Мать моя — колдунья или шлюха

— Хвастался, а не удалось легко отделаться. Чудом остался жив. Ногу сломал, плечо вывихнул, но это ерунда, главное, голову вывел из рабочего состояния.

— Зачем?

— Если честно, ответа два. Какой из них первый, не знаю. Ну, уровни. Преодолеть себя. Пройти на новый уровень. Сверзиться в пропасть и не разбиться. Страсть. А второе: страсть была — делал крылья, чтобы дать человеку новую жизнь. Не жалел ни денег, ни сил, ни времени. Сделал. Теперь же новое увлечение. Больше всех игрушек сейчас люблю машину. Ощущение ничуть не слабее, чем когда летишь. Несусь. Мне подвластно пространство. Страсть, понимаешь? Разбитая машина никому не нужна, её списывают, то есть отдают мне. А я делаю из обломков конфетку. Видишь, какой я корыстный? Хочу много машин.

— Зачем?

— Зачем мне много машин? — Он помолчал. — Не знаю. Наверное, чтобы ни от кого на свете не зависеть.

— Какая связь? Я не понял. Ты всё равно зависишь, — сказал я.

Он уставился на меня и — улыбнулся.

Его улыбка разжала во мне пружину, которая сжалась с той минуты, как Саша стал кричать. И ему, похоже, стало легче.

— А ведь правда… — Он осторожно перенёс Павла с груди на колени, сел. — Запиши несколько телефонов. Все мои. Как видишь, ставить рекорды пока не могу, буду какое-то время валяться. Начнёт рожать, почувствует себя плохо, звони. — Он диктовал телефоны медленно, повторял каждую цифру дважды. — Уж очень храбрая у тебя мать. Пиши второй. Это тоже мой. У меня два домашних номера и три рабочих. Телефоны — тоже моя слабость. Если треплюсь по одному, второй свободен. Теперь телефон «скорой». Знаешь, небось?

Я помотал головой. Откуда мне знать?

— И пожарных не знаешь? И милиции? — Я помотал головой. — Ну ты даёшь! В общем, твоё дело — звонить. Хочет не хочет, а транспорт я предоставлю. — Он подавил вздох. — Я надеюсь на твою помощь!

В эту минуту к нам вошла мать.

Волосы её легко отлетели, так стремительно она оказалась возле Саши. Она положила ему руки на голову.

Но Саша вывернулся:

— Лучше сдохнуть. Не хочу, чтобы ты лечила меня. Мать ничего не сказала, повернулась, вышла.

— Зачем? — снова задал я свой дурацкий вопрос. Что, если Саша умрёт?

— Зачем я так? — зло сказал Саша. — Вопрос хороший. Зачем она со мной так? — Но он тут же осёкся. — Не переживай, выкарабкаюсь, и мы с тобой ещё такое отчебучим! Я согласен быть твоим учителем и передам тебе всё, что знаю и что ты захочешь взять.

Когда за ним захлопнулась входная дверь, я пошёл к матери. Ходатаем за Сашу. И впервые в моей жизни скажу ей всё, что думаю о ней.

Распахнул дверь и… отступил. Мать стояла посреди комнаты и, медленно поворачиваясь, как я понял, следом за Сашей… делала руками странные движения, словно изгоняла из него его болезнь. Лицо её закинуто, глаза закрыты.

Слава Богу, она лечит его. Только бы вылечила.

2

Привыкнуть к тому, что Тося всегда слева, не могу. Слева таится моя смерть. Получается, Тося между мной и моей смертью.

А не может моя смерть покарать Тосю? Кошу взглядом. Пишет сочинение, решает задачу, читает книгу… — каждое дело она делает так, словно оно самое главное в жизни.

Со мной она не разговаривает. Но это и не надо. Я чувствую, её аура и моя слились. И ничего не надо говорить. Иногда она смотрит на меня. Это тоже лишнее. Я вижу её лицо и тогда, когда она не смотрит на меня, а я — на неё. Я знаю каждую черту его, каждую клетку.

Ребята кричат, смеются, отвечают учителю, разговаривают друг с другом… они не мешают нам, наоборот, они нам нужны, они защищают нас от всего мира.

Лишь несколько раз этот мир вторгается в наше зелёное поле, на котором восходят к небу деревья и травы, торопятся к цветку шмели и летит мяч, брошенный мне Павлом.

