец. С невероятной остротой постигаем тайну труда хлебопека, кузнеца, рыбака.

Еще мгновение, и перед нами предстают во всей своей чванливой скуке обрюзгшие лица ювелира, менялы и ростовщика.

Вот мимо нас медленно проплывает сидящий на высокой трубе малыш с горластым петухом в охапке, а рядом нашему взору открываются знаменитые тбилисские бани, и бойкий банщик приглашает нас.

Молодой хлебопек протягивает горячее солнце свежего хлеба. Через минуту мы явственно ощущаем запах шашлыка. Под нами духан в садах Ортачала.

И снова поет шарманка, и снова грохочет по булыжной мостовой фаэтон, набитый гуляками.

Игнатов не дает ни на миг отдохнуть, он властно держит нас в плену своей фантазии, заставляет понять сложную и простую душу своего народа — трудолюбивого, рыцарски храброго и прямодушного, красивого и широкого. «Посвящение Пиросмани» открыло нам путь к самому сердцу старого Тбилиси.

Мы будто заглянули через магический кристалл в то неповторимое время, канувшее в Лету. Мы вспомнили певца того времени Нико Пиросмани и вместе с Николаем Игнатовым ближе познали уже ставший легендой мир.

Мир, далеко не лучезарный и безоблачный, полный невзгод и лишений, драм больших и малых. Мир разбитых судеб и надежд. Мы вместе с художником полюбили простой люд старой Грузии, гордый и добрый, бесконечно гостеприимный и радушный, знающий цену хорошей песне и острому слову, и главное — свято берегущий дружбу…

Вся любовь и весь восторг живописца Николая Игнатова, все пристрастия этого талантливого мастера передались нам.

И мы, счастливые, оканчиваем путешествие в прошлое.

Чувство парения, полета не покидало меня, пока я рассматривал «Посвящение Пиросмани» наконечной станции фуникулера, высоко над городом. Это был мудрый расчет художника, заставившего нас повторить полет, на этот раз над старым Тбилиси. Не по воздушно-канатной дороге, нет — на крыльях фантазии талантливого художника.