Мастера

— А дети, все пятьдесят три человека, умрут с голоду.

— Не умрут. Жить захотят — выживут. Знаешь, как в моих краях говорят старухи? — Доживём до первого щавеля, а там — отъядимся. Как видишь, я от народа не отрываюсь, знаю, как кто говорит. Так и твои — будут лягушек жрать, пиявок, кузнечиков. Постараются, так и выживут.

— Ты бы своих солдатиков пиявками кормил, а не детей.

— Солдатикам воевать надо, а не впроголодь сидеть.

— То есть, вы пришли сюда воевать?

— Что значит, воевать? Мы пока не убили ни одного человека. И не собираемся убивать, если они будут вести себя смирно.

— Пока… А сколько тысяч человек умерло бы от голода, если бы вашим солдатам удалось увезти то, что вы здесь нахватали?

— Слушай, мастер, мне не нравится, что и как ты говоришь. Караваны с налогом уже идут к местам сосредоточения.

— Караваны стоят и не двинутся с места, даже если я сам прикажу им двигаться. Не веришь — проверяй.

Цвир на мгновение замер. Мастер Вотен чувствовал, как повелитель опрашивает ничтожных чародейчиков, которые осуществляли связь с отдельными отрядами. Картины, которые открылись ему, были одинаково безрадостными. Караваны стояли, волы, вместо того, чтобы тянуть нагруженные возы, жалобно мычали, лёжа на земле, и пытались вылизывать ноги, которые не держали их. Едва ли не половина конницы была в том же прискорбном положении: лошади бились без задних ног и не могли подняться. Даже среди летучих всадников некоторые уже потеряли свои свойства.

Вотену не надо было гадать, что случилось. Цвировские помощники забирали всё, до чего могли дотянуться, разве что на ржаную солому внимания не обращали — на что она? Именно из этих соломин получилось самое верное оружие против тех, у кого есть ноги. Мастер Вотен не забыл давнего урока фехтования. Один точный удар, соломина обламывается в суставе, и бык или лошадь никогда уже не встанет на ноги. А уж бить сильно и точно тобторы умеют. Главное, было научить их, как надо обращаться с соломой.

— Ты что натворил?! — проревел Цвир.

— Абсолютно ничего, — объяснять тонкости соломенной войны Вотен не собирался. — Считай, что так ты платишь за съеденных альпаков.

— Я изничтожу всех тобторов до последнего!

— Ну, до них ещё надо достать. А я бы советовал тебе срочно уводить войска. Ты ведь не хочешь, чтобы люди тоже начали погибать? Это вполне возможно. А пока, слышишь — пока! — ты не потерял в бою ни одного человека. Если кто и погиб, то от случайных причин.

Цвир растерянно замолк.

— Пойми, — назидательным тоном продолжил мастер Вотен. — Ты всего лишь повелитель, владыка, если угодно, — царь. А вздумал поставить себя над мастерами. Подобные вещи добром не кончаются, хотя сами мастера никогда не убивают своих врагов.

— Наплевать мне на всех мастеров! Я всего лишь хочу получить своё, то, что положено мне по закону! И мне плевать на тех, кто вздумает мне перечить!

— Ты не альпака, чтобы плеваться зелёными слюнями. Затрагивая одного мастера, ты задеваешь всех. Спокойным можно быть только если ты никого не убиваешь. А твой путь усеян трупами. Каждый из нас занимается своим делом и старается не вмешиваться в чужие дела. Я воспитываю сирот и поддерживаю мир между людьми и тобторами. Но ты явился сюда с войсками, а детям предлагаешь питаться тараканами. Как я должен к тебе относиться? Мастер Шлезер спасает невинных…

— Какие невинные? Он бунтовщик, который суётся не в свои дела!

