Материнский инстинкт

Для напитка пришлось как следует отмыть чашку. Клеенка на столе липла к рукам и требовала не просто протереть ее, а скорее выбросить и постелить новую. Яна никогда не относилась к людям, склонным к стерильности, но неопрятность этого жилища будила желание засыпать всё хлоркой. Женщина не стала садиться на стул и подошла к окну. Заросший сад буквально вваливался в комнату, корявые ветви плотно приникали к стеклу, просачиваясь через открытую форточку. В переплетении деревьев виднелся соседний ухоженный двор. На скамейке сидела соседка Анастасии Павловны. Её круглое, словно тарелка лицо, страдальчески сморщилось, губы вытянулись, и она исторгла длинный пронзительный вой. Яна вздрогнула и хотела уже бежать на помощь, когда поняла, что вой — это песня и, судя по прерывистому безбожно перевранному мотиву, — веселая песня. Периодически старушка прикладывалась к бутылке водки, закусывала сочным помидором и продолжала заунывно поскуливать.

Яна увлеклась наблюдением и не сразу услышала, что к ней кто-то обращается.

— Где бабуля? С ней всё в порядке?

В дверях стояла невысокая темноволосая женщина с мужской фигурой. Она пытливо смотрела на застывшую у окна Яну, повторяя свой вопрос уже в третий раз.

— Здравствуйте. Хозяйка вышла куда-то, а вы не Галя, случайно?

— Галя, — отчеканила незнакомка. — Ты-то кто? Постоялица? — Она поставила на пол сумку и быстро выложила на стол покупки. — Давно у неё никого не было. Надолго?

Широкие ладони женщины уперлись в бока, тяжёлый взгляд остановился на растерянном лице собеседницы.

— А что? — недоверчиво поинтересовалась Яна. Ей не понравилась, как легко эта командирша перешла на «ты», хотя по виду она едва ли старше неё.

— Если надолго — будешь помогать по дому, — бескомпромиссно отрезала Галя, даже не предполагая отказ. — Обижать бабулю не рекомендую. Она за себя постоять не может, если что, я вас из-под земли достану.

Неожиданная и глупая угроза прозвучала на удивление естественно.

— В мыслях не было такого. Я тут на день всего и последнее, о чём думала — это обидеть хозяйку.

— То-то. Помоги продукты разложить. Как зовут?

— Яна.

Галина выставила на полки банки и стала распихивать макароны, периодически её взгляд возвращался к гостье, брови хмурились. Намеренно громко посопев, женщина снова пошла в наступление.

— Ты это того, о семье её не расспрашивай. Тема болезная.

Яна помимо воли заинтересовалась.

— Тогда лучше вы скажите, чтобы я случайно ничего лишнего не сболтнула.

Галина по-хозяйски налила себе чай, уселась на табурет и приготовилась к разговору.

— Кратко. Скоро бабуля придет. — Она выглянула в коридор и, убедившись, что беседе никто не помешает, продолжила: — Несчастная она баба. Одна совсем на свете осталась. В послевоенные годы была семья, но там такая трагедия разыгралась. Меня тогда, ясное дело, не было ещё, люди рассказали. Её родители покончили жизнь самоубийством, а других детей похитили. Ещё говорили, что замужем она была, но тоже ничего хорошего не вышло. Муж и сын отравились грибами. Так-то.

По ходу ужасающего повествования глаза Яны расширялись больше и больше. Сколько бед свалилось на одного человека? Способно ли вообще сердце вынести столько горя?

— Ужас, — только и смогла выдавить она.

Галина выплеснула в раковину больше половины напитка и направилась к двери.

— Может оттого бабуля такая сострадательная к другим. Никогда не встречала человека добрее. Пока инсульт не разбил ее, она всё время кому-то помогала, собирала вещи для неимущих, организовывала всякие акции благотворительные. — Она прислушалась к шагам в коридоре и тут же нацепила неискреннюю улыбку. — Анастасия Пална, здрасте. Я вам продукты принесла и за платежками.

