Матрешка

– В каком смысле?
– не понял я.

– А в том, что проститутка - последнее утешение. Последнее прибежище. Оазис в пустыне жизни. Если бы не это, человек наложил бы на себя руки. Одиночество, измена жены, предательство друга, унижение, неудача и все такое. Человек всегда один, когда ему плохо. Как в смерти. Мои клиенты суицидального типа. Пусть я блядь, а чувствую себя сестрой милосердия. Поговоришь, успокоишь, утешишь, приласкаешь.

– Тебя послушаешь: не бордель, а монастырь.

– Представь себе. Если только исходить не из буржуазных идеалов, но из человеческих. Иногда даже без секса обходимся. Но и секс не сам по себе, а как единственная возможность близости с чужим человеком. А он в ней так нуждается.

– А ты?

– И я. Лекарство от одиночества.

– Выходит так: одинокий мужчина идет к блядям, а одинокая женщина блядью становится? Благостная картинка.

– Зачем так...

– А как? Когда жена мало того что работает проституткой, но еще и занята апологетикой проституции...

– Давно тебе не жена. И юридически ты свободен, коли меня похоронил.

– Соломенный вдовец.

– Это не проблема. Теперь, когда ты меня нашел, можно оформить развод.

– Мы договаривались, что ты исчезнешь понарошку и не навсегда. Что я уйду из колледжа, и мы все втроем будем жить где-нибудь в Мексике или Европе. А как мы тогда в палатке ссорились, чтобы соседи слышали, помнишь? Или ты в очередной раз меня разыгрывала? С ведома Тарзана? Может ты и Танюшу специально против себя настраивала, чтобы та не страдала, когда ты исчезнешь?

Последний вопрос Лена оставила без внимания.

– Тарзан не знал. Все изменилось, когда похитили Танюшу.

– Дело не в Танюше, а в тебе. В апологетике проституции. Танюше ничего больше не грозит. Возвращайся. Начнем все сначала.

– Один раз начинала. Когда пошла за тебя замуж. Сам знаешь, что из этого вышло. Я плохая жена. Ничего от меня, кроме бед. Отбракована жизнью. Отброшена за ненадобностью.

– А Танюша?

– Не считая памяти, это все что осталось от наших с тобой шести лет. Не хочу ею рисковать. Не хочу больше приносить несчастье - ни ей, ни тебе. Желая получить все, остаешься ни с чем. Я была счастлива с тобой и с ней, но мое счастье кончилось, как кончается все на свете. Теперь мое место здесь. Здесь я нужна. У меня постоянные клиенты. Я их общая жена. Не могу их предать. Для них все прахом пойдет, если меня потеряют. А вам с Танюшей и без меня хорошо. И уж точно - покойней.

Увы, это было верно. Я отправился на поиски Лены не по любви, а из долга, и найдя, пытаюсь вырвать ее из подземного мира - опять же из долга. Даже если бы у меня было желание, которого у меня нет, мне все равно ее не вернуть. Мы существуем с ней в разных мирах, ни одной точки соприкосновения, даже Танюша нас больше не связывает. Острова, разбросанные в океане. Никакой связи, наши жизни текут отдельно.

Я вынул деньги и положил на кровать.

– Не мне, а хозяйке. И не так много, - улыбнулась Лена.
– Поцелуй Танюшу. И будьте оба счастливы. Я вас любила и люблю. Единственное, что есть в этой жизни. Потому и остаюсь здесь.

Так и не спросил, видела ли она тогда, как погиб Володя, спасая Танюшу. Зачем?

Было поздно. Пустой, ни о чем не думая, не разбирая дороги, бродил я по пустынному Трастеверу, изредка натыкаясь на бездомных бродяг и уличных проституток. Хотел пойти с одной, но вспомнил, как описывает своих клиентов Лена. Я был одинок, моя жизнь давно кончилась, я заблудился, в памяти недвижно и почти невидимо жила Танюша под надежной защитой Жаклин. Завтра их увижу, кончались мои римские каникулы. Прощай, Италия. Прощай, Лена. Прощай, матрешка. Прощай, любовь. Кто я теперь? Где?

Я и в самом деле, не знал, куда забрел. Вытянутая площадь с казарменного типа старыми облезлыми зданиями, луна над покосившейся кампанилой, в древней башне пробита арка, смуто напоминая мне об иной жизни, об иной ее инкарнации, о возмозностях, которые я упустил, проглядел, разбазарил. Огляделся и как проснулся. Это было то место, которое искал все эти дни. Арка Толемея, карнавальная площадь. Вот и окно, из которого мы тогда глядели на паяцов и были счастливы. Вот я и вошел в эту реку дважды, но в ней не было ни воды, ни движения, ни жизни. Как будто мне было дано последний раз взглянуть на жизнь после смерти.