Около Тоси — Котик.

Собственной персоной, он, Котик, стоит перед Тосей.

— Сегодня танцы. Я приглашаю тебя, — говорит. Котик всегда был наглый. А теперь-то, когда он на голову выше всех нас, широк в плечах, и подавно. Волосы у него — шапка, губы красны. Голову вроде склонил перед Тосей, но можно считать — не склонил, а поднёс своё красивое лицо к ней.

— Сначала будет спектакль. Любительский, конечно, но я был на репетиции, тебе понравится: играют хорошо, а действие происходит в университете.

Откуда он знает, что ей понравится, что не понравится? Где они общались?

— Совсем из другой оперы, чем ставили мы. «Ставили мы»? У них есть что-то общее?

Что я знаю о Тосе? Учится лучше всех. А как проводит своё время после уроков, где?

— Он из жизни закордонной молодёжи, довольно познавательный. Ну совсем не похоже на нашу жизнь. А потом они устраивают танцы. И начало, в общем, в приемлемое время — в шесть.

Тося встаёт.

— Сегодня занята. Если бы знала заранее! Приезжает моя подруга, не могу отменить.

— С подругой.

— Не могу, поверь.

Что-то Котика насторожило, из-за Тосиного плеча он вывернулся взглядом, уставился на меня.

— Ты сидишь с ней? — спросил он.

— Я сижу с ним! Пересела, когда Паша уехал. А в чём дело? Какое отношение это имеет к нашей театральной студии и лично к тебе? — У Котика пропадают губы. Как он делает это, непостижимо, были губы, и нет их. — Посмей только тронуть его своим тренированным пальцем или сапогом, — говорит Тося. Она стоит ко мне спиной, тонкая, гибкая, как моя мать. У Котика сужены глаза. — В твою головку может прийти мысль попросить о такой любезности кого-то другого. Думаю, это тоже станет большой твоей ошибкой. До завтра. Кажется, репетиция у нас завтра.

Котик, ни слова не сказав, идёт к выходу и покидает наш класс.

Будто ничего и не случилось, Тося — под звонок — усаживается на своё место и открывает учебник биологии.

Биология — второй после математики предмет, на котором такая тишина, что слышно передвижение микробов.

Вета Павловна… Прежде всего лицо… Начитавшись благодаря Павлу и тёте Шуре сказок, я создал в себе облики их героев. Тут и баба Яга, и Кощей, и ведьма, и рыцарь, и богатырь. И, конечно, добрая фея, волшебница, спасающая принцесс и золушек от чар злых колдунов.

Вот такая фея и волшебница Вета Павловна. Пашка назвал её Ветра. Странное имя, не ветер и не Вета, но оно прижилось, и перед её уроком раздавалось: «Скорее на места! Ветра сейчас влетит!»

«Влетит» — тоже слово, прилипшее к ней. Она в класс именно влетала и прямо от двери начинала говорить:

— Если на пути крови ты сотворишь преграду из ядовитых веществ, что будет?

И сразу несколько глоток кричит: «пробка», «затычка», «тромб».

Ветра любит разговор и вовлекает в него почти всех. Кто быстрее выскажется — соревнование. Каждый — слух и зрение. Слух потому, что от самого простого слова Ветры, как от истока, и начинается сегодняшний урок, а зрение — потому, что, не успела влететь в класс, а на доске уже — кровеносный сосуд и тромб, перекрывший крови движение, ещё через минуту — сердце с левым и правым предсердиями, кровь свежая, кровь, несущая отработанные элементы, и сеть кровеносных сосудов от главных артерий. Ещё через минуту — печень, жёлчный пузырь, селезёнка, с подходящими к ним сосудами. И новый вопрос Ветры:

— От чего зависит качество крови человека? Сталкиваются ответы, так как говорят все:

— От качества еды!

— От качества воды!

— От окружающей среды!

— Сказали уже. Это воздух.

— А вот и нет, это яды…

Уроки биологии — спектакли-импровизации. Никогда не знаешь, какой взрыв они спровоцируют.

Сегодня Ветра так поворачивает свой урок, что вызывает недоумение.

— А почему без ноги я буду чувствовать боль в этой ноге?

— Все болезни зависят только от моего мозга?