— Повторяю, он спасает невинных, а твои люди его гонят, словно хищного зверя. Любой видит, что они его не поймают, но ведь гонят. Мастер Аршан выращивает лучших в мире коней, к тому же, пусть редко, но только у него рождаются летучие кони, которыми ты так гордишься. Как ты думаешь, уступит ли он тебе хоть одного жеребца после того, как ты погубил чуть не четверть чудесных скакунов? Одно дело, гоняться наперегонки друг за другом, совсем иное — ловить ради убийства. Ни один мастер не поднимает руку на человеческую жизнь. Если это случится, он немедленно перестанет быть мастером. Именно поэтому мастеров так мало. На крайнем юге раскинулись владениям мастера Строна. На его мануфактурах, а их у него несколько, выделывают стальной шёлк. Думаешь, он не может фабриковать что-нибудь ещё? Может. Но то, что он изготовит, не будет оружием. Будет иное и прочее, но не оружие.

— Наплевать мне не только на мастеров, но на иных и прочих!

— Тише, не шуми. Вот тебе приятная новость. Помнишь нож, которым я пугал тебя в прошлый раз? Так я его проверил. Он не режет стальной шёлк, хоть весь истыркайся. Зато он прекрасно чистит морковь. Можешь взять его себе, вдруг пригодится.

— Тоже порадовал, — проворчал Цвир, спрятав нож, — но даже если этот кинжальчик пуст, могу утверждать, что во всех случаях, победа останется за тем, кто лучше вооружён.

— Я бы так не заявлял. Приведу пример. Рядом с вами есть замечательная местность — Аюбинская марка. Через пару дней у них состоится самый большой праздник — поновление крепостных стен…

— Да, знаю, слышал.

— Но ты не знаешь самого главного. До этого они жили республикой, а сейчас выбрали себе повелителя. Ведь это марка, и во главе должен стоять маркиз. Я внимательно следил за их выборами. Если бы горожане выбрали маркиза, ему бы понадобилось войско, полиция, и кто-нибудь в этом же роде. Но жители марки выбрали маркизу — юную и ангельски прекрасную. Зачем девушке армия? Она будет управлять не войсками, а улыбкой. Твои мечты об оружии здесь теряют смысл.

— Зачем тогда поновлять стены?

— О, это традиция весьма древняя и красивая. Наверное, тебе не мешало бы съездить и полюбоваться на праздник.

Цвир с полминуты молчал, потом усмехнулся:

— Похоже ты впервые за годы нашего знакомства сказал неглупую вещь. Конечно, там всё будет не так, как ты полагаешь, но я, пожалуй съезжу в Аюпинскую марку и гляну что за праздник они затеяли.

Глава 5

Лютый зимний мороз и проливные весенние дожди оставили на глиняных стенах крепости Бусер неизгладимые следы которые нужно было изничтожать, поновляя стены.

Сотни жителей, городских и окрестных, собрались у ворот, когда-то не выбитых отрядом Цвира. Здесь же толпилась и вся знать, съехавшаяся из других крепостей. На Цвира никто не обращал внимания, хотя он единственный стоял наряженный в стальной шёлк. Не принято пялить глаза на приезжих, да и как признать повелителя соседней страны в безликой чёрной фигуре. К тому же на груди пришельца висело жемчужное ожерелье — знак, что гость не хочет или не может произнести ни одного слова. Молчаливая фигура — очень удобна.

Коня Цвир оставил в сторонке, зная, что чужих умное животное не подпустит. Сам Цвир глядел во все глаза, выбирая линию поведения. Он давно покинул тот возраст, когда мог оценить возраст девушки и вдохновиться им, но понимал, что маркиза на диво хороша. Белое платье облегало фигуру, на головку накинута тонкая кисея. Никаких украшений вроде жемчуга, что сиял на груди Цвира, заметить не удавалось. Годилась ли она в невесты потрёпанному повелителю, сказать трудно, но, по всему судя, годилась. А уж задурить девичью головку Цвир всегда умел. И какой бы нищей ни была страна, которую предстояло забрать себе, в ней всегда найдётся, что выдавить на прокорм головорезов соседней армии.