Маяк мертвых

Эбба просто стояла и просто смотрела. Ветер рвал волосы, бросал ей в лицо, но она не убирала их, хотя сквозь такую завесу смотреть наверняка было неудобно.

— Что оставить? Зачем?

Она ответила быстро. Словно ждала этого вопроса:

— Мне будет приятно тебя вспомнить. Даже если ты не придешь.

— Приду я, чего ты…

Алена снова перебрала цветочки на бусиках. Взгляд Эббы сполз с ее лица на руки. Алена сбросила пару звеньев, понимая, что Эбба смотрит не просто так. Она выбрала.

— Ну… я не знаю.

— Что-нибудь!

У Алены, как назло, ничего не было. Только браслет с мадридскими быками, бусики и колечко с бирюзой.

— Такое подойдет? — Она протянула руку, показывая быков. Ах, как было жалко с ними расставаться. Они еще цеплялись за рукав кофты. Сами не хотели уходить. А вдруг? — Но тогда ты тоже должна будешь мне что-то подарить! — нашелся спасительный выход. — Чтобы было по-честному!

У девчонки ничего не было! Она не сможет отдариться. Быки останутся у Алены.

Замочек раскрылся. Быки прощально звякнули.

Ухмыляясь, Эбба рассматривала цепочку, повесив ее на указательный палец.

— Хороший подарок…

Она пошла мимо, словно браслет тянул ее прочь от моря, от маяка, от новой знакомой.

— А ты мне что дашь? — заволновалась Алена. Ведь уйдет! Ведь унесет!

Эбба словно в себя пришла. Резко обернулась. Глаза бегали в растерянности.

— Держи! — Она запустила руку в карман кофты. Показалось, что ничего не достала, ладонь пуста. — На память.

Не пуста. Между пальцами перекладинки креста из тонких веточек. Серединка перевязана былинкой.

На секунду Алена обиделась — неравный получился обмен. Мелькнула идея отобрать, вернуть обратно. Но как? Кинуться и вырвать? А повод? Малейший повод… Его не было.

Знакомый сигнал, знакомая рыжая шевелюра в окне. Эдик машет рукой — это все-таки он.

— А ты на машине или пешком?

За спиной шумело море, гудел ветер, ударяясь о стены маяка. Кричали чайки. Шуршал гравий.

— Где же ты?

Эббы не было. Пуделек исчез.

На секунду стало страшно. Потому что люди не умеют так быстро уходить. Только если они не бегут в мягких кроссовках по удобной дорожке. Но здесь таких дорожек не было. Гравий немилосердно проваливается и шумит. Камни бросаются под ноги, заставляют спотыкаться. Ветер дует в лицо, заставляет вернуться. Негде спрятаться.

И все же Эббы не было.

— Чего потеряла?

Эдик идет от машины, жмурится на ветер. За ним скачет Андрей, гонит рваным кедом камешек.

— Ничего не потеряла, — пробормотала Алена, сразу обидевшись за Андрея.

Всем Эдик хорош кроме своего племянника. Андрей это вообще не человек, а чистый вурдалак. И зубы у него, вон, выступают. И смотрит исподлобья. И бледен как смерть. И руки у него в вечных царапинах с траурной каемкой под ногтями. Крайне неприятный субъект.

Алена бы отвернулась и ушла, но куда уйдешь, когда здесь Эдик?

— Глюк словила, да? — обрадовался Андрей. — Перезагрузись!

Андрей злой. Щербато улыбается. Конопушки на носу скачут. Одним словом, вурдалак.

— А ты сходи и умойся, — ответила Алена.

Что за день? Сначала ложки пропали, теперь чертовщина вокруг творится. Если ничего не было, то куда делся браслет? И откуда у нее в руке крестик?

Алене захотелось нажать «Delete», чтобы все стереть. Чтобы вернуться на прежний уровень игры. Чтобы опять было утро и круассаны. И домовые звенели чашечками.

Она сжала кулак, ломая крестик.

* * *

Пуделек завыл, заволновался от этого хруста, с тоской посмотрел на хозяйку. Ветер дыбил ему шерсть. Но хозяйка не повернулась к нему. На ее пальце все так же покачивалась цепочка с быками.

Почему люди не могут уйти от своих воспоминаний? Зачем им это вечное мучение: вспоминать, переигрывать давно прошедшие события. Не проще ли все забывать, стереть из памяти, чтобы там оставалось только самое нужное? Люди так цепляются за мелочи, за ерунду. Эта ерунда их и губит.

Яркие головки быков жаркими пятнами выступали среди серых стволов лиственницы и желтых сосен. Ветер поигрывал цепочкой, прислушивался к легкому звону. Больше никого на Горе Крестов не было.

Глава третья Вечер

Эдик опять умотал. По делам. В гостинице и правда пропали все чайные ложки. У домовых оказался недельный загул — пьют чай без передышки. Скоро исчезнут стаканы, заварка и сахар в кубиках. А потом дороги занесет снегом, и уже никто не сможет отсюда выбраться. Так они и сгинут здесь все, на острове Хийумаа.

Алена вздохнула, устраиваясь удобней на подоконнике. В номере сидеть скучно. Мама все еще не вернулась. Обедом Алену накормил Эдик за компанию с Андреем. И теперь они вместе с вурдалаком болтались на рецепции, потому что делать решительно было нечего. Эдик вернется часа через два. Купит все, что нужно — в первую очередь чайные ложки, — и вернется к своей смене. То есть к девяти. Вурдалак останется на ночь в гостинице (вот ведь радость-то!), и только завтра дневным паромом его отправят к матери в Таллин. До девяти еще масса времени, и смотреть фильмы на эстонском или финском сил больше нет.

— К маме в Таллллллиииин, — вредничала Алена, но теперь уже не столько, чтобы задеть, сколько по инерции. Ругаться надоело, сидеть здесь надоело, видеть перед собой вурдалака тем более надоело.

— Сама дура, — лениво парировал Андрей.

Алена попыталась вложить в свой взгляд побольше презрения. Но на вурдалака это не действовало. Сидит, качает ногой, разглядывает в упор. Нет чтобы посмотреть в другую сторону или вообще уйти — не приклеен же он. А может, и приклеен, поэтому презрительно кривит губу. Демонстрирует независимость. Что он себе воображает?