Матисс

Гиттис ответил через дверь:

– Приходи завтра – заберешь.

Королев два раза ударил в дверь локтем.

– Ну-ну, не балуй, – визгнул Гиттис.

Без сна он просидел в подъезде всю ночь, а утром ушел в город.

Когда вернулся, еле таща ноги, на лестничной площадке нашел аккуратную гору своих пожитков: книги, коробки, компакт-диски, ворох одежды, глобус, компьютер, монитор и зонтик. В этой куче зачаровано копались, бережно перебирая вещи, двое бомжей – бородатый мужик и заторможенная, медленная девка.

Королев взревел:

– Не трожь.

Девка испугалась, бородач опустил книгу на стопку.

Окинув взглядом вещи, Королев взлетел на пролет и заколотил в дверь.

– Чего надо? – спросил скоро Гиттис.

– Не все отдал.

Открылась дверь. Гиттис стоял с газовым пистолетом, прижатым к груди.

– Не все отдал, – выдохнул Королев и шагнул за порог.

Он все еще задыхался. Кинулся в кухню, оттуда в комнату, в туалет, в ванную, сорвал наброшенные полотенца, схватил в охапку скульптуру девушки и сбежал по лестнице.

Гиттис ногой захлопнул за ним дверь.

Королев спустился в переулок, обошел дом, приблизился к мусорным контейнерам, освещенным фонарями. Он поднял вверх девушку, как поднимают, радуясь, ребенка, заглянул ей в лицо.

Алебастр цокнул о кладку, будто скорлупа яйца, разбитого ложкой.

LXXXIX

Постепенно остыв, он вспомнил этих ребят, бомжей-заседателей, и как-то сразу пристал к ним. Ему не терпелось с кем-то поделиться горем. Он не мог держать его в себе, оно душило, пускало в болтовню. Он все им рассказал, но бомжи вряд ли что-то еще поняли, кроме того, что ему сейчас негде жить.

Девушка с ним вообще не разговаривала и, казалось, мало слушала. Она была дурочка и все рассматривала картинки в его книжках, покуда он рассказывал Ваде о себе.

Только корысть обусловила то, что Вадя не оттолкнул Королева. Для жалости он был слишком расчетлив: долгосрочно этот фраер был бесполезен – лишний рот, какой толк с сумасшедшего? Но вещи из потусторонней жизни, особенно не старые, особенно высокотехнологичные, такие как компьютер – они словно бы были тотемом бомжей. Вещи заворожили Вадю, и он испытывал зачарованную умиротворенность от близости к ним – к этой груде книг, компьютеру, глобусу, который со всех сторон рассматривал с тщательностью ювелира, исследующего дефект камня перед проникновенной огранкой.

Неделю они жили на вещах, потом Королев решил все продать, Вадя стал ему помогать. Они оставляли Надю на хозяйстве и тащили книги на Боровицкую, где у дома Пашкова на парапете раскладывали свои запасы. Покупали у них слабо, почти ничего, так что Королев скоро решил сдать все книги оптом букинистам-лоточникам, по утрам выстраивавшимся перед Домом книги на Арбате.

В аде не хотелось расставаться с книгами как с символом жизни, но Королева жгла идея скопить денег на дорогу, на неизвестную дорогу. Он щедро делился с Бадей половиной выручки, таким образом его подкупая.

Вадя в ответ учил Королева понемногу, в основном осторожности и бродяжнической сноровке. В ответ на его жалобы о насекомых, которых тот видел на себе, но сейчас что-то не замечает, успокоил:

– Блохи – это ничего. Блохи как прискочут, так и соскочут. А вши – те от уныния заводятся, тогда дело плохо. Вон Надька второй месяц тоскует. Мучится.

Королев посмотрел на Надю. Она что-то делала руками, какую-то мелкую работу. Блох Королев видел в детстве, когда играл с дворовыми собаками. Вшей – еще ни разу в жизни.

Наличие приличных пожитков легитимировало их проживание в подъезде. Со стороны выглядело так, что люди переезжают.

Белорусы сначала матерились, но скоро успокоились.

Гиттис уже проходил мимо – не ежась и держа пугач в кармане, а любопытно поглядывая на уменьшающуюся груду.

Королев понял, что надо формулировать свою историю – и делал это четко, назубок, как забубённый, – потому что, чужим выговаривая себя, свою беду, ему становилось проще.

Вадя про себя отметил способности Королева и зауважал. Надя слушала его в основном хмурясь, она не то чтобы не верила, – просто вот такие обороты жизни были вне ее опыта.

Наиля Иосифовна подходила говорить с Королевым: «Я думала, тебя убили!». Потом долго цокала языком, слушая, приносила хинкали. Она оказалась большая мастерица. В молодости жила в Тбилиси и была прославленной хинкальщицей. Кормила однажды самого Шеварднадзе, – так она рассказывала, стоя на лестнице с пустой тарелкой в руке.

– Ты не знаешь, как меня умоляли остаться. Говорят: вот тебе квартира, у гостиницы «Иверия», в Тбилиси это самый престижный район, на горе, – и вот тебе ресторан: делай вкусно! – Нет! вышла замуж, уехала, стала жить тут, на Тишинке, – взмахивала сокрушенно рукой пучеглазая старуха.

– На юге жить хорошо, это очень правильно, – соглашался Королев. – Я тоже на юг подамся, – сосредоточенно добавлял он.

Горе Королев забил хозяйственными заботами.

Распродав книги, отвез на Митинский рынок радиорынок компьютер. Ездил один – и тогда понял, как страшно ему одному. Примчался в подъезд на всех парах и потом уже никуда без Вади не уходил.

Теперь они с Вадей готовили к продаже автомобиль. За остаток зимы «жигуль» поник: грязный, как кусок земли, он стоял на спущенных колесах, с выбитым боковым стеклом. Из машины были украдены аккумулятор, запаска, домкрат, магнитола, слит бензин, вывернуты свечи, снят карбюратор.

Аккумулятор, карбюратор, стекло он купил на вырученные от продажи книг и компьютера деньги. Машину они отмыли, колеса накачали. Три дня простояли на авторынке у начала Новорязанского шоссе. Надя с Вадей стояли поодаль, чтобы не отпугивать покупателей. Королев к ним время от времени подходил, приносил пирогов и чаю.

Вдали жужжали, ревели, грохотали автомобили. Между рядов ходили возбужденные или нарочито важные покупатели. Продавцы суетились, подновляли, дополняли надписи, меняли цены на картонных табличках, или – выпивали на задних сиденьях, держа нараспашку все двери, капот и багажник.

Оглядевшись, Королев аккуратно вывел на «карточке» модель, год, пробег и цену.

Весна замерла перед наступлением календаря. Земля просохла, зелени еще не было, и ветер уныло гнал сухую грязь по обочинам, полным дорожного мусора…

За бесценок продав машину – пугливо озирающемуся коротышке в морском бушлате со споротыми погонами и нашивками, Королев вышел из вагончика нотариуса, отщипнул от пачки и протянул Ваде.

Тот, подумав, отвернулся:

– Ты что, процент мне платишь?