Матерый мент
Шрифт:
– С Ваганьковского сперва поехали на Ленинский проспект, – продолжал рассказывать Орлов, – в малом зале ресторана при гостинице «Академическая» деятели из АХЧ их отделения официальные поминки организовали. Но Люба, дети и еще человек пятнадцать самых близких там не задержались, минут сорок посидели для приличия, потом к Саше домой отправились. И я с ними.
– Подожди, Петр Николаевич, – перебил его Гуров, – забыл спросить: ты в гражданке был или в форме?
– Вот когда меня хоронить станут, непременно буду в форме, – усмехнулся генерал, – при всех регалиях. В гражданке, конечно. Не перебивай. Дома все Валюша организовала, дочка. Она из Сиэтла успела все же прилететь, правда, одна, без мужа. Паша из Питера тоже подъехал, и тоже один – у него супруга захворала. Но все равно
– Петр, ну опять ты отвлекаешься, – Гуров несколько досадливо переглянулся с Крячко. – Кто был из института? Как они себя вели?
– Манеры у тебя, Лев! Не «нукай», не запряг еще! На кладбище целый автобус институтский подъехал, но остались с нами у Саши дома только трое – я их всех по описаниям вашим узнал: Кайгулова, Алаторцев – представительный мужчина, ничего не скажешь, и твой, Станислав, приятель, Вацлав Твардовский. Я так понял, он старшим лаборантом у них? А вели себя, как…
Орлов помолчал, вспоминая позавчерашний день, снова с тоской поглядел на дотлевающую в пепельнице сигарету и продолжил:
– Как и все нормальные люди на поминках. Бурного веселья не выказывали, щенячьего восторга на их лицах я не заметил, как раз наоборот. Ладно, Гуров, не кривись, не один ты иронизировать умеешь! Вот на что я внимание обратил: Кайгулова с Валей на кухню курить выходили, разговаривали там довольно долго. О чем – этого, извините, не знаю. Но когда они оттуда за стол вернулись, вид у Кайгуловой был слегка ошарашенный. И глаза на мокром месте.
Гуров подумал, что, кажется, догадывается, чем Валентина Ветлугина могла удивить Мариам. Мать наверняка рассказала дочке о последних минутах отца, о его предсмертных словах. Теперь об этом узнала Кайгулова. А значит, и Алаторцев. Плохо. Вот попали, на ровном месте и мордой об асфальт…
– И еще вот что, – продолжал Орлов, – Алаторцев от Любы буквально не отходил. Я понимаю, сочувствие, повышенное внимание к вдове… Но как-то слишком назойливо это смотрелось, наигрыш ощущался. Знаете, ребята, как будто выведать он что хотел или проверить.
– Как она на это реагировала?
– Никак. Даже благодарна, по-моему, была. Горе у человека, тут не до психологических нюансов. Но я заметил. Кстати, интересный момент – Алаторцев совсем не пил, он за рулем был. У него, оказывается, «БМВ». Темно-синего цвета, изрядно навороченная, не секонд-хенд, а свежак, последняя модель. Они с Кайгуловой на ней с кладбища уезжали и потом, от «Академической», тоже.
– Снова любопытно. Не то, понятное дело, что он не выпивал, а вот на какие шиши эта новорусская тачка приобретена? – задумчиво пробормотал Крячко.
Гуров тихо хмыкнул, мысленно соглашаясь со Станиславом.
– Петр, а ушли Алаторцев с Кайгуловой вместе? И как скоро?
– Ушли все трое вместе, но в разные места. Алаторцев у Любы попросил позвонить, я слышал, да и все остальные тоже, он сказал, что Мариам с Вацлавом подойдут сейчас, а сам он не сможет: голова-де болит. Час сидели, не больше. Кайгулова, когда с Любой прощалась, сказала, что они с Твардовским в институт собираются, с лабораторным народом Деда помянуть. Обнялись они, Кайгулова слезу опять пустила…
Дверь кабинета чуть приоткрылась, и в щели возникла симпатичная мордашка Верочки:
– Петр Николаевич, извините, но Лев Иванович просил, как новая информация по делу поступит, сразу ему сообщить. Мне в приемную звонили только что, ищут его или Станислава Васильевича.
