Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
Шрифт:
Резюме
Freud внес огромный вклад в решение проблемы тревоги, установив, что тревога – это реакция на ситуации опасности. Ситуации опасности, имеющие место в пренатальный период и в момент родов, создают потенциал тревоги (или закладывают физиологическую сензитивность, ставят своего рода «органическое клеймо»). В младенческий период факторы угрозы, внешние и внутренние, могут способствовать усилению предрасположенности к тревоге, но в это время тревога уже приобретает определенные формы. Существует ли взаимосвязь между детской тревогой и тревогой, возникающей на более поздних этапах жизни? Многие исследователи данной проблемы считают, что ранняя тревога является прообразом дальнейших реакций тревоги. Это означает не просто воспроизведение первоначальной модели реагирования, а активацию изначальной предрасположенности. Факторов, вызывающих тревогу, бесконечно много, угроза же сохраняет свою первичную сущность.
В таком случае справедливо предположить, что тревога имеет некий унитарный источник. Этот источник имеет две составляющие – ситуацию опасности и ее представительства в сознании. На раннем этапе жизнь организма подвергается опасности, причем речь идет не просто о прекращении существования, а о жестоком убийстве, с нанесением увечий и насильственным уничтожением. Нанесение увечий может рассматриваться
Дальнейшее рассмотрение вопроса о том, «что именно подвергается угрозе», показывает, что это не только жизнь и физическая целостность субъекта, но и такие психологические факторы как Эго, стремление к удовольствию, к свободе, к самореализации. Все страхи, кроме страха физического уничтожения и увечья, являются производными. Существование различных созданных человеком ценностей делает понятным, почему тревога провоцируется различными индивидуально-значимыми стимулами, но в основе своей угрозе подвергается жизнь организма. Стимулом может служить текущая ситуация или предвосхищаемая опасность, стимул может быть эндогенной природы, как угроза высвобождения агрессивных импульсов, но он во всех случаях означает возможность быть насильственно ввергнутым в «травматическую» или «катастрофическую «ситуацию. В детстве тревога возникает рефлекторно, позднее же она приобретает функцию упреждения и позволяет мобилизовать Эго-ресурсы для предотвращения опасности. (Дуалистическая теория тревоги рассматривает тревогу как автоматическую реакцию и как сигнал. Монистическая (или унитарная) концепция описывает тревогу в континууме между сигналом и травматическим состоянием, отражающим переход от высшей к низшей ступени Эгоконтроля.) Тревога также возникает в случае ослабления механизмов защиты или устранения невротического симптома. (В связи с этим закономерен вопрос о существовании тревоги в латентной форме. Если тревога является аффектом, то «бессознательная тревога» может в лучшем случае считаться потенциальным образованием или некоей «предрасположенностью». Бессознателен катастрофический комплекс смерти; тревога возникает с появлением сигнала об опасности осознания одного из образующих его элементов, особенно человеческого фактора. Результатом беспрепятственного прорыва сквозь механизмы защиты становится автоматическая тревога).
Страх является адекватной реакцией в ситуации сиюминутной очевидной опасности; неадекватная реакция в этом случае обусловливает возникновение тревоги. Фиксация страхов и наполнение соответствующим содержанием многочисленных объектов представляют собой попытку человека определить, чего он боится и научиться управлять ситуацией. Потребность в безопасности, означающая стремление избежать состояния беспомощности при столкновении с опасностью, усиливают эту тенденцию к конкретизации тревоги. Поскольку человек не знает (или не отваживается узнать) действительного источника тревоги, он использует в качестве источника предметы, животных, сверхъестественные существа, безымянное «они» или враждебное «другие», факторы культуры, бессмысленность жизни, неизбежность смерти и т. д. Все, что вызывает у человека страх – это катастрофическая смерть, все остальное следует квалифицировать как фобия. Совершенно очевидно, что невозможно провести четкую границу между страхом и тревогой. Также невозможно отделить нормальную тревогу от невротической, если, конечно, мы не примем за аксиому экзистенциальную тревогу. Любая тревога нормальная, поскольку это закономерная реакция на реальную угрозу, и иррациональная, поскольку это результат сохранения в бессознательном следов детской ситуации опасности. Понимание природы базисной тревоги делает несущественной проблему различий между страхом и тревогой, между нормальной и невротической тревогой.
