Матушка Надежда и прочие невыдуманные рассказы

– Они, мужики, сейчас такие...

– Сейчас и бабы-то такие, прости, Господи...

– Кто как отходит. У меня вон папа в тридцать третьем году помер. Скоротечная чахотка у него получилась. Все приходили к нам золото искать, да револьвером у него под носом крутили. Пугали... Видно, оно со страху-то... Вот в канун смерти приходим мы все к нему прощаться. А уж он лежит вроде как без памяти. А мама тут охапку дров принесла да возле печки бросила, со стуком-то. Он как вскочит! С кровати ноги спустил... "Что это?" - "Это, - говорим, - папа, дрова..." - "Ох, - говорит, - зря вы это сделали. У нас уж была, - говорит, - вербовка. Кому сегодня помирать, те в правую сторону, а в левую, кто завтра в семь часов... Теперь мне, еще целую ночь мучиться". Так вот, поверишь ли, ровно семь часов бьет, а он помирает. Я говорю: "Папа, папа, ты помираешь?" Он только сказал: "Ну и что ж".

– У меня вон напротив бактисты живут. Они не нашей веры. Покойников своих в церкву не носят. Так-то сами попоют. И песни все такие чудные: спокойной ночи, брат... Да и зароют...

– А то еще в Москве, говорят,какая-то крематорь. Там покойников огнем жгут.

– Сожгут, как гнилое полено, нажрутся, напьются, да и дело с концом...

– У нас тоже пьяных сколь хочешь. Вон отец-то Евгений, тот еще ничего. А Лонгин, ежели кто в церкви пьяный, он отпевать тебе не будет. Выйди и все...

– А вот соседка моя сюда к нам в церкву не ходит. В Никологоры ездит. Тут, говорит, поп ваш поляк и католик...

– Это Лонгин-то?

– Какой же он католик, когда он - благочинный?

– Теперь все перемешалось...

– Вот старые-то люди говорят, близок уж конец. Ох,близок... Все, дескать, совершится в этой сотне...

– Уж какой нынче народ пошел... Один мат, одно вино... Я говорю, хоть на волю не выходи, чтоб не видеть этого народу...

– Да вот хоть и у меня зять с дочкой. Как к ним не придешь, телевизор ли, радиво, чего-нибудь у них да брямчит. Ужя говорю: неужто вы семь недель, постом-то не можете без этого Содому? Ничего не скажут. Только что выключат, пока я, значит, тут у их... И едят чего ни попадя. Хоть бы вы, говорю, мясо не ели. Хоть бы одно молоко. Ну хоть бы какое воздержание. А то ведь как скотина живете... Да еще и хуже...

– Теперь чего не жить? Махнул полой, да и стыд долой...

– Купят жабу за две, за три тыщи и глядят на нее...

– Нам еще отец-покойник, Царствие ему Небесное,говорил...Настанет, дескать, такое время, что из тьмы один мужчина будет верующий, а из тысячи одна женщина... Вот сейчас в городе-то пятьдесят ведь тысяч народу, а много ли нас в церкву-ту идет?

– А и то сказать - одна церква на весь город... Раньше-то их вон сколько было...

– И эта-то как осталась удивительно... И то ведь разоряли ее.

– Да, вера им что нож острый...

– Мы раз так-то шли, монахиню хоронили... Идем за гробом улицей, Святый Боже поем... А навстречу председатель горсовета. Он как услышал, кричит: "Это что такое? Прекратить! Замолчите!" А мы на него не глядим, идем себе да и поем... Так уж вот он разозлился - видит, ничего не сделаешь, повернулся, да и пошел обратно...

– Это им - что нож острый...

– Так-то сказывают, вольный свет будет существовать, пока три праведника останутся... И два останутся, все еще будет существовать. А когда один останется праведник, то уж на нем вольный свет не устоит. Погибнет вместе с грешным народом.

– Я так слышала, дескать, пока еще дети есть от венчаных матерей и пока поют Христос Воскресе...

– А вот говорят, ежели под Светлое Христово Воскресение в двенадцать часов прийти на кладбище, к родным-то могилам...А часы поставить по-церковному... Ровно в двенадцать часов приложи ухо к земле, к могиле, да и скажи: Христос Воскресе! И вот услышишь,какой гул пойдет под землей-то... Как мертвые-то тебе ответят: Воистину Воскресе!

– А то я еще слыхала, как идешь через кладбище, погостом...

– Погоди. Уж открывают?

– Открыли.

– Ну, поднимайся...

– Вставай.

– Пойдем с Господом.

– Ох, грехи наши...

– Господи Иисусе Христе, Царица Небесная, помилуй нас, грешных...

март 1971

На толкучке

– А-а-а... Сегодня это что за базар? Вот в прошлое воскресенье...

– А куда она мне?

– Бери, бери! Чего смотришь?

– Ну и нечего глядеть!

– Вы говорите такую цену и не стесняетесь?!

– Это ведь шуба, не пальто...

– Дырявая шуба.

– Сам ты дырявый!

– Кругом одна дырка!

– Постыдились бы бесстыдство свое показывать!

– Это что это у вас лохматое? Шиньон?

– Шиньон.

– Ну, и сколько?

– Тридцать рублей... Его расчесать можно.

– Да ты померяй, померяй... Самый сейчас модный сапог!..

– В прошлое-то воскресенье тепло было...

– Бог-то, видать,совсем уж старый стал. Все путает - когда дождь надо, когда чего...

– У меня была ротонда на лисьем меху...

– Ротонда? Это что за ротонда?

– Все я продала, все у меня было. Какие у меня были сережки с бирюзой и с аметистом. Я работала в поликлинике, и лучше меня из сестер никто не одевался. Потому что мне сестра из Москвы присылала. Эх, всего я поносила, всего покушала. Икорку кушала и рыбку...

– Рыбка-то вон и сейчас есть. Треска...

– Да и той нет...

– Если бы у меня был жив зять, я бы так не бедствовала...

– Вот, бери одеяло...

– Нужно оно мне, как на Петровку варежки!

– Да ты мне ее так отдай, впридачу...

– У меня давалка-то не на палке, была бы на жерде, совал бы везде!
–

– Это сестрина кофта. Болела она крепко. Теперь схоронили... Осталась я одна, как куст обкошенный...

– А деньги-то на поминки приготовила ли? Припасла?

– А куда они мне? Я уж есть не захочу... Завоняю - придут, похоронят...

– Поверх земли-то не положут...

– Где этот цыган-то тут вертелся? Не видали? Я ведь ему полтинник за двугривенный сдала!

– Уж он убег...

– Вы скажите, какая ваша цена?

– Ну, рублишку я дам...

– Рублишку?-

– Это же рухлядь, рвань!

– Ведь это - бывалочная вещь...

– Ей, может, сто годов!

– Самому тебе - сто годов!

– Вот всегда так. Пойдешь на базар, какая-нибудь очередь прицепится. Ну и стоишь...

– Я себе в питании не отказываю. Я тогда только себе отказываю, как придет пост. А в мясоед я себе ни в чем неотказываю.

– Я всех схоронила. Одним раком. Семь человек умерли одним раком.