Старушка прошла в комнату и опустилась на табурет, ещё тёплый после Галины.

— Спасибо тебе. Вы, смотрю, познакомились уже. — Её взгляд пытливо прошёлся по застывшим лицам женщин.

Глаза Галины суетливо перебегали с предмета на предмет, щёки вспыхнули.

— Я пойду уже. Коммуналку оплачу завтра, занесу чеки.

— Платежки на комоде у вешалки, — коротко инструктировала Анастасия Павловна.

Уже в коридоре прозвучало громкое: «До свидания». Хлопнула входная дверь.

Яна поспешно покинула кухню, чтобы избежать возможной беседы с хозяйкой. Едва она вошла в съемные комнаты, как вернулись мужчины.

— Яночка, мы провианта прикупили и кое-что из мелочевки. — Кеша поставил на диван объемный пакет и с видом фокусника извлек из него леопардовое покрывало. — Знаю, пошлятина, но всегда мечтал о таком.

— Симпатичное, — вяло похвалила женщина.

Демьян примостился на краю подоконника и выглянул в окно. Не поворачиваясь, и ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:

— Расследование никак не продвигается.

— Я даже ничего не успела объяснить, — удивилась Яна. — Ночью я видела сестру и брата хозяйки, древних, как и она. А тут узнала, что их ещё в детстве похитили — значит, призраки должны были быть детьми, а эти почему-то нет. Ещё у неё был единственный сын, который умер много лет назад. Семьи у неё нет, вообще история жуткая.

Иннокентий перестал любоваться новым пятнистым приобретением.

— Как всё это занимательно. Я трепещу.

— Давайте просто спасём ей жизнь и вернёмся в Краснодар. — Демьян подошёл к столу и принялся выкладывать продукты. — Но сначала, поужинаем.

***

Демьян отправился в душ, а Кеша прилип к планшету, решив посмотреть пропущенный выпуск «Модного приговора[3]». Яна вышла в яблоневый сад и тут же пожалела о желании подышать свежим воздухом. С соседского двора продолжала литься песня, собаки на улице стройно подпевали алкоголичке, добавляя мотиву оригинальное звучание.

Яна села на деревянную скамью под деревом и зябко поёжилась. Мокрый вечер лег на плечи холодным покрывалом, небо очистилось от туч и выплюнуло горсть звезд.

— Красивый вечер. — В тени яблони стояла Анастасия Павловна. — Я люблю этот дом и ненавижу одновременно.

Яна подвинулась, освобождая место, и оставила слова старушки без ответа. Анастасии Павловне и не требовалось ободряющих реплик, только возможность очередной раз выговориться.

— Галя, наверное, вам рассказала, какая я бедная и несчастная.

— В общих чертах, — не стала отпираться Яна.

Старушка всмотрелась в лицо собеседницы, изучая его, и сжала в ладони край фартука.

— Страшно звучит, но в годы войны я была по-настоящему счастлива. Мой отец был горбун, да ещё и хромой, поэтому на фронте ему делать было нечего. Мать страдала эпилепсией, тогда её называли припадочной. Радости в этом мало, но именно из-за этого они остались в городе и жили в этом доме. У меня была сестра, чуть младше меня, брат-подросток и ещё двое малышей — брат и сестричка. Крепкая любящая семья. А потом началась жуть. Я была старшей и уже в четырнадцать работала. Тогда все, кто мог, работали. — Она замолчала, справляясь с эмоциями и спустя минуту снова заговорила: — Их похитили. Кто и зачем — не понятно. Кому нужны были дети в тяжёлые послевоенные годы? Для чего? Родители не оправились от этого горя. Однажды я вернулась домой и не застала их. Искала, звала, никто не отвечал. Нашла я их вечером, когда пошла за дровами в сарай. Они повесились.