Когда мы считаем, что вытесняем тревогу, на самом деле мы вытесняем представление об угрозе, т. е. о том, что угрожает (тревога же, как боль, лишь сигнализирует об опасности). Представление о матери как об источнике опасности – вот, что не допускается в сознание. В пользу этого утверждения свидетельствуют два аргумента. Во-первых, ребенок витально зависим от своей матери и вынужден верить в ее поддержку. Мысль о том, что человек, давший жизнь, хочет ее садистским образом оборвать, – невыносима; само существование подобной предрасположенности в психике матери ведет к отрицанию не только ребенка как ценности, но и его права на существование. У всех нас мысль о материнской враждебности вызывает ощущение чего-то противоестественного. Мы привержены образу альтруистической матери, не только своей собственной, но и вообще, и считаем, что на этом держится жизнь. Даже когда человек осуждает свою мать, он не расстается со своей верой в ее доброе отношение к нему и с надеждой заслужить его. Более того, поскольку материнская разрушительность сосуществует с искренней материнской заботой, ребенок испытывает замешательство и чувство вины за свои враждебные контрреакции; согласно Mowrer, отрицание этой вины может само по себе стать источником тревоги. Во-вторых, само осознание материнских разрушительных импульсов очень опасно, поскольку это означало бы актуализацию угрозы. Многие дети на своем собственном опыте убеждаются, что ничего так вызывает у матери гнев, как подозрение о том, что ребенок осознает ее недостаточно сильные материнские чувства к нему.
В одних теориях тревоги (Sullivan, Flesker, Garr) содержится прямое указание на мать как на источник ситуации опасности, в других (Horney, Mowrer, Fromm) – косвенное, когда автор упоминает «родителей» или «значимых других». Некоторые исследователи данной проблемы, вначале не склонны рассматривать мать в упомянутом качестве, в конце концов вынуждены были согласиться с этим. Freud сначала предложил считать тревогу нереализованным либидо, затем результатом действия либидозных требований и, наконец, заявил, что она имеет внешнюю причину в
виде возможности быть оставленным матерью. Klein вначале связала тревогу только с внутренней опасностью, порожденной инстинктом смерти, но все же потом признала важность «неблагоприятных внешних обстоятельств» и даже тот факт, что некоторые дети умирают, не сумев установить доверие к матери. Goldstein видел причину катастрофического состояния в препятствии для самореализации, но позже пришел к мнению о том, что катастрофическое состояние есть следствие плохой материнской заботы. Со своей стороны, для понимания природы материнской угрозы, я хотел бы добавить, что угроза эта проистекает не от опасности быть покинутым или лишиться любви и даже не из фактической депривации, а из материнских разрушительных импульсов. Все остальные угрозы возникают из этого источника, который образует своего рода потенциал ребенка в этом смысле.Детский изначальный ужас перед надвигающейся опасностью жестокого уничтожения (это может быть реакцией на соответствующие представления, имеющиеся в материнском бессознательном) образует базисную тревогу, является прообразом и сущностью более поздних реакций тревоги. Независимо ни от внешних обстоятельств, ни от рационализации своих представлений, по сути своей, человек боится только одного: быть уничтоженным матерью. Если проследить откуда берут начало страх, тревога, фобия, окажется, что из взаимоотношений ребенка с матерью. Поэтому возможно определить тревогу как повторное переживание в несколько измененной форме того организмического беспокойства, которое возникло еще в младенческий период ввиду катастрофической угрозы материнской деструктивности. Источник угрозы интернализуется и проецируется, природа угрозы эволюционирует во множество родственных видов, в результате чего бесконечное число различных ситуаций способно вызывать тревогу, но суть тревоги остается прежней – страх перед материнским желанием смерти своему ребенку. Таким образом, анализ показывает, что тревога и тревога о смерти – идентичные понятия, и что катастрофический комплекс смерти является следствием и, в свою очередь, источником человеческой агрессивности.