Генерал кивнул секретарше, а Гуров, поднявшись из-за стола, подошел к Орлову, крепко пожал его руку и сказал:
– Спасибо, Петр. В нашу со Станиславом копилку ты добра подбавил. Одно плохо: фактов мало пока, все больше психология,
«нюансы», как ты выражаться любишь. Может, сейчас что поимеем интересное. Это, скорее всего, по Мещерякову материалы подошли, – Гуров повернулся к Крячко: – Двинулись к себе, сыщик. Труба зовет!– С богом, парни! Удачи! – Орлов проводил их до дверей и добавил, обращаясь к Гурову: – Рад, что смог тебе помочь, Лев. Будет что новое – держи в курсе дела, а сам я вас со Станиславом дергать не буду, работайте спокойно.
Гуров оказался прав: пришел ответ из регионального Мордовского УИН, поступили и данные паспортных отделов.
Валентин Семенович Мещеряков освободился в 1999 году, отсидев весь положенный ему срок. В справке об освобождении пунктом прибытия и регистрации был указан Новосибирск, но там Мещеряков не появился, а всплыл годом позже в Москве, где купил в Чертанове однокомнатную квартиру. В ней, по данным паспортистов, он и проживал один до настоящего времени. Лев Иванович позвонил в прокуратуру и, в темпе организовав ордер на обыск, отправил Станислава Крячко с группой по этому адресу. За информацию прокурорские его поблагодарили и послали свою следственную группу туда же. Никакими сведениями о месте работы Мещерякова паспортисты не располагали, Гуров сильно надеялся, что обыск прояснит этот вопрос. Зато по линии ГИБДД обнаружилось, что гражданин Мещеряков зарегистрирован с 2001 года как владелец подержанной «Тойоты».
Лев подумал, что для недавно вышедшего из зоны зэка Мещеряков не так уж плохо устроился в непростой нашей жизни: квартира в столице и хоть не новая, но иномарка. Откуда денежки? Не успел освободиться и за старое? Может, киллер-одиночка, вне структур? В Москве, где вроде бы знать никого не должен? Сомнительно. Гуров быстро проверил на компьютере оперсводки с девяносто девятого года, введя фамилию Мещеряков. Пусто, как и ожидалось. Если и был в чем замешан, то не попадался и своей визитной карточки на месте преступления не оставлял. Ладно, что там еще из Мордовии?
Зона «красная», держал ее актив. И что Мещеряков? Нет, в актив он не лез. Вот донесение «кума»-оперуполномоченного. На предложение сотрудничать, давать материал в оперчасть Мещеряков ответил категорическим отказом. А вот из КВЧ справка. Тоже пусто. Не хотел заключенный Мещеряков ни спортом заниматься, ни в художественной самодеятельности участвовать. Но и не глухая «отрицаловка», на работу выходил. Кем работал? Ага, слесарь-сборщик в мехмастерских. Характеристика от начальника этих мастерских стандартная, с такой не в зоне париться, а в райские кущи немедля на арфе играть… Что там по режиму? Особых нарушений нет. Несколько раз замечен пьяным, наркота не фигурирует. По всему видно, не «блатной», типичный «битый фраер», к тому же – в первый раз «у хозяина». И, заметим, не сломался, в «машки» не попал – это отметили бы. Золотая зэковская середина. Раз так, то почему не досрочное?
А вот почему. В девяносто шестом году активное участие в «массовой драке». Гм! Термин замечательный, сразу школьные годы вспоминаются, как наш шестой "а" шестому "б" навалял… Тут скорее побоищем пахнет. Сорок с лишком зэков сцепились, шесть раненых, двое – тяжело… Легкие телесные и не считал никто, конечно. И весь букет моей бабушки – заточки, арматурные прутки, шланги дюритовые и прочее, и прочее. Повезло Мещерякову, что без покойников дело обошлось, мог бы прямо в зоне довесок схлопотать. Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? И это есть, молодцы ребята из УИН, пишут, что два «авторитета» что-то не поделили. Наш Валентин Семенович был на стороне Карамышева Василия Петровича. Сорок девять лет, четвертая ходка, кличка Карма.
Карма – это на санскрите «судьба», подумал Гуров. Закон кармы, колесо судьбы и все такое. До чего культурные уголовники пошли – санскрит знают и как бы не философию «Аюрведы»! Меж тем в материале отмечено, что после бодаловки Мещеряков «поддерживал с Карамышевым тесные дружеские отношения». Лев усмехнулся. Несчастный русский язык и бедная бумага, которая все терпит! Кстати, любопытно, за всю отсидку у Мещерякова ни одного свидания. Ни одной посылки или хоть письма. Подругой обзавестись не успел, а родители? А-а, вон оно что: он детдомовский, оказывается!