Мастера книги

– Я тут подумала и решила, – начала она разговор, сев на диван, – что раз наша задача не решаемая, превратим ее в решаемую.

– Это как?

– Изменим стартовые условия; разобьем ее на несколько задач; изменим список действующих лиц… Да мало ли.

К тому моменту, когда бесконечный сериал превратился в сборник рассказов, а финал стал значительно менее феерическим, чем от меня требовалось вначале, уже начинало светать. Глядя на нас, можно было подумать, что это Алина владеет секретом сюжетного лабиринта. Мне же оставалось лишь восхищаться ее блестящим умом, варить кофе и заваривать чай.

По мне так нет более отвратительного явления, чем чрезмерно тактичный человек. Так, например, из вежливости он будет внимательно тебя слушать, даже если то, что ты говоришь, ему глубоко до фонаря, и тихо проклинать тебя за непонимание того, что пора бы уже заткнуться. С максимально радушным выражением лица он будет приглашать тебя в дом или за стол, одновременно проклиная за то, что ты принял его приглашение. Или же он будет всячески демонстрировать, как он рад тебя видеть, мечтая лишь о том, чтобы ты свалил…

А если даже он действительно рад тебя видеть, то все равно ты будешь чувствовать себя полным мудаком, не зная, надо ли тебе уже сваливать, пора ли заткнуться или вообще перестать с ним здороваться.

При этом такая тварь никогда прямо не скажет, что сегодня, например, тебя видеть не рады, или уже пора тебе, батенька, и домой… Да и если ты попытаешься вести себя с ним более или менее искренне, воспримет это как оскорбление.

И выхода здесь нет никакого, или, вернее, только один: держаться от таких людей подальше и всячески пресекать любую попытку вести себя с тобой вот так до тошноты тактично.

Другой не менее отвратительной крайностью является граничащая с наглостью простота, когда такому вот простому гостю постоянно хочется сказать: «нельзя», «фу», «место», «не трогай», «пошел вон!!!».

Алина же легко и совершенно естественно балансировала между этими крайностями, заставляя меня убеждаться в том, что общение, даже деловое, может быть действительно праздником души. К тому же она умела создавать вокруг себя атмосферу той легкости, которая бывает только во время общения с хорошими старыми друзьями. Разумеется, короткие деловые телефонные разговоры не позволяли мне узнать Алину с этой стороны… В общем, я был очарован и приятно удивлен.

– Ну что, может чаю для промывки мозгов? – предложил я, выключая ноутбук. – Все равно, пока мозги не остынут, бесполезно ложиться спать.

– Что мы еще не пили?

Пару лет назад приятель подсадил меня на хорошие китайские чаи, которые можно найти только в хороших чайных клубах. Заваривать и пить такой чай стоит только так, как это делают понимающие толк в чае китайцы. Нескольких посещений чайного клуба вполне хватит, чтобы освоить азы искусства чаепития. Так вот, с тех пор у меня дома всегда было не менее десяти сортов чая.

– Могу предложить хороший гуаньданский улун, – сказал я.

Предложение было принято.

А потом… Потом, совершенно неожиданно для меня мы оказались с Алиной в одной постели. Конечно же я не был ни девственником, ни монахом, но героем кобелистического труда меня тоже трудно назвать, даже с большой натяжкой. Несмотря на то, что я относительно легко находил с женщинами общий язык, я всегда немного терялся, когда надо было переходить от дружбы к любви. С Алиной все было намного сложнее хотя бы потому, что я был ей не парой. Несмотря на то, что я не знал, каково реальное положение Алины в той структуре, на которую мы работаем, но в одном я мог не сомневаться: стань я для нее проблемой, она сможет решить ее фактически не напрягаясь. К тому же я не люблю риск и не настолько безрассуден, чтобы становиться на пути у могущественных людей, а на Алину у кого-нибудь из них вполне могли быть свои виды.

Желание быть с Алиной оказалось сильней моего страха, и, вместо того, чтобы забыть о том нашем безрассудстве, я сделал все, чтобы отношения с Алиной вылились в полноценный роман. Первые пару месяцев я чувствовал себя героем Оруэлла, но со временем до меня дошло, что мои наниматели готовы приветствовать все, что способствовало улучшению моего труда. Ну а присутствие Алины меня просто окрыляло.

Не знаю, чем для нее в действительности были эти отношения, я же влюбился до потери соплей.

Нашу любовь описывать бесполезно. В ней не было ни душещипательности мелодрам или женских романов, ни изощренного секса эротического жанра. С нами случилось нечто значительно большее, чем основанный на владении искусством любви секс, необузданная страсть или постоянное желание друг друга, а именно совершенно нереальное чувство единения, словно наши энергетические тела или души, кому что больше нравится, стали своего рода сиамскими близнецами. Подобно тому, как возникающее в сознании верующих чувство приобщения к таинству веры превращает нелепый для постороннего набор слов в путь к богу, возникшее у нас чувство превращало повседневные мелочи и трогательные нелепости в родственное гнозису таинство любви. Ну а гнозис словами невыразим.

А если честно, то у меня таки и не получилось написать что-либо вразумительное о нашей любви. Окончательно запутавшись в словах, я разродился нелепым стихотворением, которое хоть в какой-то степени отражало происходящее между нами:

ЛюбитьДруг друга…Любить, –Я не оговорился, –Любить, любить, любить…Здесь и сейчас,Немедленно…И бог с ними с оргазмами(Ну и словечко),И бог с ними со всеми «до»,Как и со всем, что будет после…Любить сейчас,ПревращатьсяВМифическогоДля всех остальных, –Ты же помнишь,Они – всего лишь человечество, –Кентавра,В страшного Яты,В страшного зверя Яты,Танцующего при полной луне,Оглушающего своим криком окрестности,Пугающего до смерти добропорядочных граждан и крестьян.Не дерет ли он скот?Не наводит ли порчу?Не болен ли?Но мы танцуем при полной луне,И здесь важно каждое движение,Каждый штрих,Каждая мелочь…Но приходит финал,И мы распадаемсяС обреченностью трансурановых элементов,И ты,Бывшая только что частью меня,Переходишь в автономное плавание,А я продолжаю жить памятью единения.Жить до востребования…Жить…

Алина стала центром моей вселенной, огромной силы черной дырой, притягивающей все мои чувства, мысли желания… Я бы с радостью, забыв вообще обо всем, исчез бы для всего остального мира за ее горизонтом событий, но сохранившая трезвость ума Алина удерживала меня от этого шага.

Видя мое любовное помешательство, она взяла на себя контроль над моей работой, и если я пытался халтурить или летать в облаках вместо того, чтобы заниматься заданием, окатывала таким вселенским холодом, что я в миг становился пай-мальчиком и брался за дело.

Вот только ее работа не ограничивалась ролью моей няньки, и каждый звонок ее мобильного телефона переносил нас из мира домика Мастера и Маргариты, который они обрели в конце романа, в мир Джеймса Бонда.

Алина говорила в трубку: «Понятно», – затем быстро одевалась, хватала всегда собранную походную сумку и исчезала из моей жизни иногда на час, а иногда и на несколько дней. Чем она занималась, для меня было тайной за семью печатями. Я лишь один раз попытался завести разговор о ее работе, но Алина одарила меня настолько красноречивым взглядом, что я никогда больше не касался этой темы. В отместку, (и как я сейчас понимаю, это было совершенно правильным решением), я ни словом не обмолвился о сюжетном лабиринте, объясняя свои выводы интуицией или чутьем.