Маяк в Борсхане

Мы с Юджином переглянулись.

— Снова ухудшение отношений, — сказал он. — Хорошо, что к нам это не имеет отношения.

— Да, хорошо, — подтвердил я, разливая остатки водки. — Давай за дружбу!

— Давай…

Но могучая рука американца остановилась на полпути, и стопка повисла в воздухе.

— В Атлантике, значит… Ты мне так и не сказал, что делал в Борсхане, дружище…

Юджин Уоллес мгновенно вынырнул из алкогольного тумана. Маленькие, глубоко посаженные глаза с красными прожилками смотрели совершенно трезво. И подозрительно. Это был тяжелый и не очень дружественный взгляд. Он перестал улыбаться, лицо стало угрюмым.

— Расслабься, дружище! Ты следишь за давлением? Кажется, оно у тебя повышенное…

— Да, немного. Так что ты делал в зоне моей ответственности?

В его глазах отражался раскрашенный охрой идол, названный его именем.

У меня похолодело под ложечкой. Сейчас огромную роль играло каждое слово. Да что там слово — взгляд, жест, интонация, тон… Если его подозрения не развеются, то в поселке племени нгвама вдруг появится странствующий проповедник, или еще один миссионер, или просто путешественник — неважно кто, просто через день-другой все племя вымрет от неизвестной болезни, или от изощренного яда, а деревянный тотем сгорит вместе с начинкой… Или опять прилетят самолеты, которые на этот раз отбомбятся точнее…

Пьяненький, а потому беспечный Дмитрий Полянский добродушно улыбнулся.

— Выведываешь военные тайны? Ладно, мы же друзья! Но только баш на баш. Я рассказываю, что делал в Борсхане, а ты говоришь, зачем приехал в Москву. Идет?

— Идет. — Юджин не улыбнулся в ответ. Напротив, он был очень серьезен.

— Тогда давай вначале выпьем! Ну! Что застыл? Что с тобой происходит дружище?

— Да нет, все нормально.

Мы выпили в очередной раз, но уже по-другому. Не так естественно, как десять минут назад. Не так душевно, что ли…

— Ну! — требовательно спросил Юджин. Он не шутил.

— Что: «ну»? — небрежно махнул рукой Полянский. — Мы перебазируемся, и я присматривал место для ангольской базы. Вот тебе и все секреты…

— Что вы уходите из Анголы, я знаю, — медленно, как бы взвешивая услышанное, сказал Уоллес, внимательно всматриваясь в мое лицо. Открытое лицо честного и порядочного человека, которому можно верить. К тому же изрядно выпившего, утратившего бдительность и потерявшего способность хранить секреты. Да и от кого их хранить? От друга Юджина?!

— Давай дружище, теперь ты выкладывай: зачем приехал в Москву?

Юджин Уоллес поднял опустошенную бутылку, наклонил, потряс, с сожалением цокнул языком. Угрюмость исчезла, глаза вновь подернулись дымкой опьянения. Он мне поверил!

— Меня перебрасывают в Европу. Предлагали два города: Париж и Москву, — на выбор. У вас я никогда не был. Вот и приехал, посмотрел…

— И выбрал?

— Выбрал, дружище. Не обижайся, я не хотел затронуть твои патриотические чувства… Еще есть водка?

— Конечно, дружище! Водка у нас всегда есть…

За пару часов мы почти приговорили третью бутылку.

— Где у тебя СВЧ-печь? — внезапно спросил Юджин, поднимая тарелку с недоеденным желтком. — Я хочу подогреть…

— Зачем, дружище? Сейчас свежую яишню зашкварим!

— Не надо возиться. Мне вполне хватит этого.

— Как скажешь…

Нетвердым шагом мы прошли на кухню. Американец поставил яичницу в микроволновку, сам включил ее. Раздался привычный гул, тарелка начала вращаться. Внимательно глядя мне в глаза, Юджин извлек из внутреннего кармана компактный цифровой диктофон и, улыбаясь, положил его сверху. Молодец! Флешка размагнитится, а цэрэушное начальство подумает, что хитрые русские установили в двери магнитную рамку и стерли запись…

Потом мы вернулись к столу, выпили по очередной рюмке, обнялись и расцеловались. Казалось, прежние — доверительные и откровенные — отношения двух друзей восстановились полностью.

— Слышь, дружище, а как тебя зовут по-настоящему? — внезапно спросил мой американский друг, и все испортил, погрузив нас в обычную атмосферу изощренной лжи.

— Меня? Сережа! Ты же знаешь… А тебя?

— А меня Юджин. Забыл, что ли? — Он захохотал. И я тоже. Потом налил по последней.

— А теперь скажи, дружище, — совершенно пьяным голосом пробубнил Юджин. — Тогда, в Берлине, ты воспользовался моей болтливостью?

— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил я. Наступило долгое молчание. Слышно было только тяжелое дыхание Юджина.

— Скотина ты, Сережа! Хитрая скотина! — наконец, сказал он. — И я тоже скотина. Но мы в этом не виноваты. Работа такая…

Пожалуй, он был прав.

Ростов-на-Дону, 2008 г.