Мастерская для Сикейроса (сборник)
Шрифт:
— Ну, что же ты молчишь, истукан?! — вскричал Адам. Ярость и ужас овладели им. Берег, истоптанный миллионами ног и потому похожий цветом на старую кость, был уже совсем рядом. — Опять ты молчишь… Придумай что-нибудь! Мне страшно. Я не хочу туда, к теням, на асфоделевый луг… Там молчание и полное забвение… Перестань грести, старик!
— Чудак, — проскрипел Харон. — Ты просишь невозможного. Не в моих силах вернуть тебе жизнь,
— Придумай что-нибудь! — Адам сполз с лавки, умоляя, протянул к старику руки. Колени его уткнулись на дне лодки в подстилку из мусора. Очевидно, там были отдельные волоски, упавшие с одежд странников в царство мертвых, пыль с их обуви, превратившиеся в прах случайные вещи.
— Я могу тебе кое-что предложить, — задумчиво сказал Харон, и подобие улыбки искривило его рассеченную губу. — Но вряд ли ты согласишься. Это не жизнь — та, твоя… Однако ты мог бы жить воспоминаниями…
— Согласен, на все согласен! — возопил Адам и стал рвать с груди мешочек с бриллиантами. — Уговорил-таки! Купил старика! — Он смеялся, как безумный, и не мог впопыхах ни снять мешочек, ни разорвать шнурок. — Только не к теням!
— Не радуйся прежде времени. — Харон перестал грести. — И спрячь свои камни. Я уже говорил тебе: здесь они ничего не стоят.
— Что я должен сделать? — Адам замер, боясь разгневить всемогущего старца.
— Я устал грести без передышки. У меня болят руки. Кроме того, мне скучно. Все мои пассажиры или каменно молчат, или вопят и стенают. Садись рядом со мной — вот тебе весло! — и рассказывай мне о той жизни. Ты хорошо рассказываешь…
«Рядом с ним?.. Он что — издевается? Годами терзать себе душу воспоминаниями о радостях бытия, которые я так любил, и грести, грести, грести?! Сгорать в бесплодных мечтаниях о Невозвратном?! Только горячечным воображением рисовать себе дружеские пирушки и объятия Евы?! Забыть, что ты был обласкан миром, богат, знаменит?! И все это — там. А здесь — вечное кружение между жизнью и смертью… Теперь мне ясно, почему давным-давно линия моей руки напугала гадалку… Самому добровольно обречь себя на вечную пытку?! Нет, ни за что! Уж лучше судилище… Лучше глотнуть из Леты…»
— Так я и знал, — вздохнул Харон и пошевелил веслом. Челн опять двинулся к берегу.
— Нет, нет! — Адам вскочил на ноги. Челн качнулся, и это новое движение показалось непривычным и странным в мире тысячелетнего порядка. —
Я буду грести. И рассказывать буду…Старец молча пожал плечами, подвинулся. Лицо его опять стало бесстрастно-отчужденным.
Споткнувшись сначала о лавку, а затем о черпак, Адам поспешно ступил вперед, не сел, а буквально упал рядом с перевозчиком.
Харон двумя взмахами весла повернул челн к тому берегу, откуда они только что приплыли. Там по-прежнему стояла толпа, которую привел Гермес. Души ждали своего череда, чтобы, преодолев воды Стикса, превратиться в тени.
«Пусть будут муки, — подумал Адам. — Любые… Адские! Пусть сжигает меня огонь памяти… Зато останется душа. Больная, кровоточащая — живая душа!»
— Что же ты? — спросил Харон и показал глазами на весло.
Адам ухватился за деревянную, отполированную до блеска рукоять. Тяжелое весло показалось ему необычайно легким. Небо над Аидом немного просветлело, и он подумал, что тут, оказывается, тоже возможны перемены, а значит, и движение жизни. Пусть малюсенькое, едва заметное, как дыхание спящего ребенка, но достаточное, чтобы противостоять тлену и вечности. Живой душе нужен, конечно, весь мир, но она умеет довольствоваться и крохой. А если не умеет, то научится…
Впервые за время пребывания в подземном царстве Адам улыбнулся. Он глянул на старика с рассеченной губой и как бы невзначай сказал:
— Вы знаете, дружище Харон, прошлым летом я попал в Испанию. Совершенно случайно, без гроша в кармане, без документов. Забавнее ситуацию трудно даже придумать. Так вот… Выхожу я из самолета…
Перевозчик наклонил голову, чтобы лучше слышать. Весло его стало вздыматься реже, а затем старец и вовсе бросил рукоять. Он опустил натруженную руку в воду — остудить горящие мозоли, а другой погрозил роптавшей на берегу толпе.
Адам тоже глянул на бывших попутчиков в царство Аида.
На берегу происходило нечто невообразимое.
Люди оживленно жестикулировали, что-то кричали — он не мог еще разобрать слов, а одна женщина даже зашла по колени в черные воды Стикса и размахивала то ли шалью, то ли белым платком.
У Адама защемило там, где при жизни было сердце. Он не знал, что разволновало людей на берегу. Радуются ли они, что хоть один из них откупился у грозного старца, или завидуют и проклинают. Теперь уже не только Харона, но и его.