Глава 6
Психопатология и психотерапия
Поскольку воздействия и противодействия взаимосвязаны, можно рассматривать комплекс трагической смерти как ответ материнской разрушительности и тревоге. В этой главе я хотел бы изложить представления о том, как соотносится этот комплекс с развитием личности и с возникновением невротических тенденции, а также с психотерапией и первичными предупреждениями душевных расстройств. То, что тревога является сердцевиной проблемы неврозов, было провозглашено еще Frtud много лет назад. Гипотеза о комплексе трагической смерти предлагает определенную интерпретацию значения тревоги, что, по моему убеждению, определяет практику психотерапии и формирует основу для программы первичного предупреждения.
Развитие личности
Фундаментальная посылка заключается в том, что определяющие факторы личности возникают из первых взаимоотношений с объектом, взаимоотношений матери с плодом, младенцем и ребенком. Можно утверждать, что из-за воздействия врожденных, культурных и случайных факторов всеобъемлющее материнское влияние, не устанавливается. Однако, если подвергнуть эти факторы тщательному изучению, становится ясным, что они не являются независимыми от влияния со стороны матери. То, что было заложено генами, поддается изменению благодаря воздействию обстоятельств внутриутробной жизни. Признание существования исходной разницы в силе инстинктов дает возможность нового понимания невротических тенденций, а идея о филогенетическом инстинктивном страхе уступает место идее об осознании внешних запретов. Процесс созревания требует согласия с окружающей обстановкой. Смышленость не развивается без воздействия стимулов и этому развитию может помешать тревога. Превратности пренатального существования и появления на свет в значительной мере вызваны материнскими эмоциями и установками. Акушерские осложнения, вследствие которых могут произойти повреждения мозга у плода, тесно связаны с внутриличностными конфликтами со стороны матери. На темперамент новорожденного влияет его опыт пренатального существования. «Общество», в котором живет младенец, – это диада «мать – ребенок». Большинство болезней в младенчестве являются следствием пренебрежения, плохого обращения или враждебного отношения.
Тем не менее, еще остаются врожденные и случайные факторы, которые могут вызвать искаженное развитие Эго, и которые не зависят от матери. Однако, результат варьируется в зависимости от ситуации, в которой растет ребенок: в атмосфере отвержения даже незначительный недостаток или дефект могут увеличиться до серьезного порока, в то время как в поддерживающей обстановке серьезное нарушение не будет иметь значительных последствий для развития Эго и адаптации. Это иллюстрируют случаи детей с повреждениями мозга. Gesell и Amatruda (191) отмечают, что даже сравнительно незначительная травма мозга может нарушить развитие младенца, если она случается у чувствительного ребенка. Все совокупные данные, таким образом, показывают, что не будет преувеличением считать: материнское влияние – решающий фактор в формировании личности, по крайней мере, на ранних стадиях ее развития. Мне кажется ошибочным приписывать младенцу сложные психические функции, как это делает, например, М. Klein; но, с другой стороны, возможно, существует большая дифференциация, чем предполагает Spitz (393), утверждающий, что в довербальный период мы обладаем только физиологическими прототипами, из которых в дальнейшем возникает умственная деятельность. Материнское влияние начинает сказываться сразу же после зачатия и может неблагоприятно воздействовать на плод вне зависимости от точки зрения на генезис психических структур. Как подтверждает сам Spitz (300), новорожденный обладает способностью распознавать материнскую предрасположенность и реагировать на «психотравмирующую» установку поведенческими и физиологическими расстройствами. Общение между матерью и младенцем существует с самого момента рождения, и именно в нем лежит начало дифференциации Эго. На самом деле, следует говорить об организме в целом, так как материнское влияние играет значительную роль не только в развитии Эго, но также и в физиологической интеграции и в развитии предрасположенности к психосоматическим и определенным органическим заболеваниям.
Комплекс катастрофической смерти варьирует в патогенности от человека к человеку, и более поздние переживания, особенно ассоциации с образом защищающего родителя, могут до некоторой степени его улучшить, Именно поэтому нестабильные материнско-детские взаимоотношения не обязательно ведут к неумению приспособиться к окружающей среде или нарушениям умственного развития, хотя некоторая форма и степень психопатологии, возможно, неизбежны. Если рассматривать в ретроспективе патогенез клинического синдрома, его почти всегда можно проследить до конфликта, берущего начало в самых первых взаимоотношениях с объектом.