Мастера и шедевры. Том 3

Новых. В светлых простых деревянных рамах…

Великолепные эскизы, сделанные по просьбе Сергея Апол-линариевича Герасимова к фильму по роману Стендаля «Красное и черное», ослепительные по художественности, таинственные, полные магии сочетания серых, жемчужно-белых и алых цветов. Причем манера исполнения эскизов станковая, словом, маленькие картины невиданного, вытянутого, широкого формата.

Вот один из эскизов к фильму.

Ночь. Вьется звездный полог. Мчатся во мраке вороные кони, управляемые черным кучером в черном цилиндре. Упряжка ярится, она догоняет уходящий от нас за край холста экипаж.

К освещенному лампионами подъезду подходят изысканные светские пары — женщины в длинных вечерних декольтированных платьях и мужчины во фраках.

И соединение ритма бешено мчащихся карет со степенно шествующими на прием фигурами создает неповторимое, особое состояние тревоги, какого-то странно неотвратимого, рокового действия.

— Художнику, — говорил Пименов, — можно простить ошибки и неудачи, но нельзя и не нужно прощать внутренний холод, безразличие к душе своего дела, бесцельность.

Искусством должны заниматься люди со страстной и чистой совестью.

Всякие коммерческие, карьеристские задачи никогда не были и не будут действительными заботами творчества.

Особенно страшно равнодушие, рождающее серость.

И это не только красивые слова.

Это — психология Пименова, смысл его художнической судьбы.

Однажды он прочел мне отрывок из Блока:

«Писатель — растение многолетнее. Как у ириса или у лилии росту стеблей и листьев сопутствует периодическое развитие корневых клубней, так душа писателя расширяется и развивается периодами, а творения его — только внешние результаты подземного роста души».

Думается, в блоковских строках — разгадка молодости и долголетия пименовского таланта, который с годами только набирал силу и остроту.

Таких художников очень немного, ибо душа истинного живописца как бы движет кистью, и если стареет душа — быстро дряхлеет палитра, немощным становится колорит.

В. Цыплаков. Портрет Г. Нисского

ГЕОРГИЙ НИССКИЙ

Яркий светоносный день, пестрые флажки на стройной мачте, теплое, будто из меда, море. В чистом голубом небе плывет одинокое облачко, по гладкой воде скользит яхта.

На ялике куда-то спешит человечек. Лишь скрип уключин нарушает безмятежную тишину полудня.

«Порт Гофлер» — пейзаж знаменитого французского художника Альбера Марке из собрания Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Он поражает нас свежестью, прозрачностью и простотой.

Марке. Его творчество естественно, как пение жаворонка, как порыв ветра, распахивающего весной окна и двери…

Летом 1934 года Альбер Марке с женой Марсель приезжает в Москву. Он аккуратно исполняет все нелегкие обязанности туриста: колесит по городу, посещает выставки, музеи, картинные галереи.

Когда в ВОКСе его спросили, кто из московских художников ему больше всех понравился, он ответил с улыбкой:

«Простите, но я очень полюбил работу молодого Нисского, его пейзаж «Осень»».

Как разглядел Марке в огромном московском калейдоскопе эту картину, размером чуть больше развернутой школьной тетради?

Очевидно, французского мастера очаровали душевность и необычайно острое чувство современности, наполнившее это полотно, его взволновало биение сердца не известного ему художника.

Вскоре супруги Марке покинули гостеприимную Москву и уехали в Париж, но в кулуарах ВОКСа еще долго бытовал каламбур:

«У Марке вкус нисский».

… По горячим от солнца рельсам, по пыльным путям узловой станции Новобелицы носится ватага босых шумных мальчишек.

Один из самых озорных малышей, русый, весь в веснушках, Жорка Нисский, сын станционного фельдшера.

Он живет в маленьком домике, всего в ста метрах от железной дороги.

В этом домике он родился, рос, и здесь под неуемный грохот и разноголосые крики поездов протекало его детство.

Узловую окружал сосновый бор и заросшие лозой болота.

Мальчишка рос на воле — весь мир принадлежал ему. И звонкие лесные ручьи, и ленивая река Сож, и даже таинственное озеро, по которому ходили плоты, — все было в его владениях.

Но самым дорогим в его мальчишечьем царстве была железная дорога с паровозами, водокачкой, семафорами.

Малыш любил рисовать паровозы. Все было хорошо, пока дело не доходило до колес.

Тут шло криво, косо, и поезда упрямо стояли на месте.

Юный художник частенько ревел от досады. Однажды он взял подсвечник с круглой подставкой, обвел ее карандашом, и поезд сразу покатил быстрее ветра…

Жорка ни мину i ы не сидит дома. Спозаранку он уоегает в лес, купается с ребятами в речке, потом спешит на станцию.

Надо успеть забраться на «кукушку» к знакомому машинисту, под завистливые взоры друзей дать гудок и, замирая от счастья, укатить из Новобелиц и мчаться далеко-далеко.

Он приходил домой поздно, весь перемазанный мазутом, часто со сбитыми руками, порой в синяках. Отец молча брал мокрое полотенце, и Жорка получал свою ежедневную порцию воспитания.

Полвека спустя художник Нисский часто вспоминал об этой доброй привычке получать по загривку за дело и без дела.

Ведь его частенько прорабатывали.

То за «формализм», то за «декоративность», то бог знает за что…

Осень. Семафоры.

Но об этом мы расскажем позднее.

А пока наш герой, устав от дневных забот, сладко спит, и снится ему красивый тюбик ультрамарина из набора масляных красок «Гюнтер Вагнер», которые он видел в москательной лавке. Ведь он художник, он копирует пейзажи Шишкина, и во сне его копии во сто крат лучше оригиналов.

Теперь каждое утро Жора надевает красивую фуражку с двумя скрещенными лавровыми ветками и буквами «Г.Г.» — Гомельская гимназия, берет ранец и, благословляемый сияющей матерью, идет в школу.

Он проходит двадцать шагов до изгороди и ныряет в кусты.

А через мгновение, перемахнув через забор, он уже на чердаке родного дома, где его ждут холст, 'кисти и купленные на сэкономленные от завтраков деньги краски фирмы «Гюнтер Вагнер»…

Год 1921-й. Георгий Нисский приезжает в Москву и поступает во Вхутемас.